Ирина Лагунина: В четвертая, заключительная передача цикла "Столыпинская реформа: сто лет спустя" - посвящена последним годам реформы и ее итогам. В студии Радио Свобода - доктор исторических наук, профессор РГГУ, автор монографии «Очерки аграрной истории России в конце XIX – начале XX века» Михаил Давыдов.
С ним беседуют Александр Костинский и Ольга Орлова.
Ольга Орлова: Михаил, как повлияла гибель Петра Столыпина на ход реформ?
Михаил Давыдов: Гибель Петра Аркадьевича не остановила, поскольку механизм оказался настолько добротным, что даже несмотря на противодействие и в земствах, и в министерстве финансов, реформа шла вперед.
Ольга Орлова: Напомните нашим слушателям, когда погиб Столыпин.
Михаил Давыдов: Столыпин погиб в 1911 году. К этому моменту он не имел той власти и влияния, поскольку Николай был верен себе. К моменту убийства Столыпина он уже устал от него. Николай органически не выносил рядом людей сильнее себя. Надо заметить, что быть личностью сильнее Николая Второго было не так уж сложно. Жутко, что люди калибра Витте и Столыпина зависели от воли и желаний таких людей, как Николай Второй и его жена.
Александр Костинский: Михаил, можем ли мы сказать, что столыпинские реформы закончились с началом Первой мировой войны?
Михаил Давыдов: Нет. Во-первых, никто не думал, что война продлится так долго. Все, как мы знаем, были уверены, что война закончится к новому году. Кроме фельдмаршала британского, который сказал, что война будет четыре года. Но с начала войны четверть работников как минимум ушла на фронт, работников комиссии разных уровней. Но главное, ушли потенциальные клиенты. То есть всеобщая мобилизация, 10 миллионов человек, а к концу войны еще больше. Тем не менее, реформа продолжалась. Я в своих изысканиях выделяю отдельно 14-15 годы с точки зрения географии реформ. Кстати, в 14 году было подано 800 с лишним тысяч ходатайств, больше, чем в любом из годов с 1907 по 11. Хотя обычно заявления подавали по окончанию полевых работ. Основная масса ноябрь-декабрь. Во-первых, 15 год - это отступление русской армии и 32 уезда были заняты неприятелем - это статистика за 1915 год. И в й5 году реформа продолжалась, реально она продолжалась и в 16. Даже в общем недалеко от фронта. Как показывают материалы киевского Центрального исторического архива Украины, работали. Но понятно, что закончись война не в 17 году, а в 18, Россия получила не только Константинополь и проливы, но и продолжила бы столыпинскую реформу в полном объеме.
Ольга Орлова: И к чему бы это привело, на ваш взгляд?
Михаил Давыдов: Это не только мое мнение. Примерно к середине 20 века Россия естественной силой вещей стала бы европейским лидером. Поскольку столыпинская модернизация просто раскрывала людей, весь гигантский потенциал российской империи, она дала возможность раскрыться. И если, мы знаем, за два поколения, прошедших после отмены крепостного права, крестьянство дало таких выдающихся людей, какими были Чаянов, Деникин, хотя у Деникина отец был крепостным крестьянином, тот же министр Горемыкин глава, ГУЗИЗа, внук крепостного крестьянина и множество других, то можно не сомневаться, что модернизация, которая подразумевала введение всеобщего начального образования в стране. Это же позор был: единственная из держав, которая претендует на ведущие роли в мировой политике, не имеет всеобщего начального образования. Конечно, реформа сделала бы нашу страну европейским лидером без большого скачка, без страшной гражданской войны, без голода 21 года, 32-33 и так далее. Может быть Вторая мировая война и была бы, но, конечно, не в этом раскладе. И конечно, четырех миллионов пленных за вычетом ста тысяч за полгода с 41-го года не отдали бы.
Александр Костинский: И какие все-таки итоги реформ мы можем подвести? Реформа подготовила во многом тот короткий НЭП или нет? Тот же Чаянов, Кондратьев - это те люди, которые в короткие сроки разрушенная гражданской войной, разрушенная мировой войной страна довольно быстрыми темпами поднималась.
Михаил Давыдов: Я так скажу, что она поднималась бы куда быстрее, если бы крестьян оставили в покое. Потому что переход Ленина от продразверстки к продналогу, послабление, так вот это послабление означало, что крестьяне платили в три раза больше, чем они платили в 13 году. Сельское хозяйство вообще, если оно не искалечено полувековой советской властью, довольно мобильная структура. Смута началась со страшного голода 1601-й603 годов, но уже в й604 году был урожай и о голоде забыли, а голод был безумный. Сельское хозяйство, да, действительно, быстро восстанавливается. Я бы разделил результаты реформы на тактические и стратегические. То есть позитивные результаты и аграрных, и других преобразований были видны до 1914 года. Конкретный итог аграрной реформы, промежуточный в данном случае, заключается в том, что она стабилизировала ситуацию в стране, во многом успокоила деревню, то есть решила тактическую задачу, которая перед ней стояла. Потому что, конечно, Столыпин тушил пожар. Мало того, я уверен, что в мощном предвоенном подъеме русской экономики 1909-13 год, роль аграрных преобразований весьма велика. Хотя детальная оценка - это дело будущего, эту проблему никто не разрабатывал в историографии. Реформа была задумана и оказалась глобальным преобразованием, которое имело серьезнейшие перспективы. Я не устаю повторять при каждой удобной возможности, что лично для меня в изучении реформы важно было одно: понять, способен ли наш народ меняться. Я считаю, способен. Первая мировая война и революция не позволили решить стратегическую задачу и в этом смысле все реформы Столыпина воистину поневоле прерванный полет, начавшийся весьма успешно. Я хотел бы следующий момент заметить, что беспрецедентный рост кооперации происходит в эти годы. Хотя, конечно, это рост с нуля в статистике, когда нулевые показатели низкие исходные. Тем не менее, к 1 января 1914 года число учреждений мелкого кредита превысило 13 тысяч, численность членов в них 10 миллионов человек. Подавляющая часть учреждений была сельскими. Росли суммы местных вкладов, ссуды в сберегательных товариществах и в кредитных товариществах. Начала набирать оборот агрономическая помощь - духовный капитал. Кооперация и ссудо-сберегательный - это капитал финансовый, а духовный капитал - это агрономическая помощь.
Александр Костинский: Стали учить крестьян по-новому хозяйствовать.
Михаил Давыдов: Были земства, где это делать раньше, а больше это стало делать в годы реформы, опять-таки во многом саботируя реформу, и документы об этом есть очень внятные. У земцев есть тоже взгляд на проблему. Но всего за пять лет число правительственных агрономов с 7 по 12 год выросло со 140 до 1400, земских примерно с 600 до 3300 и так далее. Ясно, что это процесс, который набирал силу. И деятельность их падала на более подготовленную почву, потому что в стране постоянно росло число сельскохозяйственных обществ, при всех недостатках. Стало развиваться внешкольное образование, лекции и так далее. У меня образ простой: столыпинская реформа – это марафонский забег, который по независящим от спортсменов причинам был закончен на седьмом километре. И теперь историография решит. Конечно, провалилась, но мы можем сопоставить результаты, условно говоря, этого забега с тем, что было до этого и с тем, что будет потом. В такой традиционной историографии и меня студентом еще воспитывали: 1909-1913 годы – супер-урожаи. Во-первых, далеко не везде. Потом то, что для нас супер-урожаи, для польских губерний совершенно не супер-урожаи. И слишком большие территории, чтобы везде все было одно и то же. Я склонен, как и многие мои коллеги, связывать высокие урожаи с улучшением землепользования и земледелия. Поскольку у меня в распоряжении сотни тысячи статистических показателей, которые сопоставляют урожайность на крестьянских полях общинных и на хуторских. Не все хуторяне, что вышли на хутор, стали, да и многие вышли на хутор, стали сдавать эту землю кому-то. Но в массе те, кто желал заниматься сельских хозяйством, прикладывали силы. Эти люди с удивлением пишут, как меняется психология. Любую канавку огородят, овраг будут укреплять, лес не будут трогать.
Александр Костинский: Чего раньше не было.
Михаил Давыдов: А зачем? Все вокруг общинное, все вокруг мое. Гигантский рост привоза сельхозтехники.
Александр Костинский: Все эти инновации просто всколыхнули жизнь.
Михаил Давыдов: Абсолютно. Началась новая жизнь.
Александр Костинский: Михаил, можно сказать, что столыпинская реформа даже после смерти Столыпина, то, что он сделал, раскрепостив, приведя в движение массу…
Михаил Давыдов: Он просто открыл русскому народу поры, дал возможность дышать. И вот здесь я хотел бы коснуться пресловутого сослагательного наклонения. Бердяев когда-то говорил, что социальная утопия – это во многом желание спрятаться от реальных сложностей жизни. Добавим от себя, что и от сложностей истории. Тут же относишься к надоевшей фразе про сослагательное наклонение, которую почему-то произносят с плохо скрываемым, плохо понятным торжеством. Более полувека с середины 19 века большая и влиятельная во всех смыслах часть образованного русского общества, путая отсталость с самобытностью, как будто России пореформенной поры кроме общины гордиться было нечем, жила в сознании своей уникальности и неповторимости и ради этого отстаивала реально худшую жизнь для русского народа, чем ту, которой он был достоин и которую мог иметь. И материализация мифа национального самосознания имела для нашей страны самые роковые последствия. Петр Аркадьевич Столыпин, патриот во всей силе этого слова, как говорили в 19 веке, начал масштабную и предметную борьбу с этим коллективным безумием, понимая, что если Россия хочет сыграть ту роль, которую она стремится сыграть, то надо жить не утопиями Николая Первого и раннего Маркса, не народническими мыслительными конструкциями, снами Веры Павловны, искусственно при этом задерживая развитие страны, а реальными потребностями и возможностями ее народа, реализация которых и вывела бы страну действительно к новой жизни, не в большевистском понимании, конечно. И в этом смысле реформы и личность Столыпина остаются актуальными сегодня, я в этом глубоко убежден.
