Двадцать лет назад в Париже скончалась выдающаяся французская писательница Маргерит Юрсенар (Marguerite Yourcenar).

22 января 1981 года Жан д'Ормессон — невысокий элегантный, полный энергии 56-летний мэтр парижских салонов, тонкий писатель и еще более тонкий дипломат — принимал, как это называется в столице, «под куполом», то есть в зале Французской Академии, избранную 6 марта предыдущего года, опять же по традиции, «в освободившееся кресло №3», которое до нее занимал Роже Кайоа, Маргерит Юрсенар — писательницу, чья непохожесть, даже периферийность, десятилетиями держала ее в неизвестности, и которая этим ясным зимним днем неожиданно превратилась из отшельницы острова Monts-Deserts, что в американском штате Мейн, отнюдь этого не желая, в звезду феминизма (тем более не будучи оной!), так как стала первой женщиной-академиком, чем весьма не довольны были сами «бессмертные», как они себя называли, ибо, «был нарушен закон племени».

Маргерит Юрсенар, двадцатилетие кончины которой отмечают во Франции, начала печататься в 1929 году, но успех, которого она в современном смысле и не искала, пришел к ней лишь в 1948 году, после выхода в свет ее необычайного исторического романа «Записки Адриана».

Импульсом к созданию этого произведения послужила фраза, выуженная из томика писем Густава Флобера: «Богов уже не было, Христос еще не явился, были лишь Цицерон да Марк Аврелий. Момент исторически уникальный, когда Человек был один».

«Большую часть моей жизни, — вспоминала писательница, я посвятила попытке представить себе и описать этого человека без богов и без бога, в то же самое время одинокого человека, но связанного со всем миром».

Замечу, что сама писательница «между церковью и лесом» вслух выбрала — лес. Ее бог был на природе.

Между 24-м и 27-м годом она написала несколько версий романа-диалога, того, что позднее получило название «Записок Андриана».

Впервые не идея «человека вне мира богов», а видение самого Адриана, римского императора Публия Элия Адриана, явилось ей в Риме, во время посещения виллы императора. Но чтобы понять этот, вместе с отцом, визит, нужно бросить взгляд на ту последовательность событий в жизни Маргерит Крайянкур (ее настоящее имя), что принято называть биографией.

«К восьми годам Маргерит знала Расина и Аристофана»

Она родилась в Брюсселе, в июне 1903 года, в древней семье аристократа Мишеля Клиневерка де Крайянкура и Фернанды де Картье де Маршьенн. Мать девочки, получившей пять имен: Маргериты, Антуанетты, Жанны, Марии и Жисленны, скончалась от перитонита через десять дней после родов. Частные учителя и отец занимались ее образованием. К восьми годам Маргерит знала Расина и Аристофана; в этом же возрасте отец начал учить ее латыни, а в 12 лет — греческому языку.

Внешне Мишель де Крайянкур был человеком легкомысленным, крупным игроком, постоянно менял женщин и, вместе с дочкой, переезжал из города в город, из страны в страну, точнее, из одного казино в другое. При этом он был замечательным отцом, человеком глубоких познаний, и кроме занятия иностранными языками с дочерью, учил ее истории и читал ей вслух Шекспира, Ибсена, Метерлинка — в списке есть даже Мережковский.

К восемнадцати годам Маргерит свободно говорила на нескольких языках, а главное — была настоящим эрудитом, и если в те годы Рим и «древние камни Европы» были игровой площадкой ее интеллекта, позднее в сферу ее знаний попала и современная греческая поэзия (Константин Кавафис, которого она переводила), и Дальний Восток, и Япония, о которой она писала, в частности, о Юкио Мисима.

Забытый сундук

В 1924-м году во время первого посещения Рима, отец, уже почти проигравший все состояние в карты и рулетку, отправился с ней в Тиволи осматривать виллу императора Адриана: останки мраморной колоннады возле бассейна, руины виллы, крытой рыжей черепицей, запущенный сад.

Много лет спустя она вновь побывала в Тибур — Тиволи: вилла Андриана, как она писала, была «обесчещена» ресторанами, паркингом и воплями транзисторов.

Первая версия исторического романа была утеряна и забыта. Война и любовь, после многих лет путешествий по Греции, Италии, Австрии и Швейцарии, вышвырнула Маргерит Крайянкур на северо-восточное побережье США, где она поселилась с подругой, Грейс Фрик, с которой прожила более сорока лет в Мэйне, а последние годы на острове Monts-Deserts, куда однажды, в послевоенные годы прибыл забытый в довоенной Лозанне сундук.

В нем были письма, фотографии и, как писала Юрсенар (сделав из родовой фамилии Крайянкур — анаграмму), она «привычно расправлялась огнем», пламенем камина, с неожиданно вернувшимся прошлым: письмами забытых друзей и родственников, фотографиями, мельком просматривая содержание. Она почти сожгла пачку каких-то писем, обращенных к какому-то Марку, как вдруг до нее дошло, что она сжигает первую версию своего романа «Записки Адриана», и что Марк — никто иной, как Марк Аврелий, племянник императора. Но почему Адриан?

Я посетила однажды в воскресенье, как все на свете, виллу Андриана. Я размышляла, в первую очередь, о великом эллинисте, великом знатоке искусств, об императоре, который создал для себя прекраснейшее загородное убежище, где он собрал и воплотил, можно сказать, все мечты своей жизни. Я думала о любовнике, о поэте, в конце концов, о том, что нас в нем интересует и трогает. О гуманисте Адриане.

Позже, в 1945 году, когда я решила вновь взяться за «Записки Адриана», это было после Второй мировой, больше всего меня интересовал в нем образ человека, который смог «стабилизировать территорию, землю», как он сам говорил, восстановить мир для Рима. Меня интересовал в нем великий администратор, экономист, который вернул империи процветание; первый человек римской империи, которому пришла идея создания федерации, в которой каждый регион имел бы свое место, свой голос в чудесном общем имперском звучании.

Случилось так, что оба этих образа Адриана — подлинные. Но, также и идеальные. Юнг сказал бы — архетипичные.

Я не могла не заметить, работая с архивами, с документами, с разрозненными историческими фактами, что он был человеком, который предпочитал дожди Англии, комарам Рима, который, ругаясь и споря с секретарем, мог избить его так, что тот страдал от ран; что он иногда пускался в язвительные споры с философами, которые его окружали, что он не любил жену, зато питал слабость к теще, что он был человеком, который позволял себе безумные и трогательные попытки удержать в живых раз и навсегда умершего любовника: заказывая статуи, отливая медали, чеканя деньги, причем в таких размерах, что у нас просто нет подобных исторических примеров жажды бессмертия для любимого. Адриан был практически единственным человеком, который смог довести до такой грандиозной степени скорбь.

И в то же время мы видим человека, вызывавшего у римлян улыбки своим испанским акцентом в латыни, который был непрочь переброситься скабрезными шутками с солдатней, и который в то же самое время питал настоящую страсть к самым утонченным поэтам.

Так писала Маргерит Юрсенар об образе императора Публия Элия Адриана, «третьем хорошим императоре», как называли его историки, герое ее «Записок Адриана», на создание которых у нее ушло более двадцати лет.

Самая знаменитая из всех малоизвестных писательниц ХХ века

Французская Академия короновала «Записки Адриана» в 1952 году. Через три года писательница опубликовала записные книжки к «Мемуарам Андриана» — название оригинала.

Но к этому времени в ее активе уже были: «Алексис или Рассуждения о тщетной борьбе», «Неразменный динарий», «Восточные новеллы», «Последняя милость», десятки эссе, переводы Виржинии Вулф и Константина Кавафиса.

В 1968 году выходит ее «Философский камень», в 1977-м — «Северные архивы», в 1982-м — три повести, собранные в сборник — «Как текучая вода».

Самым значительным произведением Юрсенар, кроме «Записок Адриана», был роман «Зенон», вышедший в Париже в самый разгар студенческой революции 1968 года. Несмотря на бурные события той эпохи, роман получил премию «Фемина».

Список произведений Маргерит Юрсенар, конечно же, гораздо длиннее, здесь и ее собственные воспоминания, и обращение к вечности, и пьесы, и ее исследование творчества или точнее личности Мисимы.

Скорее всего, она, удостоенная всех мыслимых и немыслимых наград, премий и званий при жизни, еще надолго останется самой знаменитой из всех малоизвестных писательниц ХХ века, подспудно повлиявшей, однако, на лучших из немногих, назову напоследок лишь имя Паскаля Киньяра.

В России в послеперестроечные годы Юрсенар переводили довольно щедро, но причисление ее к сексуальному меньшинству — скорее недоразумение, чем приуменьшение ее значимости.

Маргерит Юрсенар была больше, я бы сказал, громаднее, несомненно богаче и глубже простой инакости, иного, более широкого, чем принято признавать вслух, диапазона страсти.

Как и ее герои: от Адриана и Антиноя, до Кавафиса, Томаса Манна или Мисимы.