Как оценивать знания школьников в младших классах

Ольга Орлова: Тема нашей сегодняшней передачи – « Как оценивать знания школьников в младших классах».

В студии Радио Свобода - советник Департамента государственной политики и нормативно-правового регулирования Министерства образования и науки Российской Федерации Лариса Алексеева, заслуженный учитель Российской Федерации, преподаватель математики гимназии №1543 Борис Гейдман и преподаватель математики начальных классов прогимназии №1723 Ирина Мишарина.

И начать наше обсуждение мне хотелось бы с одной цитаты из письма нашего радиослушателя Александра из Москвы. Вот он приводит такой пример: «Сын перешел в 3-ый класс. И я спросил у него, как идет математика, хорошо ли у него получаются задачки по математике. А сын ответил: «Хорошо. И учительница меня хвалит. Потому что я лучше всех в классе пишу цифру «2». А дальше наш радиослушатель пишет, что он заглянул к сыну в задачник – и задачник этот оказался как раз уважаемых наших гостей – Гейдмана, Мишариной и Зверевой. И пишет, что задачи-то оказались нормальными, и есть даже трудные. А вот оценивают знания по математике вот таким образом.

И поэтому прежде чем говорить о том, как оценивают знания наших младших школьников, давайте обсудим, а что же оценивают в начальной школе. Вот мой первый вопрос Ирине Мишариной. Ирина, вы 23 года преподаете в начальной школе, 16 лет вы преподаете математику малышам. И какие качества, навыки и умения для ваших учеников вам кажутся наиболее ценными? Что вы от них ждете? И что вы больше всего цените?

Ирина Мишарина: Ну, качество, знание и умение – это абсолютно разные совершенно три слова. Чего я жду от своих детей? Ну, конечно, желания (и мне это приятно) учиться, умения решать задачи, желания решать более трудные задачи. Но у всех ли это получается, тяжело сказать. И оценивается, конечно, наверное... скажем таким древним словом – прилежание. Вот если ребенок старается, если я вижу в глазах желание учиться, то, конечно, с этим ребенком мне интересно работать, и оценки, которые он будет получать, я думаю, его будут устраивать в большей степени.

Ольга Орлова: А как на ваш взгляд, в чем выражается прилежание в этом возрасте?

Ирина Мишарина: В желании учиться. Умение заставить себя сидеть за партой, умение пытаться аккуратно работать в тетради. Ну, ребенку, наверное, всегда хочется услышать от учителя: «Мне нравится, как ты работаешь. Мне нравится, как ты пишешь в тетрадях». Я думаю, что вот в 1-ом, во 2-ом, 3-ем и даже в 4-ом классе такое поощрение учителя для ребенка очень важно.

Ольга Орлова: И мой вопрос к Борису Гейдману. Борис Петрович, когда вы работали над учебником... ну, знаменитые задачи Гейдмана, их, кстати, у нас очень многие творческие бабушки всегда хвалят, они говорят: «Очень люблю с внуком заниматься «по Гейдману». И когда вы работали над своими учебными пособиями, вы какого ребенка представляли? Есть сейчас такой модный термин «целевая аудитория». Вот каков психологический портрет вашего ученика?

Борис Гейдман: Ну, когда мы начали работать, мы не представляли ребенка, для которого мы пишем, а мы хотели удержать так называемый классический подход в преподавании математики в начальных классах. А ребенка мы представляли... нормального ребенка, которому интересно заниматься просто и интересно заниматься математикой.

Ирина Евгеньевна не добавила еще одного замечательного качества, которого мы всегда ждем от ученика, - соображать (простое русское слово). Вот насколько ребенок реактивен, соображает хорошо. «Подкормить» ребенка вот такими задачами, нестандартными задачками, где не надо делать... не только делается по стереотипу, делается по какому-то известному алгоритму. Так что ребенка самого нормального. И писали мы для массовой аудитории, для массового школьника. Мы хотели удержать классичность преподавания математики, то есть хорошие вычислительные навыки заложить в ребенка, начало геометрии должно проходить через весь курс математики начальной школы и, конечно, логика. Вот что мы хотели сделать, когда начинали работать над математикой.

Ольга Орлова: А вот как быть с учеником, который вроде бы соображает хорошо, и задачи ему нравятся, а «двойку» пишет не очень аккуратно, а «тройку» - вообще некрасиво?

Борис Гейдман: Вы понимаете, как быть с учеником, который хорошо соображает... К каждому ученику надо подходить индивидуально. И если хорошо соображающий ребенок вдруг вместо традиционного письма по диагонали написал в строчку, то я его хвалю, и Ирина Евгеньевна его хвалит за такое прилежание в большей степени, чем за то, что он решил более трудные задачи, чем решили его сверстники. Так что, за что похвалить и похвалить ли ребенка за хорошо написанную «двойку»... сегодня приходится хвалить, потому что с каллиграфией сегодня проблемы очень большие. И мы в средней школе, в основной школе ощущаем вот эту культуру... падение каллиграфической культуры в начальной школе. Потому что все это связано с порядком – с порядком в мыслях, с порядком в обиходе. И повторяю, на хорошо написанную «двойку» таким неприлежным в этом смысле учеником я реагирую очень положительно. Я всегда нахожу (и все мы, учителя, находим), за что похвалить ребенка. И ситуационно это может быть хорошо написанная «двойка».

Ольга Орлова: Борис Петрович, скажите, вы говорите о том, что каллиграфия современных учеников во многом отражает культуру, общую культуру их как современных людей. Но ведь культура меняется. И сейчас очень многие дети живут в семьях, когда они не видят, чтобы родители писали ручкой или карандашом. Они видят родителей, которые постоянно работают на компьютере. И сейчас уже есть много семей, где даже список продуктов для магазина печатается на компьютере и вешается на холодильник. Вот дети же живут в другой культуре письменной...

Борис Гейдман: Олечка, совершенно верно, сегодня культура... не только письменность, математическая культура сегодня не та, что была 20 лет тому назад. Конечно, сегодня овладение этой культурой, технология обучения совершенно меняется. И мы взялись за классический подход потому, чтобы, по меткому выражению классиков в прошлом, с помоями, извините, не выплеснуть и ребенка. За классический подход – потому что классичность в обучении, то есть прикидка к чувству числа, классичность в обучении упорядоченной записи, видение симметрии, четности – все эти вещи классические, они вне времени и вне пространства. И я каллиграфию отношу именно к этому сорту понятий. Потому что это некий порядок в организации своего рабочего места, своих мыслей, в конце концов, сосредоточенность...

Ольга Орлова: То есть для вас это вещь не формальная, а содержательная?

Борис Гейдман: Да, не формальная. Сегодняшние технологии педагогические, как мне представляется, еще не учитывают компьютеризацию мышления что ли. Ребенок, работая ручкой, а особенно в начальной школе, благодаря этой моторике, благодаря вот этому с раскрытым ртом писанию что ли, он в это время дает возможность себе соображать, он соображает более качественно, чем он набирает на кнопках клавиатуры компьютерной условия задачи и решает компьютерно. Это совершенно другой вид мышления, с моей точки зрения, и мы это видим на практике. Поэтому пока еще нет компьютерных технологий... Я же не говорю о том, хорошо это или плохо. Это от нас не зависит. Прогресс идет. Но сегодня еще нет такой компьютерной технологии, которая заменила бы вот это правописание или чистописание кнопочным набором текста.

Ольга Орлова: Борис Петрович, вы говорили о том, что вы считаете очень важной культуру письма и культуру каллиграфии, и вы считаете важным сохранять ее в традиционном обучении, в классическом обучении математике. Но насколько это влияет на сегодняшних детей, насколько это помогает им сохранять желание учиться, сохранять желание решать задачи? Ведь у детей это сейчас вызывает все больше и больше трудностей, учитывая просто специфику наших современных малышей. Вы говорили о развитии мелкой моторики. Но ведь, действительно, она очень плохо развита у современных детей. И медики, и психологи обращают на это внимание. И не мешают ли прежние, довольно строгие рамки оценок аккуратности в выполнении задания, не мешают ли они детям сохранить это желание решать, узнавать и дальше развиваться?

Борис Гейдман: Оля, я не сказал о том, что это важно, надо сохранять и так далее. Я сказал о том, что сегодняшняя технология обучения, и в начальной школе в особенности, приспособлена к такому вот роду обучения, когда ребенок все-таки не набирает текст на компьютере, а пишет ручками и так далее. Я про это говорил. И мне представляется, и я могу только эмоционально как-то все это охарактеризовать, что очень быстро компьютеризация заставит менять технологию обучения. Я не пророк, и я не хочу сказать, что через 5-10 лет дети вместо письма шариковой ручкой, как сейчас, и вместо письма перьевой ручкой все пишут шариковой... Мы только что с Ларисой Евгеньевной обсуждали, что кляксы сегодня, даже если захочешь, поставить невозможно. И через 5-10 лет вот эти компьютерные технологии войдут так в жизнь, в обиход, именно в обиход войдут, что хотим мы того или не хотим, но вот эта самая моторика отойдет либо на задний план, либо вообще исчезнет. Так что я не говорю о том, что это важно. Важно... по-видимому, это физиологам лучше знать, насколько это важно, стоит ли утрачивать эту среду, эти навыки человеком.

Сменятся технологии - будет меняться технология обучения, совершенно иная. Более того, она связана с обучением... У нас классно-урочная система. Мы с нынешней технологией не можем обучать классы менее 15-20 человек. Сегодня мы обучаем класс 25-35 человек. А уже для обучения меньшего числа детишек нужны другие технологии, совершенно иные технологии обучения. Кстати, сегодня мы говорим об оценивании. И другая система оценивания.

Ольга Орлова: Мы о ней поговорим чуть позже. А перед этим я хотела бы спросить Ирину Мишарину. Ирина, скажите, как вы относитесь к опыту американских коллег? Известно, что в американской начальной школе (« elementary school») не принято писать ручкой, там дети всегда пишут карандашом, простым карандашом, чтобы легко можно было исправлять ошибки, и при этом работа не была бы очень грязной и неаккуратной.

Ирина Мишарина: Вы знаете, очень хорошо. Потому что у меня сейчас три 1-ых класса, и мы начали обучать детишек письму именно с карандаша, и именно для того, чтобы была возможность исправить ошибку. И когда сейчас началась вторая четверть, и я в 1-ом «А», «Б» и «В» сказала: «Ребята, вот тот, кто хочет, может перейти на работу ручкой», - и у всех возникло это желание. Они все взяли ручки. Но после того, как написали первые две цифры - робкие руки вверх, и говорят: «А можно мы все-таки карандашом будем писать?». Для малышей очень важно, чтобы они смогли исправить то, что они сделали плохо. У нас детишки очень хорошие. У нас 81 первоклассник. И нельзя сказать, что все, но большинство видят свои ошибки и с большим желанием их исправляют. Поэтому мы в 1-ом классе на математике работаем только карандашом, и именно по этой причине. У ребенка не возникает комплекса: «Вот я плохо написал, значит, моя работа будет даже устно оценена неважно». А он имеет право исправить. Более того, он говорит: «А можно я еще дома вот это сотру и это запишу заново?». «Пожалуйста». И ребенок получает колоссальное удовлетворение от того, что у него аккуратная работа.

Ольга Орлова: Вот у нас очень много есть откликов радиослушателей о том, что сейчас как раз в начальной школе детям снижают оценки за исправления своих ошибок, когда ребенок сам находит ошибку, исправил – и все равно ему даже на балл... Это обычная практика. И поэтому как раз сейчас мне и хотелось бы поговорить о том, какая у нас существует нормативная база по этому поводу. Многие родители, действительно, не понимают принципа, по которому выставляются оценки. И конечно, речь не идет о том, что за хорошую работу поставили «два», но, как правило, речь идет о том, что это «четыре» или «три». И поэтому у меня вопрос к Ларисе Алексеевой. Лариса Евгеньевна, скажите, пожалуйста, какая у нас сейчас существует норма? И есть ли по этому поводу какие-то четкие правила?

Лариса Алексеева: Вопрос понятен. К сожалению, вот таких жестких норм у нас в данный момент нет. А основной документ, который регламентирует обсуждаемые сегодня вопросы, - это, безусловно, закон Российской Федерации «Об образовании». Ну и он дает здесь некоторую свободу. Поскольку к компетенции образовательного учреждения относится сегодня осуществление самостоятельное образовательного процесса. И если взять 55-ую статью данного закона, то педагогические работники имеют право на выбор методов оценки знаний обучающихся и воспитанников. Но и здесь осуществление текущего контроля успеваемости – промежуточная аттестация образовательного учреждения – регламентируется внутренними, локальными актами самого образовательного учреждения, и прежде всего – уставом, который обязан для исполнения как родителями, так и обучающимися.

Был ряд методических рекомендаций министерства, которые регламентировали данные вопросы. И прежде всего – это методическое письмо номер 1561/14-15 от 19 ноября 1998 года, и называлось оно «Контроль и оценки результатов обучения в начальной школе». И прежде всего, хочу обратить внимание радиослушателей на то, что в этом документе давалось понятие «оценки» - что это есть определение качества достигнутых школьником результатов обучения, а именно, как сегодня говорилось, предметных знаний, умений и навыков.

Ну и что касается учащихся начальной школы, то здесь подходы, конечно, безусловно, очень индивидуальные. И не рекомендуется данным документом... а также в его развитие было дано письмо Министерства образования от 25 сентября 2000 года, за номером 2021/11-13, в котором вообще не рекомендовалось выставлять первоклассникам оценки. Потому что, по сути дела, еще нет приобретенных навыков, и здесь идет оценивание не результата, а процесса. Поэтому не рекомендовалась также и подмена оценки результатов другими какими-то значками – звездочками, флажками и так далее. Потому что все равно дети быстро понимали ценность того или иного знака, и все равно это было приравнено к оценке.

И в части исправлений хотелось бы тоже здесь сказать, что данный вопрос очень индивидуален. И тут учитель может смотреть, что стоит за этим исправлением – то ли это сомнение обучающегося, который несколько раз переправляет одну букву на другую, то ли это неряшливость. Но вот в части исправлений, тут тоже, в общем-то, вопрос достаточно сложный, потому что социализация личности тоже, в общем-то, состоит еще и в том, чтобы быть понятой. И поэтому если изложение непоследовательное, нелогичное, то за это допускается снижение оценки. Учащийся может просто в результате проб и ошибок попасть на точный ответ. Поэтому вопрос об исправлениях очень индивидуален. И в частности, в первом письме, о котором я говорила, там даются характеристики данных исправлений, которые – акцентирую ваше внимание – допустимы, не обязательны, а допустимы. То есть дается опять на откуп учителю снижение оценок. Ну, вопрос индивидуальный, и надо смотреть, что это – сомнение, то ли неряшливость, то ли это неумение грамотно, последовательно и логично высказывать свои мысли. То есть как бы жесткой нормы в этой части нет. Это зависит от личности учителя.

Ольга Орлова: А правильно ли мы понимаем, что если нет жесткой нормы системы выставления оценок, то, в общем-то, мы не можем назвать, чего, например, учителю делать нельзя, вот перечислить, чего точно учителю делать нельзя? Есть ли такие вещи? Например, вопрос с выставлением оценок в 1-ом классе. Многие родители считали, что это обязательное правило, что в 1-ом классе оценки не ставятся. Но теперь мы понимаем, что это не так. Правильно?

Лариса Алексеева: Да. И я акцентировала внимание на том, что систему промежуточной аттестации выбирает образовательное учреждение самостоятельно и закрепляет в своем уставе. И именно в этом документе и будет прописано, что стоит делать, а что не стоит делать. И также в этом вопросе большая роль отводится методическим объединениям, которые существуют на всех уровнях Управления образованием - на уровне образовательного учреждения, на уровне школы, на уровне муниципального органа Управления образованием, ну а также на региональном и на федеральном уровне. Вот к компетенции этих органов и относится разработка рекомендаций, которые непосредственно должны на том или ином уровне выполняться учителем.

Ольга Орлова: А что касается количества баллов... Вот система пятибалльная, четырехбалльная в начальной школе – это тоже никак не регламентировано?

Лариса Алексеева: Ну и система оценивания тоже закладывается в уставе. Как правило, это четырехбалльная система.

Ольга Орлова: То есть «единица» в начальной школе...

Лариса Алексеева: ...не применяется.

Ольга Орлова: Ирина, а как у вас в школе?

Ирина Мишарина: Не применяется.

Ольга Орлова: А у вас четырехбалльная система?

Ирина Мишарина: Да, у нас четырехбалльная система – «пять», «четыре», «три», «два». «Единицы» мы... ну, я на своем веку не помню, чтобы кто-нибудь поставил именно за работу. Можно устно оценить: «Ты сегодня безобразно работал», - но это в цифре никак не отражается, а особенно – в дневнике.

Ольга Орлова: А вот Лариса Алексеева упоминала как раз письмо, которое носило, как было сказано, рекомендательный характер, «Контроль и оценки результатов обучения в начальной школе». И в этой разработке учителю предлагается оценивать второй оценкой работу за аккуратность и прилежание. При этом эта оценка не должна идти в журнал, но это знак ученику о том, что его работа, допустим, недостаточно хорошо выполнена. Вот существует ли эта практика у вас? Ирина Мишарина, пожалуйста.

Ирина Мишарина: Я внимательно читала эти документы, и я видела это. Я у себя не всегда, но бывают случаи, когда я использую двойную оценку, действительно. Вот недавно была самостоятельная работа. Без единой ошибки выполнено все, но каким образом... Я поставила «пять» и, соответственно, вторая оценка - за аккуратность. Главное, что ребенок и его родители поняли, чем я недовольна, и адекватно среагировали на это. Мне ребенок сказал: «Я был неправ. В следующий раз я попытаюсь, чтобы у меня второй оценки не было».

Ольга Орлова: И я хочу спросить Бориса Гейдмана вот о чем. Борис Петрович, скажите, пожалуйста, вот как оценивали знания учителя, когда вы учились в начальной школе? Помните ли вы это время? И изменилась ли система оценивания сейчас по сравнению с вашим детством?

Борис Гейдман: Меня учили очень интересные учителя...

Ольга Орлова: А где вы учились?

Борис Гейдман: Учился я в школах Московской области – в Лосиноостровской, в Люберцах. И математике в 5-ом классе учил замечательный учитель Всеволод Аркадьевич Скипенко, я даже фамилию помню до сих пор. И он приобщал нас... вкус к математике, по-видимому, привил он и папа. Он приобщал нас к математике следующим образом. Мы учились по задачнику Киселева, задачи были очень трудными. Еще не было задачника Березанской. И я получал у него оценки не выше «трех». Три балла – у меня были текущие оценки, три балла – четвертные.

Ольга Орлова: А это было справедливо, на ваш взгляд?

Борис Гейдман: Это было справедливо, на мой сегодняшний взгляд – точно, а на тогдашний взгляд... я не хочу лукавить, не помню. По-моему, было и море слез, и когда я получал «четверку» - это был праздник. Но главное не это. Главное, когда я переезжал... в силу ряда причин мы переезжали, перемещались по Московской области с родителями, и с мамой в основном, в характеристике он же писал, что мальчик с выдающимися даже (сохранились характеристики) способностями по математике. И мои учителя новые не могли понять: как же так, выдающиеся способности и «три» за четверть. Или «три» даже за год он мне выставил за 5-ый класс. У него была такая шкала интересная. Он считал... и я, наверное, как учитель, многое взял от него, он считал, что ребенок должен уйти с нерешенной задачей. Вот мы говорим про успешность, что надо развить в ребенке успешность, он должен быть состоятельным. И я это вижу на малышах в особенности, и так далее. А у него был принцип: вот ты должен понимать, что в математике тьма нерешенных... гораздо больше нерешенных проблем, чем решенных.

Ольга Орлова: То есть ему хотелось оставить ученика в состоянии задумчивости.

Борис Гейдман: Не то что задумчивости, а зацепить... он цеплял нас... Славик Иванов, я помню, Боря Куров, он цеплял нас математикой, вот нерешенными, хитрыми задачами. Я помню, отец приходил очень поздно, как тогда говорили, халтурил где-то. Папа вначале был слесарем-сантехником. И мы с ним поздно засиживались – за 11, за 12 ночи – за задачами. И он считал, что все время мозг... ребенок должен работать, заниматься математикой. И вот так он приобщал. Я даже среди нынешних учителей встречаю таких. В моей гимназии работает Александр Васильевич Спивак. Мне кажется, тоже он цепляет... Он испытывает недовольство, когда ребенок решил всю контрольную, которую он предложил. И он ее дублирует или усиливает довольно трудными задачами. Вот так учил и учитель математики Всеволод Аркадьевич Скипенко.

Но была у меня замечательная учительница русского языка Людмила Александровна... а вот фамилию я не помню. Я патологически безграмотен.

Ольга Орлова: До сих пор?

Борис Гейдман: Наверное. Но сейчас у меня память зрительная, и я воспроизвожу зрительно. Вот помню, как пишется все, зрительно.

И когда я вместо 24 ошибок делал 10-12 ошибок в изложении, она говорила: «Боря, у тебя потрясающие успехи!». И она мне за 12 ошибок ставила «четверку», не «двойку», а «четверку» ставила.

Ольга Орлова: Вот классический пример индивидуального подхода.

Борис Гейдман: Да, индивидуального подхода. Это был праздник, когда я какой-то диктант... Причем упражнения я делал по правилам, и делал грамотно более-менее. А вот диктант... И сочинение писал неплохо – как-то компенсировалась грамотность выразительностью что ли, я не знаю, осмыслением, быть может. А диктанты писал безобразно. И мне повезло безумно в моей школьной жизни – были замечательные учителя. Я окончил 7-ой класс со всеми «пятерками» и с «двойкой» по русскому языку. Тогда 7-летка была. И меня не оставляли на осень. Мне дали возможность пересдать, переписать этот экзамен где-то в конце августа.

Ольга Орлова: Спасибо, Борис Петрович.

Кстати, тот документ, о котором мы говорили, рекомендательное письмо, там тоже очень четко прописано, что у ученика должна быть возможность исправить свою работу. Идет ли речь о контрольной работе, о диктанте или об итоговой какой-то работе, но у ученика должен быть шанс переписать, пересдать, если он что-то улучшил, доделал.

И у нас есть звонок от Валентина из Рязани. Здравствуйте.

Слушатель: Здравствуйте. Вот непонятно из вашего разговора, эта оценка, она для научного исследования, для отбора учащегося, для его стимулирования или для педагога, для коррекции процесса. Неясен этот вопрос.

И я бы хотел сказать, что для меня оценка всегда была не важна в школе, а важно было мое отношение к ответу, отношение учителя, удовлетворен ли он, и конечно, реакция класса. Спасибо.

Ольга Орлова: Спасибо, Валентин.

Вот видите, мы, прежде всего, хотели помочь нашим радиослушателям, в частности – родителям, разобраться в том, как должны оценивать знания их учеников. Если говорить о научной оценке, ну, вряд ли мы можем это обсудить, потому что непонятно, что это такое - научная оценка учеников в начальной школе.

Давайте вернемся к нашим вопросам, которые у нас накопились, и их довольно много. Есть очень серьезная проблема в начальной школе, как правило, в средней школе она как-то уже решается – это ребенок-левша. И часто приходится слышать о том, что ребенку в 1-2-3-их классах снижают оценки за то, что у него возникают какие-то сложности с выполнением заданий именно из-за того, что он левша. И тут есть много нюансов. Давайте вот об этом и поговорим.

И сначала я опять хочу спросить Ларису Алексееву. Лариса Евгеньевна, скажите, пожалуйста, есть ли по этому поводу какие-то указания учителям, которым можно следовать? Что делать с ребенком-левшой?

Лариса Алексеева: Из нормативных документов – нет.

Ольга Орлова: И скажем, нет такой возможности его оценивать как-то специально?

Лариса Алексеева: Закон «Об образовании» говорит об учете индивидуальных способностей и о том, что образовательное учреждение должно предоставить всем обучающимся максимально благоприятные какие-то условия. И это задача администрации школы как менеджеров образования.

Ольга Орлова: А вы знаете, что происходит на практике? Вот как обычно учителя поступают... Я знаю, что очень везет тем детям, у которых учительница-левша – тогда они находят полное взаимопонимание, и такие случаи известны. Родители часто говорят: «Нам повезло – у нас учительница тоже левша».

Лариса Алексеева: Ну, на практике многие учителя не переучивают. И если переучивать такого ребенка, то вряд ли это будет правильно, как уже физиологи доказали. Поэтому есть специальные прописи для детей, которые пишут левой рукой, есть специальные инструменты. И если учитель грамотный и опытный, и методисты, и администрация школы контролируют эти вопросы, то вопросы решаются нормально.

Ольга Орлова: Борис Петрович, а вы помните, ведь в ваше время, наверное, переучивали, да?

Борис Гейдман: Переучивали, к сожалению.

Ольга Орлова: И это было очень строго...

Борис Гейдман: И у меня была старшая сестренка Нила, и она – левша. И мы в семье пережили вот это переучивание тоже.

Ольга Орлова: Спасибо.

Вот у нас есть еще звонок. Иван из Москвы, добрый день.

Слушатель: Добрый день. Вот то, что когда-то переучивали (слава Богу, что сейчас не переучивают), это говорит о том, что неглубокие знания у нашего преподавательского состава. Бывает ведь и так, когда человек пишет в зеркальном отражении, бывает так, что пишет хорошо, красиво, но его работы можно читать только через зеркало. И бывают разные особенности. И вот как с этими особенностями быть?.. Надо очень тонко и хорошо знать человеческий организм, психологию и так далее. Вот мне кажется, что главное не в том, как контролируется посредством оценок и так далее, а в уровне. Надо обращать в первую очередь внимание на уровень подготовки учителей, на то, как он свою работу понимает, на уровень контролирующих органов. Но все это, естественно, взаимосвязано с материальным состоянием. А то получается, что знающие учителя в основном уходят в репетиторство. Спасибо.

Ольга Орлова: Спасибо большое, Иван.

И давайте еще послушаем Аллу из Московской области. Здравствуйте.

Слушатель: Здравствуйте. Я хочу сказать относительно ваших вопросов. Во-первых, у меня традиционные учителя и сестры, и мать, и отец, и прочие. Сама я не учитель, правда. Но моя сестра 42 года - в младших классах. И она всегда говорила насчет того, что карандашом писать и стирать: «Этим самым вы учите подделывать детей». Понимаете? Не правильно написал? – зачеркни и напиши наверху вместо «а» - «о», как положено.

И второй вопрос насчет левшей. У моей сестры был мальчик-левша, который на конкурсах завоевывал первые места по красоте... как он очень хорошо писал. И у меня даже был начальник, и я всегда говорила: «Ой, Николай Александрович, почему вы так плохо пишите? Ничего нельзя разобрать». А он говорил: «Знаете, я левша, но меня переучивали. Поэтому я сейчас и ни левой, и ни правой рукой не умею писать хорошо». Вот таково мое мнение.

Ольга Орлова: Спасибо большое.

А у меня вопрос к Ирине Мишариной. Ирина, скажите, пожалуйста, а вы что делаете со своими детьми, которые пишут левой рукой?

Ирина Мишарина: Сейчас достаточно много детишек, которые, действительно, пишут левой рукой. Но есть явные левши, которые делают все левой рукой, и я их совершенно не трогаю, и пусть они пишут так, как им удобно. Потому что нам в институте преподавали психологию, и мы понимаем, чем это все может закончиться. А есть еще такая группа, причем немаленькая, детей, и они скрытые левши.

Ольга Орлова: Есть амбидекстры...

Ирина Мишарина: Да, они сегодня пишут в начале урока левой рукой, потом правой. И вот здесь важна работа с родителями, чтобы родители не заставляли их брать ручку или карандаш в какую-то определенную руку. У нас с ними договоренность: вот пока ребенок не определится, главное – не навредить. И обычно где-то ко 2-му классу... у нас даже во 2-ом классе есть дети, которые пишут левой, а едят правой рукой. Мы стараемся их не трогать. Во-первых, детишек жалко. А во-вторых, такое напряжение на ребенка, если мы начинаем давить и заставлять именно писать правой рукой... Мы к таким детишкам относимся очень трогательно. Как они могут, так они и работают. И тем более, не за наклон, не за положение тетради на парте никаких карательных мер у нас не принято.

Ольга Орлова: Спасибо.

И давайте мы еще послушаем звонок от нашего радиослушателя из Москвы. Анатолий, здравствуйте.

Слушатель: Здравствуйте. Если вам не трудно, скажите, пожалуйста, как вы и ваши гости, прежде всего, понимают смысл цифровой оценки знаний? В чем смысл? Я имею такое суждение на этот счет, что это перевод в цифровую форму моральной оценки достижений ученика. То есть «двойка» - это «плохо», а «пятерка» - это «отлично». То есть моральная оценка получается. Это правильно или нет? И полезно или нет? Спасибо.

Ольга Орлова: Лариса Алексеева ответит.

Лариса Алексеева: Ну, доля истины, конечно, в этом есть. Но, прежде всего, оценка – это определение качества результатов достигнутых. Качество, которое должно как-то сопоставляться с требованиями государственного стандарта начального образования. Ну и более того, то, о чем сказали вы, больше подходит, наверное, к словесной оценке. Когда учитель делает работу над ошибками или характеризует какой-то вид деятельности, он дает оценку результатам. Для кого, в общем-то, «четверка» - это большое достижение, а для кого-то она - напротив, ухудшение результатов. Поэтому в словесных характеристиках учитель больше затрагивает те вопросы, о которых вы говорите.

Ольга Орлова: А вот скажите, пожалуйста... такой практический вопрос, который часто возникает у родителей. Вот если родитель считает, что учитель допускает какое-то явное, ну, несправедливое оценивание результатов работы его ребенка, опять идет ли речь о том, что ребенок левша – и ему за это снижают оценки, идет ли речь о том, что ему снижают за небольшие исправления, что делать родителю в таком случае? Каковы должны быть его действия? Ну, все знают дорожку: сначала завуч начальной школы, потом – директор и так далее. Но, тем не менее, все родители прекрасно понимают, что как только ты вступаешь на этот конфликтный путь, то ты обрекаешь своего ребенка на то, что его очень быстро нужно будет просто забрать из школы. А тем более, в младших классах ребенок особенно уязвим. Вот что бы вы могли посоветовать нашим родителям? Причем мне интересно услышать ответ как от представителя Министерства образования, так и от самих педагогов. Лариса Алексеева, пожалуйста.

Лариса Алексеева: Тут вы немножечко ошибаетесь. Если ученику незаслуженно поставили «тройку», то он не к директору идет жаловаться, а сразу пишет в министерство, как правило.

Ольга Орлова: Такая практика, да?

Лариса Алексеева: Да, такая практика.

Ольга Орлова: Или президенту?

Лариса Алексеева: Или президенту. Поэтому таких обращений поступает масса. Ну, что посоветовать... Прежде всего, нужно посоветовать родителям и учителю тоже (с двух сторон) найти между собой контакт. Это, конечно, самое главное. Задача налаживания этих мостов также принадлежит и администрации школы. Ну а если уже получается так, что конфликт начинает нарастать... В школах, как правило, создаются органы самоуправления, в том числе, при которых и создаются конфликтные комиссии. И эти комиссии уже могут быть арбитрами в данном споре. Ну а более того, при министерстве есть Федеральная служба по надзору за исполнением законодательства. И в случае каждого обращения вопросы решаются индивидуально.

Ольга Орлова: Так вы же говорите, что законодательство дает свободу учителю. То есть если сегодня родитель обращается и говорит, что «моему ребенку несправедливо снизили оценку»... Есть только рекомендательное письмо, которому учитель следовать не обязан. И как разбирается конфликтная комиссия в таких случаях?

Лариса Алексеева: Во-первых, как я уже сказала, все идет от устава. Конфликтная комиссия, как, может быть, предметная комиссия, которая рассматривает непосредственно либо работу данного ученика, либо, если это какой-то итоговый класс, пересдача зачета, либо даже... ну, экзамены на итоговой аттестации не пересдаются, но каких-то этапных моментов. Может быть назначена для объективности пересдача зачета данной комиссии.

Ольга Орлова: Борис Петрович, а вы что бы посоветовали родителям?

Борис Гейдман: Найти контакт с учителем. Нормальный учитель, нормальные родители, нормальные люди всегда могут разобраться в этой проблеме. И главное – это не «тройка» даже, и не конкретная какая-то работа, а главное – найти взаимопонимание в этом треугольнике замечательном. Поэтому я бы советовал спокойно разобраться. Можно разбираться в присутствии завуча. Как правило, завуч в начальной школе – это более опытный учитель, и как бы не зависимая сторона от этого треугольника. Но сразу же слать письма в министерство по этому поводу... немножко мне это удивительно. В моей практике таких случаев не было.

Потому что для меня важно не поставить «три», «четыре», «пять», а важна вот эта оценка, действительно, деятельности... Вот, по-моему, Иван из Москвы сказал правильно. Для меня моральная оценка важнее вот этой самой цифры – «три», «четыре», «пять» или «два». Другое дело, когда аттестация идет итоговая – там мы оцениваем, вышел ли ребенок на тот уровень, на который... качество обучения, как говорила Лариса Евгеньевна, на которое он должен выйти. А вот эта оценочная политика в течение обучения, она, действительно, должна преследовать вот этот индивидуальный подход. Ребенок должен знать, и очень важно для ребенка, а иногда даже и для родителей важна оценка учителя, что называется, как он вообще смотрит... Ко мне приходят родители и спрашивают: «Борис Петрович, выходит ли моя девочка из этого серого, посредственного уровня?». И я начинаю анализировать ее работу вместе с мамой, иногда с девочкой, а иногда без девочки. Я думаю, что это самый конструктивный подход – выяснять отношения: учитель, ученик и...

Ольга Орлова: Вы знаете, есть еще один такой момент, который часто звучит в родительских обращениях. Он связан со снижением оценки за поведение, когда учитель пытается контролировать поведение ребенка, но оценка за его поведение идет в журнал по предмету. И это может быть и русский язык, и математика, и любые другие предметы. Вот как с этим обстоит дело? И имеет ли право учитель это делать? Лариса Алексеева, пожалуйста.

Лариса Алексеева: Безусловно, учитель не права этого делать. И более того, раньше в дневниках выставлялась оценка за поведение, а сейчас этого нет. И кроме того, я бы хотела обратить внимание на то, что методы физического и психического насилия в школе недопустимы. И в общем, с учителем, допускающим такие нюансы, могут быть даже расторгнуты трудовые отношения.

Ольга Орлова: Ирина, скажите, а как вы регулируете и как вы пытаетесь приструнить своих учеников, когда есть проблема с дисциплиной? Вы ставите оценки за поведение?

Ирина Мишарина: Нет, я не ставлю оценки за поведение. Это может быть либо словесная оценка «ты меня огорчил» или «ты подвел весь класс». Других никаких записей, а особенно в журнале, быть не может. Но у нас немножко другое учебное заведение. Вы же не зря сказали о том, что у нас прогимназия. У нас, как говорят, учебное заведение с повышенными требованиями учебными, и туда идут, как сейчас модно говорить, мотивированные дети, и более того, мотивированные родители, желающие обучить своих детей. И проблема дисциплины у нас практически не стоит. Вот у нас сейчас проводился конкурс «Учитель года», приходили совершенно незнакомые люди, и дети как работали, так и работают. Если они приучены работать, если они понимают, что значит работать или мешать кому-то, вот если они разводят эти два понятия, то это прекрасно. Они в школу приходят для того, чтобы учиться, а не для того, чтобы выяснять отношения дракой, мешать работать на уроке. Мы с этим не сталкиваемся. Может быть, это в других школах есть…

Борис Гейдман: И я хотел бы дополнить. Вы понимаете, ставя за поведение оценку в журнал, в который надо ставить оценки за знания, что называется, учитель расписывается в полной своей беспомощности. Поэтому говорить на языке категоричном: надо или не надо, - даже, как я обычно говорю, смешно говорить.

Ольга Орлова: Это не обсуждается, да?

Борис Гейдман: Не обсуждается. Это говорит о полной беспомощности. Ведь наша профессия состоит в том, чтобы не допустить ситуации, в результате которой ты сорвался и совершенно недопустимым образом оцениваешь поведение уже ребенка, не его учебу, не его занятия, а поведение.

Ирина Мишарина: Либо ситуацию, позволяющую ребенку себя так вести.

Борис Гейдман: Совершенно верно, Ира.

Ольга Орлова: Борис Петрович, скажите, пожалуйста, вот вы снижаете оценки по математике за орфографические ошибки по русскому языку? Это тоже очень частая ситуация, классическая, наверное, для вас. Это так?

Борис Гейдман: Понимаете, я веду набор ежегодно в 5-ый класс, и там мы сталкиваемся с такой проблемой. И я говорю: «Вот мой ученик тоже сделал в контрольной по математике семь ошибок. Это мой ученик». Я отношусь к этому спокойно совершенно и не снижаю оценки, а в особенности при наборе.

Ольга Орлова: Вы чувствуете родственную душу?

Борис Гейдман: Наверное. А в текущей... конечно, когда человек... понимаете, даже безграмотность, она еще не говорит о культуре - о низкой культуре или, наоборот, о какой-то культуре нормальной что ли. Поэтому когда ребенок... Ира правильно говорит: «Ты меня расстраиваешь. Ты писал совершенно (как я говорю) на автопилоте, не задумываясь. Ты же пишешь грамотно». Я говорю своему сыну, я говорю Марку Турсынскому и так далее. Но бывают дети такие, как я, которые не замечают своих ошибок и пишут с ошибками. Спокойно отношусь, не снижаю.

Ольга Орлова: И мне хочется в конце передачи задать вопрос общего характера. Вот посмотрите, как складывается, у нас есть рекомендательное письмо Министерства образования, которое позволяет учителю выставлять так оценки, чтобы у ребенка сохранилась мотивация для дальнейшего обучения, чтобы у него сохранилась любознательность и желание что-то узнать. И у нас есть дети, которые в большинстве своем очень часто страдают от того, что от них требуется повышенная аккуратность, пунктуальность, именно усидчивость, которую им тяжело проявить в начальной школе. И все складывается так, что учителю вполне было бы удобно следовать этим рекомендациям – у него и успеваемость сразу повысится, у детей повысится настроение, учитель будет следовать рекомендациям министерства – и вот такая идиллическая картина. А почему этого не происходит на практике?

Борис Гейдман: Оля, я еще раз хочу сказать, я подпишусь (я тоже читал это методическое письмо от 1998 года) под каждым положением, касающимся математики, оценивания и так далее, я расписываюсь. И в то же время повторяю слова Ларисы Евгеньевны, представителя как раз министерства, о том, что подход должен быть индивидуальным. Без спокойного... если для нас ребенок приоритетен, то мы отталкиваемся только от взаимодействия с ребенком. И если добавляется еще и спокойное взаимодействие родителей в это самое взаимодействие, то это - решение нашей проблемы.

Ольга Орлова: Я благодарю всех за участие в нашей программе.