Ирина Лагунина: Глава внешнеполитического ведомства Европейского союза Хавьер Солана в среду высказался с большим оптимизмом о переговорах между Международным агентством по атомной энергии и Ираном. Он высказал надежду, что в скором времени все вопросы будут решены. И когда МАГАТЭ получит доступ ко всей документации и объектам иранской ядерной программы, переговоры с Ираном могут возобновиться, сказал Солана. Действительно, многие восприняли тот факт, что Иран допустил инспекции МАГАТЭ на строящийся реактор в городе Арак, с большой долей оптимизма. Между тем региональный форум Ассоциации стран юго-восточной Азии – единственный форум, обсуждающий вопросы региональной безопасности, на который, собственно, и приехал Солана, готовит не настолько оптимистичный документ. В проекте резолюции выражается «глубокая озабоченность» в связи с тем, что в майском докладе МАГАТЭ говорится, что Иран не остановил ядерные разработки.
Так что же представляет собой ядерная программа Ирана сейчас, после того, как международное сообщество ввело целый ряд мер давления на руководство этой страны, включая замороженные счета отдельных лиц и компаний. Мой коллега Рон Синовиц беседовал с Фрэнком Барнаби, консультантом по ядерным вопросам Окфордской исследовательской группы. Эта независимая неправительственная организация занимается анализом проблем безопасности. А сам Фрэнк Барнаби – физик-атомщик по образованию, занимается вопросами распространения ядерного оружия с 1951 года. Чего не хватает Ирану для последнего шага – для создания собственно ядерного оружия?
Фрэнк Барнаби: Им нужен доступ к расщепляющимся материалам – либо к высокообогащенному урану, либо к плутонию. Одного из двух достаточно, чтобы создать ядерное оружие. В данный момент Иран обогащает уран на реакторе в Натанце, который они представляют как гражданский объект. Они говорят, что обогащают уран-235 до трех с половиной процентов, чтобы использовать его как топливо для атомной электростанции. Российские специалисты только что завершили строительство первого реактора станции в Бушере, и теперь планируется создание еще нескольких реакторов. С одной стороны, если вы в состоянии обогатить уран на три с половиной процента, то, теоретически, вы можете прогнать еще через процесс обогащения еще несколько раз и получить в результате уран, обогащенный на 90 процентов, что как раз и нужно для создания ядерного оружия. А у Ирана есть возможность обогащать уран. На данный момент запущено уже 1300 центрифуг – это данные МАГАТЭ, и в планах запуск еще большего количества.
Ирина Лагунина: А плутоний? Иран может приобрести плутоний для ядерного оружия?
Фрэнк Барнаби: Что касается плутония, то Иран сейчас строит исследовательский реактор на тяжелой воде в местечке Арак. Этот реактор должен заменить старый, установленный в 1967 году, который Ирану продали Соединенные Штаты. Его цикл жизни подходит к концу. И они вполне законно хотят заменить его на новый реактор, работающий на тяжелой воде. Законно, потому что Ирану нужны изотопы для медицинских и промышленных целей. Так что реактор в Араке будет производить как раз эти изотопы. С другой стороны, реактор, работающий на тяжелой воде, - прекрасный способ получить хороший плутоний для ядерного оружия. Но для этого им необходимо создать систему химической обработки, чтобы выбирать плутоний из отработанных элементов топлива. Так что это – еще один, дополнительный, этап в процессе создания оружия. Но конечно, они могут это сделать. Кстати, и реактор в Бушере, который только что построили российские специалисты, тоже будет производить плутоний, который можно будет получать с помощью химической обработки отработанного топлива и использовать для создания ядерного оружия. Так что Иран находится на пути к тому, что получить и уран, и плутоний – смотря что они захотят использовать в ядерном оружии.
Ирина Лагунина: Глава Международного агентства по атомной энергии Мухаммад Эль-Барадей заявил в конце мая, что Иран сможет создать ядерное оружие через 3-8 лет, если на то будет принято политическое решение. Так все-таки, по вашему мнению, – три или восемь?
Фрэнк Барнаби: Им потребуются еще годы. По-моему, больше, чем три или пять лет. Мои оценки – им нужно еще около десятилетия. Так что у дипломатии еще есть время, чтобы попытаться отдалить или полностью преградить дорогу Ирану к ядерному оружию.
Ирина Лагунина: Какого рода системы доставки потребуют Ирану в случае создания ядерного оружия, скажем, лет через 10?
Фрэнк Барнаби: Когда Ирану удастся создать ядерную боеголовку, ему затем придется поработать над тем, чтобы сделать ее минимально маленькой – чтобы ее можно было разместить на ракете класса «земля-земля». Это – единственный способ доставки ядерного оружия, который имеет смысл. И этот процесс уменьшения объема боеголовки тоже займет немало времени. Так что Ирану потребуется намного больше времени, чтобы создать оружие, которое он на самом деле сможет использовать, чем на то, чтобы создать просто какую-то примитивную ядерную бомбу.
Ирина Лагунина: Напомню, мы беседуем с Фрэнком Барнаби, консультантом по ядерным вопросам Окфордской исследовательской группы. Россия в какой-то момент предложила вариант, который поддержало все международное сообщество – поставлять собственное топливо на АЭС в Бушере. Просто для того, чтобы прояснить этот вопрос полностью: в этом случае Иран мог бы использовать это топливо для получения высокообогащенного урана?
Фрэнк Барнаби: Если бы они поставляли это топливо – обогащенный на три с половиной процента уран 235 – то, напомню, для создания ядерного оружия его пришлось бы обогатить на 90 процентов. И если вы сравните три с половиной процента и 90 процентов, то кажется, что это большая разница. На самом деле 75 процентов энергии тратится на то, чтобы обогатить уран на три с половиной процента. А довести его до 90 процентов – это относительно небольшой шаг. И конечно, возникает вопрос, если Россия будет поставлять это топливо, то что изменится? Иран может легко дообогатить его. Возможно. Но только в перспективе. Мне кажется, что намного проще было бы принять иранцев такими, какие они есть. Ведь на данный момент они заинтересованы в развитии именно гражданской ядерной программы. У нас нет доказательств обратного, у нас нет подтверждений тому, что это неправда. Что стоит сделать, так это вести с ними переговоры о том, чтобы они не сделали следующий шаг – не перешли к созданию ядерного оружия. Вот это имело бы смысл. А что еще остается делать? Если разбомбить, если уничтожить их ядерные центры, то мы тем самым только убыстрим развитие их программы. Они создадут оружие намного быстрее, потому что уже сейчас ядерная программа этой страны весьма разветвлена. Она практически носит промышленный характер. Так что легче принять их такими, какие они есть, и с помощью дипломатии не дать им создать ядерное оружие.
Ирина Лагунина: Одна из точек зрения по поводу Ирана состоит в том, что Иран своими действиями подрывает договор о Нераспространении ядерного оружия. Глава МАГАТЭ эль-Барадей, в свою очередь, всячески развивает мысль, что надо всеми силами сохранить Иран в рамках этого договора.
Фрэнк Барнаби: Было бы безумием исключить Иран из Договора о нераспространении ядерного оружия. Лучше оставить их в рамках договора, поскольку это дает возможность проводить инспекции их ядерных объектов. Конечно, никто не может исключать того, что Иран что-то скрывает от международных инспекторов. Кто знает! Но если они выйдут из Договора о нераспространении, то никаких инспекций вообще не будет. И у нас не будет никакой информации, потому что все, что у нас есть на данный момент, мы получаем от МАГАТЭ. Если инспекции покинут эту страну, то никакой информации не будет. Иран может на полном ходу приступить к созданию оружия, а мы даже знать об этом не будем. Это намного худшая перспектива. Так что надо сделать все возможное, чтобы задержать Иран в рамках Договора о нераспространении.
Ирина Лагунина: С Фрэнком Барнаби, консультантом по ядерным вопросам Окфордской исследовательской группы беседовал мой коллега Рон Синовиц. Были такие случаи, что страны-участницы договора в какие-то моменты вели секретные программы, потом прекратили их, а потом признались МАГАТЭ. Самый яркий пример – Южная Корея. Которая добровольно предоставила всю документацию о прежних правонарушениях и осталась полноправным членом Договора о нераспространении. Так какие неясности с программой в прошлом намеревается обсудить МАГАТЭ с Иранским руководством после того, как инспектора в понедельник исследовали реактор на тяжелой воде в местечке Арак. Поясняет посол США в МАГАТЭ Грегори Шульт.
Грегори Шульт: Да, Иран – участник договора о нераспространении оружия массового поражения, его подпись стоит под этим документом. Но руководство Ирана с легкость говорит в основном о правах, которые предоставляет государствам это международное соглашение. Но оно налагает и определенные обязательства. МАГАТЭ выявило, что Иран нарушает обязательства, взятые в соответствии с договором о нераспространении оружия массового поражения. И более того, у международного сообщества есть серьезные сомнения в мирном характере иранской ядерной программы. Если это мирная программа, то почему мы неожиданно выясняем, что она связана с военными. Если это мирная программа, то почему у Ирана обнаружен документ, предоставленный подпольной пакистанской сетью Абдуллы Кадыра Хана, в котором описывается, как производить ядерное оружие. Если это мирная ядерная программа, то почему она связана с иранской ракетной программой, с развитием ракетных технологий. Это все очень серьезные вопросы, которые вызвали беспокойство здесь, в Вене, и заставили Совет Безопасности в Нью-Йорке предпринять определенные действия.
Ирина Лагунина: Сотрудничество между сетью пакистанского физика-ядерщика Хана и иранскими властями, о котором говорит Грегори Шульт, началось, как удалось установить следствию, в середине 80-х годов, то есть в районе 1987-го, когда группа ученых, работающих с Ханом, предоставили Ирану не только чертежи, но и части для создания центрифуг, необходимых для обогащения урана. Это признание Хана объясняет, почему иранские и пакистанские центрифуги столь похожи в конструкции. До этой сделки попытки Ирана создать собственные центрифуги оканчивались неудачно. До сих пор до конца не изучен вопрос о том, насколько участвовало в этих сделках пакистанское правительство. Есть данные, что Иран заплатил Пакистану немалые деньги и провел их через Bank of Credit and Commerce International. Проверить это невозможно, потому что в 1991 году этот пакистанский банк, у которого было почти 4 сотни отделений по всему миру, развалился. Это было самое громкое финансовое дело начала 90-х годов, банк обвинили в отмывании денег, пособничестве терроризму, торговле людьми и ядерными технологиями. После многих лет расследования ненайденными остались 13 миллионов долларов. Но об оставшихся у МАГАТЭ вопросах мы будем беседовать подробнее с послом США Грегори Шультом на следующей неделе.
