Считается, что русские диалекты умерли, что сегодня только в далеких глухих деревнях сохранились их осколки. Несомненно — если рассуждать о говорах как о целостных системах. Однако отдельные диалектные особенности оказались очень живучими, что готов подтвердить любой преподаватель сценической речи. У людей этой профессии особенно чуткий слух на всякие отклонения от норм литературного языка. К тому же, театральные педагоги имеют дело со студентами из разных регионов России, так что, и материал для наблюдений у них обширный.
И вот вопрос Ирине Промптовой, заведующей кафедрой сценической речи Российской академии театрального искусства (этот вуз до сих пор больше известен по своему прежнему названию ГИТИС).
— Ирина Юрьевна, когда вы впервые встречаетесь с только что набранными первокурсниками, удается ли вам угадать, откуда они приехали?
— Очень часто удается. Я не могу сказать, что все мы Хиггинсы из пьесы Шоу «Пигмалион», но, в общем, довольно точно угадываем. Хотя отдельные черты говоров свойственны и Сибири, и, как ни странно, одновременно и Западной части России, а иногда и Югу. Вот у меня были студенты. Одна девочка была из Перми, другая — из Минска и третья — из Севастополя. У всех примерно одинаковая была черта, которая выражалась в произношении «о» и «а» безударного, стоящего перед ударением, как «ы» — «ныга», «выда», «скызал». Там происхождение разное, потому что, если это Белоруссия, то это так называемое «диссимилятивное аканье», по-ученому если говорить, но чаще всего они делают этот звук «ы», где пишется предударная «а» — «скызал». А вот на Cевере, или на Урале, или в Сибири скажут — «ныга», «выда» — там, где «о» безударная, стоящая перед ударением. Так что, очень часто мы отгадываем, откуда люди приехали.
Я не хочу сказать, что все москвичи говорят правильно. Вовсе нет! Моя любимая свекровь, приехав очень давно из Краснодара, говорила «чаёк», «часавой» — с открытыми, нередуцированными «а». Она привезла это из Краснодара. Поскольку она не занималась специально произношением, так это все и осталось — «наважьдение», «сужьдение». Это все Юг.
— Думаю, вы согласитесь, что люди, которые никак не связаны с публичной деятельностью, имеют право сохранять свои говоры. Но когда приезжают учиться в театральный ВУЗ, тут, конечно, история другая. А ваши ребята, они сами осознают, что у них какое-то не классическое произношение?
— Многие из них очень удивляются. И когда им о чем-то говоришь в связи с произношением, свойственным литературным нормам, они не слышат разницы. У них плохой фонематический слух. Они не различают на слух разные звуки.
— Вот вы приводите им пример правильного произношения и произносите слово так, как произносят они. Так что же, они не слышат разницы?
— А он говорит — я и говорю «ныга». Я ему снова: надо говорить «нога». А он недоуменно — я и говорю «ныга». Так что, у них не развит фонематический слух. Поэтому, когда мы исправляем их речь, помимо того, что они должны изучить правила произношения, мы используем самые разные методики. Выясняем, что больше всего развито у конкретного человека? Скажем, зрительная память. Тогда ему полезно транскрибировать, то есть восстановить ритмическую структуру слова, в котором главный слог — ядро, ударный. Он как пишется, так и произносится. А все остальные гласные особенно «о», «а», «е», «я» без ударения подвергаются количественной и качественной редукции. Они звучат короче, а иногда даже качественно иначе, то есть пишется «о», а произносится «а», или средний звук между «а-ы». Может быть, это им больше помогает тогда. Про длительность говоришь. Есть такая формула очень известного академика Александра Афанасьевича Потебни. Он говорил о том, что существует такая идеальная структура слова — первый, второй, третий, четвертый слог — третий ударный. Если им говоришь об этой формуле и знакомишь с ней, они довольно быстро понимают, что мы имеем в виду — какой самый длинный слог. Потому что помимо тех примеров, которые я привела, связанных с говором, еще очень распространена так называемая равновеликость. В литературном русском языке самый длинный слог ударный, а у них все одинаково совершенно, как будто нет ударного слога. Вот так речь звучит. Она кажется скороговоркой, но это не скороговорка, это равновеликость, то есть по величине, по долготе они одинаковы. Вот надо сначала их научить, чтобы они длинный ударный слог произносили. У меня сейчас первый курс факультета музыкального театра. Они впервые об этом слышат. Мы помогаем им выделить этот ударный слог с помощью взмаха руки, дирижирования, иногда это удар мячей на ударном слоге, иногда это шаг, какой-то танец, где сильная доля падает на тот слог, который нужен в этом слове. Скажем, тренируется произношение первого ударного слога и второго, третьего безударного. Например, «тросточка». Чтобы не было «тростачка», а «тросточка» — это не «а» и не «о» на конце, а средний звук между «а-ы». К сожалению, мы его никак на письме в алфавите не отображаем, но он в транскрипции обозначается, по величине обозначается. Они с этим знакомы.
— А если это не музыкальный факультет, а будущие драматические актеры, там нужны какие-то другие методики?
— Нет, то же самое. Они очень легко это делают. Иногда бывает очень смешно. Даже на каком-то зачете, на каком-то показе вдруг вылез говор. И тогда я говорю — продирижируйте, пожалуйста. Они дирижируют. Но иногда они это делают без моей просьбы. Они уже в это поверили. И вот они, например, «разгаваривают», я говорю — поправьте, пожалуйста. И они сразу продирижируют рукой и тогда говорят верно. Комиссия всегда улыбнется, засмеется, потому что это получается симпатично, очень органично, и мы видим, как эти костыли им помогают ходить.
— А всем ли удается избавиться от следов говора, когда они уже заканчивают ВУЗ?
— Абсолютное большинство наших студентов, конечно, избавляется настолько, что сначала на первом курсе неймется педагогам по мастерству скорее-скорее добиться результатов. Они все время мне говорят с упреком — я слышу его говор. Я всегда говорю — потерпите, ради бога. Нельзя за один день, за два, за три, а иногда и за один месяц, за два убрать говор.
— Еще бы, ведь если ребенок с рождения так приучен говорить, это же нужно перестроить в мозгах все на свете!
— Да, конечно. Это трудно. Поэтому сначала удивляются, потом расстраиваются, потому что говор связан с семьей, с теплом, с любовью. Так говорит мама, бабушка. Отказаться от произношения очень трудно психологически.
— Как от части себя.
— Да, но они понимают, что профессия требует каких-то определенных навыков. Со мной училась когда-то моя однокурсница Валентина Талызина, сейчас народная артистка. Она ведущая актриса Театра Моссовета. У нее был очень сильный говор. Она приехала из Омска. И вот эта равновеликость у нее была. Но она абсолютно избавилась от этого. Она же дублировала Брыльску в фильме «С легким паром». Ее не видно, слышен только ее голос, ее произношение. Голос у нее всегда был хороший, хотя она его культивировала, развивала, но к тому же она избавилась абсолютно от говора. В этом же театре работает совсем молоденькая наша выпускница Волкова Лиля. Тоже такой был говор! Во-первых, она пищала, а она большая красивая девочка. И мне все говорили — надо понизить голос. Во-вторых, диалект. Все это у нее исправилось потом, потому что она очень серьезно работала. А есть, конечно, люди, которые не считают для себя это актуальным, необходимым. Принимают к сведению, но не делают ничего, чтобы избавиться от говора. Здесь есть люди, которые просто не приучены работать. Не потому что фонематический слух плохой, его можно развить, если человек этого хочет. Они слушают пластинки, они слушают речь Ильинского, Бабановой, Степановой. У нас масса таких записей. Так вот, есть люди, которые как бы отбрасывают от себя это. И тогда никаких результатов нет. Профессионал — это тот, кто знает тонкости.
— Вот к этим тонкостям относится и такой момент, когда в некоторых спектаклях (так задумано) необходимо использовать такую речевую краску, как диалектные особенности. Этому вы обучаете?
— Да. Но это тоже делается не вообще — давайте теперь работать над тем, чтобы была диалектная речь. Говоришь о принципах работы над диалектом. Здесь не должно быть перенесение всех черточек диалекта в спектакль, потому что это такой будет музей этнографии, но все равно фон должен оставаться литературным, понятным. В этом плане есть замечательные работы. Я совсем недавно посмотрела новую постановку в Ермоловском театре, которая называется «Не для меня». Замечательный актерский ансамбль — это наши бывшие ученики. Там молодой режиссер Вадим Данцигер поставил такую задачу — действие происходит в военные дни. Сибирская деревня. И вот там все актеры изучили этот говор. Я с ними встречалась всего лишь один раз, насколько могла — помогала. И вот я пришла на спектакль, это так завораживает! И актеры это очень полюбили. Мне Вадим даже говорит: теперь нужно сделать обратную работу — постараться их остановить! Уж слишком они увлеклись таким произношением. Дурачатся, конечно.
