Елена Рыковцева: В порядке исключения, может быть, даже в качестве некоторой передышки в этой избирательной гонке, мы позволили себе сегодня поговорить с вами о себе же, точнее о своем же – о радио в большом смысле слова, о том, что такое радио для тех, кто его слушает, и для тех, кто его делает. Я представляю вам гостей нашей сегодняшней программы. Это журналист радио «Эхо Москвы» Матвей Ганапольский и с нами на связи из пражской студии журналист Радио Свобода Игорь Померанцев. Никого из них долго представлять, конечно, не нужно, все вы прекрасно знаете их обоих. Однако же, есть одна вещь об Игоре Померанцеве, которую я должна сказать, которую не все знают. Он недавно издал книгу, которая называется «Служебная лирика». Она целиком посвящена радио: в широком смысле - эфиру и в узком смысле - Радио Свобода , где Игорь непосредственно и работает. Это очень необычная форма, по-моему, разговора о радио и о его сущности. И мы обязательно поговорим об этой книге, стихи тоже послушаем, обсудим. Матвей Ганапольский ее читал.
А сначала сформулируем вопрос слушателям: как сделать радио более притягательным для аудитории?
Вот некоторые, на мой взгляд, противоречивые цифры. Только что закончился очередной съезд Национальной Ассоциации телерадиовещателей, где был учрежден новый экспертный совет по сбору рекламных данных, который тут же обнародовал очень обнадеживающие цифры: «Зафиксирован беспрецедентный рост радийного рынка, объем которого в этом году должен составить 550 миллионов долларов». Это все рекламные доходы. А в прошлом году он составил около 300 миллионов. Но вот доходы растут, а собственно влияние радио как-то не слишком растет. По всем опросам, радио уступает вдвое-втрое телевидению. Два года назад ВЦИОМ давал такие цифры: 76% предпочитают информацию центральных телеканалов, и только 27% только получают информацию от радио. Совершенно меня поразил опрос, который провел фонд «Общественное мнение» в августе нынешнего года. Он дал основные каналы получения информации, дал телевидение, дал газеты, а про радио дал только долю тех кто его НЕ слушает! И, наконец, в заключение своего монолога приведу слова Владимира Познера, он говорил их давно, в 2004 году, когда старое НТВ уже закрылось, а «Эхо Москвы» все еще, к счастью, работало и работает до сих пор. Его спрашивали: «Почему «Эхо Москвы» не трогают, а все-таки дают возможность как-то функционировать?» И он говорит: «Наверное, с точки зрения властей, влияние радио сегодня в России ничтожно по сравнению с влиянием телевидения. Например, добиться серьезных результатов на выборах с помощью радио или, например, прессы невозможно. А с помощью телевидения возможно». Я заканчиваю приводить все свои цифры и факты, которые, с одной стороны, говорят о росте доходов, а с другой стороны, об очень невысоком влиянии радио и обращаю к Матвею Ганапольскому вопрос: почему так?
Матвей Ганапольский: Потому что это неправда. Это не потому, что я работаю на радио. Собственно, я достаточно известный телевизионный человек. Просто телевидение действительно электорально, но оно электорально прежде всего потому, что еще с советских времен телевидение должно было быть в каждой дырке. Телевидение, конечно, притягательно. Мы видим эту картинку. Телевидение умеет развлекать. Ну, и параллельно телевидение умеет давать ту дозу пропаганды, которая необходима. Когда президент Путин, например, говорит, что люди «шакалят» где-то у посольств, то, конечно, это слово образное, как и все, что говорит наш президент. Другое дело, когда после программы «Время» и после программы «Вести» совершенно симметрично появляются две позорные в журналистском смысле, да это и не журналистика, собственно, работы, где показывают портреты этих «шакалов». Человек все-таки хочет все увидеть в полноте: и взлеты, и падения. Поэтому я бы не пророчил смерть радио, потому что, помните, в фильме «Москва слезам не верит» говорили, что будет сплошное телевидение. Но, как видим, это не происходит. Пока у человека не появилась вторая пара глаз, чтобы, например, радио слушать в машине, радио будет существовать, потому что телевидение никак в машине слушать нельзя. И кроме того, суть у радио совсем другая. Радио – это твой друг, который находится постоянно рядом с тобой. Это форматы, которых нет на телевидении. Например, кто может позволить себе два часа общаться с радиослушателями. Или у меня была передача «Пять часов с Ганапольским», канальная такая передача, где были разные блоки, но, тем не менее, я со слушателями был пять часов. Телевидение не может быть другом. Радио может быть другом.
Елена Рыковцева: Игорь, мы, может быть, напрасно ждем от радио, что оно будет как-то влиять, радио – это не агент влияния, это друг, как говорит Матвей? Может, и не надо стараться что-то такое из себя выжимать, чтобы подействовать на кого-то чем-то?
Игорь Померанцев: Действительно, я думаю, что напрасно. Я думаю, что вот в чем проблема. Ведь газеты, я имею в виду так называемую «желтую прессу», таблоиды – они ведь тоже стремятся стать телевидением. Возьмите такие известные, скажем, английская «желтая пресса» «Сан», немецкая «Билд», чешская «Блеск», там огромное количество фотографий. И под ними крупным шрифтом какие-то заголовки, мало что значащие. Речь идет о выборе между картинкой и словом. И картинку гораздо проще прожевать, обсосать, понять. А слово, так или иначе, требует интеллектуального осмысления. Поэтому радио должно знать свое место. Это скромное место, но почетное.
Елена Рыковцева: То есть мы сошлись на том, что радио не должно пыжиться и надувать щеки.
Матвей Ганапольский: Мне кажется, что Игорь сказал не то, что сейчас вы хотите сказать. Радио должно знать свое место, это как место, например, выдающегося поэта, как Бродского. Можно сказать, что место Бродского, например, в стороне, но эта сторона весит больше, чем весь центр и все правое и левое вверху и внизу. Я прочитал биографию Игоря, он вырос в Черновцах, он, естественно, знает украинский язык. У казаков украинских была такая поговорка времен Богдана Хмельницкого, она звучала так, в переводе это звучит так, это лозунг моей жизни: «Давайте себя уважать, потому что мы этого стоим». Радио – это очень достойная вещь. В радио не важно, как ты выглядишь. Радио – это химически чистая история. Потому что многие писали мне, когда я с «Бомонда» радийного перешел на «Бомонд» телевизионный, в какой-то степени стал делать что-то на телевидении, многие мне говорили, что исчезла некая загадка. Радио действительно загадочно. Только голос, который тебе что-то говорит, и потом вдруг выясняется, что человек… Это знаете, как Брежнев. Многие говорят, что советская власть рухнула не из-за низкой цены за баррель нефти, о чем договорился Рейган с ОПЕК, когда он обрушил цены, и Советский Союз умер. Как говорят, это одна из причин. Я думаю, что Советский Союз погубило телевидение, потому что товарищ Сталин не зря мало выступал, мало его показывали, потому что одно дело – голос и некая такая таинственность, другое дело – когда ты видишь: ба, да оказывается, это небесное сияние в прыщах, у него морщины, и у него мешки под глазами. Так и радио. Радио несет эту загадочность. И когда видишь потом человека, ты думаешь: Боже, неужели, это тот идол, на которого я молился. И ведь у литературы, у слова… Говорят, почему литература первична? Потому что когда ты читаешь произведение, ты сам в голове выстраиваешь кино вокруг этого произведения. Почему всех не устраивают экранизации? Потому что они не соответствуют. Взять, например, Лукаса «Звездные войны». Представляете, Лукас при том, что он сделал безумные «Звездные войны», они ничто по сравнению с теми «Звездными войнами», которые я выстроил в голове, когда, предположим, читал бы первоисточник.
Елена Рыковцева: Я поняла, к чему нам надо стремиться. Чтобы мы были такими, какими нас себе представляют.
Матвей Ганапольский: Абсолютно.
Елена Рыковцева: Игорь Померанцев написал книгу «Служебная лирика» о радио. Он приводит цитату Велимира Хлебникова, которую очень-очень обидно читать сегодня. Пишет так Хлебников: «Малейшая остановка работы Радио вызвала бы духовный обморок всей страны, временную утрату ею сознания. Радио становится духовным солнцем страны, великим чародеем и чарователем». Игорь, вы считаете, радио далеко ушло, и в какую сторону, от этой точки опоры?
Игорь Померанцев: Я сначала дополню слова Матвея по поводу радио. Он говорил поэтично. А я как человек, пишущий стихи, как раз хочу добавить какие-то рациональные соображения. Я долго жил в Германии и часто слушал радио всяких земель Райнланд-Пфальц, Баварии и так далее. Там очень высокий уровень, очень высокий класс радио. Почему? Потому что слушатели помогают этим радио: финансово. Для чего они это делают? Чтобы в эфире звучали сложноподчиненные и сложносочиненные предложения. Они напрямую связаны с экономикой, с финансами, с культурой. Это выгодно государству, когда люди в состоянии говорить сложно, значит, они будут сложно думать, они будут хорошо ориентироваться в сложном мире. Вот это такое мое рациональное соображение.
А что касается замечания Хлебникова, оно субъективно в лучшем смысле этого слова. Дело в том, что радио и поэзия живут в одной стихии. Это воздушная стихия. И радио, и стихи идут горлом. И конечно, это чувствовал и Хлебников. Да не только Хлебников. Кстати, Пастернак очень любил радио, охотно сотрудничал с радио. Мандельштам, оказавшись в ссылке в Воронеже, тоже работал на радио. Поэты чувствуют, что это их стихия, воздушная стихия, свободная стихия.
Елена Рыковцева: И вот что мы сделаем с вашей книжкой. Я предложила и вам, и Матвею Ганапольскому прочитать те стихи из книги, которые вы считаете нужным прочитать, важным, любопытным. Может быть, даже с негативной точки зрения, то, что не нравится, с чем не согласны. Давайте начнем с Матвея…
Матвей Ганапольский: Во-первых, я хочу сказать, что с поэзией ты не можешь быть не согласным. Вообще, с любым литературным произведением ты не можешь быть не согласным, если это не пропаганда. А если это действительно литература в широком смысле этого слова, то ты не можешь быть с этим не согласным.
Елена Рыковцева: Бывает твое и не твое.
Матвей Ганапольский: Твое или не твое – это другое. То, что сказал Константин Сергеевич Станиславский: «Судить художника по законам, им созданным».
Книга, которую я рекомендовал бы, она, я так понимаю, продается в Москве, купить не только радиожурналистам, она называется «Служебная лирика». Вообще, это уникальная книга в том смысле, что журналист радийный пишет про радио. Я выбрал как раз…Некоторые стихотворения мне непонятны, потому что они посвящены какому-то миру переживаний Игоря, который там у него, по его жизни, вот это его мир, они немножко закрыты, но есть стихи поразительные, потому что они касательно к радио, но о людях. Собственно, там все стихи о людях. Например, я два прочитаю стихотворения. Они совершенно поразительные.
Вот он пишет про Радио Свобода , может, про «Би-Би-Си», не знаю про что.
«У нас в здании нет уборщиц. Одни уборщики.
Вот как я это заметил.
Пожилой уборщик в зелёном комбинезоне
читал в лифте журнал. Английский журнал. "Economist".
Вошёл другой уборщик и попросил у коллеги журнал.
В обмен предложил "International Herald Tribune" и "Independent".
Я впервые вгляделся в их лица:
это были центрально-европейские диссиденты
с вялыми глазами, робкими губами.
Кажется, я узнал их. Лет двадцать назад
я видел их фотографии в лондонском журнале
" Index on Censorship ".
Они и тогда работали мойщиками окон, трубочистами,
и при этом были поэтами. Наши стихи печатали рядом.
Я даже вспомнил в лифте одну строчку этого Милана:
"Мойка окон – это всего лишь мойка окон.
И никаких метафор".
Знаете, это очень интересно, это про людей, которых жизнь в их странах вытолкнула в другую страну, но они несут какое-то в себе достоинство. В общем, классное стихотворение.
Еще одно стихотворение, которое меня поразило. Знаете, есть какой-то набор слов, который нас не занимает, а вот Игоря он занимает. Он пишет об 11 сентября.
«Да что они (коллеги) зарядили:
"в это нельзя поверить" (11 сентября 2001 года),
"это невозможно себе представить", "это не укладывается в голове"!
Почему не укладывается? Может, голова такая?
А когда хуту на корню вырезали тутси,
и сербские каратели насиловали в спецлагерях
мусульманских женщин по военно-стратегическим соображениям?
Это укладывалось?
Действительно думали, что в мире есть страховая компания
(США), сверхстраховая суперкомпания?
А оказалось, что гарантийки нет. Ни у кого.
Но где же была ваша "воля к жизни", "инстинкт выживания",
когда на глазах исчезало племя тутси,
почти миллионное племя тутси?»
Елена Рыковцева: Как мы с вами совпали, я тоже хотела, чтобы это стихотворение прочитали.
Матвей Ганапольский: Поскольку слово «тутси» в сознании во всяком случае россиянина ассоциируется только со смешной комедией американской, где известный актер переодевается в женщину, это такая история. И вот еще одно стихотворение. Я читаю те стихотворения, которые по мироощущениям связаны со мной. Но одно стихотворение совершенно поразительное. Его действительно мог написать только человек, который не просто любит слово, но его чувствует. Мы с вами знаем, что все сейчас ведутся от бразильской музыки, от вот этой Сезарии Эворы, которую я не очень люблю, но я люблю бразильские боссановы, жубимы и так далее. Очень странно, португальский язык тебя шокирует, когда ты его слышишь, но когда начинаешь петь, понимаете, то что-то он там растворяется. И вот Игорь пишет:
«Есть странные языки –
сами по себе уродливые,
а песни на них - красивые.
Вот, к примеру, португальский.
Насквозь изъеден шипящими,
а в песнях их не слышно.
Или греческий. Его дракон выдохнул.
Весь серой пропах.
А песни чистые-чистые.
Сегодня раскопал
андалузскую cante jondе –
горловую, глубинную.
Её вроде бы не человек,
а наждачная бумага поёт.
Больно! Щекотно! Ещё! Ещё!»
Вот то, что я прочитал, эти три стихотворения дорогого стоят. Это такая поразительная история, которая не знаю, насколько поэтически, но человечески очень точная. Пока у меня все.
Елена Рыковцева: Игорь, в одном и вы совпали с Матвеем, вот эти «Языки» вы тоже хотели прочитать нашим слушателям. Но другие стихи – я знаю, какие вы подобрали, - это все-таки об эфире, это все-таки голоса. У вас такое отношение к голосам особенное. Я знаю, что на нашем радио, все признают, ваше отношение к голосам не идет ни в какое сравнение ни с чьим. Что вы нам прочитаете сегодня?
Игорь Померанцев: Я все-таки скажу несколько слов. Кстати, мое отношение особенное, это очень просто. У меня акустическая мотивация в моей работе на радио, а не политическая или прочие. Это для меня главное. Вот это столкновение звуков, голосов, поскольку я все-таки считаю, что радио может быть видом искусства. Еще я хотел сказать Матвею, что источников вдохновения было много. Это не только «Би-Би-Си» и не только, конечно, « Свобода », но это и, конечно же, «Эхо Москвы». Моя книга «Служебная лирика» персонажная, у нее есть герой, у него есть имя, его зовут Иосиф Акакиевич, такая тварь дрожащая.
Елена Рыковцева: Иногда он у вас Мегагерцевичем становится.
Игорь Померанцев: Понятно, почему Акакиевич, понятно, откуда он родом, какого он племени, из какой «шинели» он вышел. Так вот, мой герой – маньяк, он сумасшедший, он озабочен одной идеей. У него есть идея фикс. Это оживить всех людей, пропустив их через радио в космос, и таким образом подарить им бессмертие. Вот это такая у него идея фикс. Я хотел добавить, почему «Эхо Москвы» для меня источник вдохновения. Книга персонажная, в ней есть герой, мой старый герой, я пишу об Иосифе уже более 30 лет. Первый рассказ был «Немного о тебе, Иосиф», более 30 лет назад написанный. Так вот, я просто считаю, «Эхо Москвы» - это не совсем радио. Это очень странное радио, оно само по себе выдающееся. Я думаю, что это замечательное политическое кабаре персонажное, где у каждого есть своя роль, все играют свои роли. Это как комедия дель арте. Там свой Арлекин, Пьеро, Бабай, свой Доктор Чума. Так что «Эхо Москвы» для меня – это важный источник вдохновения.
Теперь я прочту несколько стихотворений, и я прошу помнить слушателей: книга персонажная, она лукавая.
«Мыслитель-библиотекарь Н.Ф. Фёдоров
(1829-1903)
считал воскрешение мёртвых
единственной задачей человечества.
За это его называли фантазёром, утопистом, чудаком.
Как получилось, что я оказался фёдоровцем,
сам не знаю.
Я выпустил в космос тысячи голосов.
Это значит, что по законам физики
эти голоса будут жить вечно.
Кто бы мог подумать: какой-то служащий
с геморрроидальным цветом лица,
блёклым голосом
каждый день ходит в контору,
кого-то записывает, а после...
да, после дарует людям бессмертие!»
«У меня в железном шкафу – архив.
При нём – солидное радиокладбище.
С каждым годом оно всё богаче.
Люди умерли, а голоса свежи, сочны.
Я украдкой даю их в повторах.
Пусть проветрятся.
Выпущу – не поймают.
Кыш, кыш!»
«Последняя смена.
Шесть утра.
Ещё минуту назад
ты был компьютерным червём,
белой мышью с красными глазами,
но стоили зайти в студию,
надеть наушники,
щёлкнуть по носу микрофон –
и ты уже демон, парящий над землёй,
со свежими, как роса, новостями!»
Елена Рыковцева: Читаю пейджер. «Включили «Эхо» с 22 августа 1991 года, за это сегодня лишены обратной связи. Так как СМС недоступно. Круглосуточно делим вас со «Свободой». И вы приложили к этому руку. Спасибо Шендеровичу, Латыниной, Киселеву, Альбац, Ореху и генерал-полковнику Бородину», - пишет Ирина. Этот Бородин уже всех достал! Сначала мы восхищались этой рекламой, но теперь я больше уже не могу.
Матвей Ганапольский: Военные в нашей жизни очень большую роль играют.
Елена Рыковцева: Да, это реклама продуктов, свободных от генномодифицированного чего-то там.
«Не врать и не бояться. Голосуй «за»?» - вопрос нам задают почему-то.
«После информации и особенно аналитики нужно давать эмоциональное подкрепление: юмор, музыку. Тогда зомбироваться будут лучше. Этим уже овладело отчасти кино. Такая схема существует в восточных традициях», - совет Сергея Митрофанова.
«Радио «Эхо Москвы» отличается некоторыми недостатками. Вам их нужно исправить. Глядишь, и люди к вам потянутся», - пишет слушатель Добрый.
«Все радиостанции, даже « Свобода » и «Эхо», часто занимают трусливую позицию. Например, о времени и месте проведения маршей не объявляют, боятся», - Вот не боятся, объявляют. Я все время по «Эху» слушаю, и мы объявляем, - «Статья брата Батурина о том, что Москва превратилась в огромную отмывочную яму, нигде не обсуждалась. У вас не гражданская позиция, а приспособленческая», - ругается Олег Борисович. Посмотрю, Олег Борисович, для вас специально эту статью, где она, интересно мне, печаталась без судебного процесса потом со стороны его бывших родственников?
«В некоторых регионах Российской Федерации, Ингушетии началась фильтрация интернет-контента. Поэтому самое надежное средство распространения информации в тоталитарных странах – короткие волны», - пишет Владимир Киселев из Междуреченска. Кстати, я читала один очень любопытный опрос, где спрашивали жителей Ингушетии, кому они больше доверяют. Там соотношение было такое: телевидение смотрит столько-то процентов, но доверяют ему на порядок меньше. Единственное СМИ, с которой было все наоборот, это «Эхо Москвы»: слушают небольшой процент, допустим, 8, а доверяют 14%.
Матвей Ганапольский: Это тот же трюк, я позволю себе заметить, который произошел с нашими гражданами, которые уверены, что лучше всех на нынешних дебатах парламентских выступала партия «Единая Россия». 13% сказали, что выступление на дебатах «Единой России» им понравилось больше, чем других партий. Это было убедительно и очень хорошо. Я хочу вам, Лена, искренне выразить признательность и радиослушателям Радио Свобода , это колыбель свободного слова, я помню, как еще при глушилках я ложился спать и слушал «Свободу», сам переделал радиоприемник на 13 метров и так далее, хотя мастерски, собаки, глушили. Я хочу сказать еще, почему не умрет радио. Дело в том, что радио предполагает собеседника. Радио всегда говорит: «Звоните». Телевидение этого не делает. И телевидение вещает, оно тебя обучает, развлекает, разное делает, вправляет тебе мозги, но оно не твой друг. Телевидение менторское. Есть еще одна вещь, которая свойственна радио. Мне возражали, мне, например, сказали, что сейчас же есть такая история под названием скайп и видео. И мне сказали, что скоро будут по телевидению принимать звонки. Я им сказал: «Минуточку, когда ты дома сидишь в папильотках с ненакрашенными губами и с невыставленным светом…» А я хочу сказать радиослушателям, чтобы вы знали, что для того, чтобы получить нормальную картинку на телевидении, море света специального выставляется, чтобы тебя было видно.
Елена Рыковцева: Некоторые ведущие возят с собой людей, которые ставят им свет.
Матвей Ганапольский: Поэтому радио – в истинном смысле многоликий такой Янус, умноженный на куб, на 25-ю степень. Это твой многоликий собеседник, твой друг, человек, с которым ты можешь быть он-лайн, все время душа рядом.
Елена Рыковцева: «Как вам понравились воспоминания Юлиана Панича о вашем террариуме единомышленников?» - спрашивает Олег. Игорь, я не читала Юлиана Панича.
Матвей Ганапольский: Ой, зачем это?
Елена Рыковцева: Не надо?
Матвей Ганапольский: Не надо.
Елена Рыковцева: А вы читали, Матвей?
Матвей Ганапольский: Я не читал. Можно я еще пару стихов прочитаю? Я не хотел бы, чтобы мы замыливали тему.
Елена Рыковцева: Я прочту еще два сообщения. «Привлекательность радио увеличится, если уменьшить время рекламы до 9 минут в течение часа, как это прописано в законе», - пишет Надежда.
«Радио – это моя любовь с детства. Чтобы она не умерла, не уходите из эфира». Вот видите, а вы говорите, не читать, я же не могу не читать такие замечательные сообщения.
Матвей еще хочет прочесть из книги Игоря Померанцева «Служебная лирика».
Матвей Ганапольский: Я выбрал те стихи, которые абсолютно мне понятны по-человечески.
«В студии таджик-кинодокументалист едва не расплакался.
Он рассказывал, как снял в Дубае молодых иранцев,
приехавших на Навруз (Новый год).
Они плясали под рок-музыку и были счастливы.
Но если дать эти кадры по телевизору,
ребят на родине найдут и затопчут.
В буквальном смысле».
Еще одно стихотворение. Человек, который во многом, как и Паустовский с его «Временем больших ожиданий начала неведомого века», как Ильф и Петров, один из моих учителей в литературе, только он не знал об этом, был Джеральд Даррел. Это выдающийся человек, правда, благодаря таинственным переводчикам, гениальное чувство юмора. И вот Игорь Померанцев пишет о Джеральде Дарреле.
«Когда умер Джералд Даррел
("Звери в моей постели", "Зоопарк в моём багаже"),
мне велели написать некролог.
Я смешал голоса птиц,
морских котиков, дельфинов,
волков, слонов, макак
и дал этот стон в эфир!
А кто ещё имел право
отпевать Даррела?»
Елена Рыковцева: Чудесное!
Матвей Ганапольский: Потрясающее стихотворение. И еще одно. Я выбрал его на странице 74. Дело в том, что у каждого из нас свое радиокладбище, и я ведь тоже, когда начал делать в 1990 году мой «Бомонд», то все это сохранилось в аудио, и теперь многие люди ушли из жизни. И вот Игорь пишет:
«Снова копался на радиокладбище.
Послушал кашель Газданова,
сопенье Адамовича.
Их записывали в парижской студии.
Изоляция там была никудышная,
да и кого интересовала чистота звука
в эпоху глушения?
Мне казалось, что
через акустический перископ
я вслушиваюсь в жизнь
на том свете.
Я извлёк голоса коллег
с того света – на этот.
Выгуливал их пятнадцать с половиной минут,
а после вернул на место.
Радио примиряет со смертью.
Могу включить её или выключить.
Она – под рукой,
и вовсе не страшная».
Для меня здесь очень важна фраза «радио примиряет со смертью», потому что действительно вот эта сакральность вот этого ужасного явления, которое пока не побороли, но, наверное, когда-нибудь через сто лет или двести поборют, действительно, радио делает так. Опять же картинка плохая, потому что в 70-х – 60-х снимали плохо, черно-белое и так далее. Радио дает голос, и ты не слышишь, что оно шипит. Эти люди всегда с нами. Как будто они не умирали. Вот он их выгуливал 15 с половиной минут, а после вернул на место. Могу включить – могу выключить. В этом огромная роль радио в нашей жизни.
Елена Рыковцева: Спасибо, Матвей. Я еще прочитаю пейджерное сообщение, к прозе жизни нас возвращает. Передают вам, Игорь, большой привет ваши знакомые из Черновцов и говорят, что Радио Свобода , к сожалению, единственная претензия к нему, что не ловится там круглые сутки, только через компьютер можно слушать. Игорь, «Нашел в архиве» могли бы вы прочитать стихотворение?
Игорь Померанцев: Оно у меня под рукой. Как раз та самая кнопка, которая включает жизнь или смерть. Вот эти стихи.
«Нашёл в архиве голос коллеги.
Запись сорокалетней давности.
Голос сочный, бесстрашный.
Не голос, а "вся жизнь впереди".
Спросил у секретарши его телефон,
позвонил за океан, представился, сказал,
что делаю передачу о материи голоса,
как она мнётся, ветшает, снашивается.
Спросил, сможет ли он ответить на несколько вопросов.
В трубке что-то зашипело.
-Громче, - закричал я.
Зашипело громче.
-Что-о-о? Каких во-про-сов?..
-О голосе! Как он мнётся, ломается,
испускает дух.
-Испускает... дух?
-Громче!
-Что?..
В трубке словно вода закипела, забулькала.
А после – оборвалось.
После – тишина.
Та самая.
Мёртвая».
Елена Рыковцева: Грустно.
Матвей Ганапольский: (Смеется).
Елена Рыковцева: А Матвей хохочет.
Матвей Ганапольский: Это правда, вы понимаете? Это правда.
Елена Рыковцева: Увы, печальная.
Матвей Ганапольский: Черт побери! Это печальная правда. И Альцгеймер – правда, и вот все это – правда.
Елена Рыковцева: Я хочу прочитать сообщение от Александра из Сызрани: «Необходимо, чтобы оставшиеся радиостанции, несущие какую-то полезную информацию, были бы доступны для прослушивания по всей России. Вы не поверите, но при беспросветном засилье городского эфира музыкальными пустыми радиостанциями наши недалекие власти так и не нашли в нем места для «Эха Москвы».
Матвей Ганапольский: Можно я прокомментирую вот эти жалобы. Ребята, дорогие друзья, все есть в интернете. Зайдите на сайт «Свободы», нажмите «слушать прямой эфир» и слушайте 24 часа в сутки. Все, хватит стонов и жалоб, что в каком-то городе чего-то не слышно. Везде есть интернет.
Елена Рыковцева: Ой, нет, Матвей.
Матвей Ганапольский: Поймите, о чем я говорю. Я говорю, что сейчас прослушивание радиостанции уже не зависит от передатчика в том или ином городе, а только зависит от того, есть ли у вас интернет. Все, монополия этих передатчиков закончилась. И теперь только зависит от интернета.
Елена Рыковцева: Уважаемый Матвей Ганапольский, лишь 20% населения России охвачено интернетом. И я боюсь, что только 10% из этих 20 может заплатить за круглосуточный прием этого интернета. Это дорого. Ну, нет в России интернета в том объеме, о котором мы с вами мечтаем.
Матвей Ганапольский: А почему государство должно платить за распространение «Свободы»? Россия считает, что вы «шакалите». Поэтому слово стоит денег. Ваши ЦРУ оплачивает, чтобы радиостанция существовала, а граждане, вложитесь и слушайте, если вы хотите это услышать.
Елена Рыковцева: Игорь, пожалуйста, про ЦРУ еще прочитайте.
Игорь Померанцев: Охотно. ЦРУ как источник вдохновения.
(Смех в студии)
Игорь Померанцев: «ЦРУ, ЦРУ...
Вы что, не русский человек?
Что вам это ЦРУ далось?
Вы другие аббревиатуры забыли?
ЧК, ГПУ, НКВД, МГБ, КГБ,
ВКПБ, КПСС...
Да что дурного вам ЦРУ сделало?
Или вы – дурак?
Тогда о чём говорить?
Да пошли вы…»
Елена Рыковцева: Ну, там было, Игорь, написано, на что пошли.
Матвей Ганапольский: Дайте слушателям «Свободы» домыслить.
Елена Рыковцева: Пусть слушатели «Свободы» домыслят ту первую букву, которую Игорь как человек интеллигентный заменил.
Матвей Ганапольский: Могу сказать: буква «ф».
Елена Рыковцева: Олеся из Полесья, здравствуйте.
Слушатель: Радио вещает от волн, это же дуновение ветра. А дуновение ветра может подуть и с Алеутских островов, и с Антарктики. Это же божий глас волшебный. Это не то, что телевидение, оно же работает от кабеля. Там картинки нужны. Поэтому радио – это божий глас. И я уверилась в том, мы еще во Львове студентами ловили по ночам станции «Голос Америки» и не могли никак поймать. А телевидение у нас шло с картинками, мы внимания не обращали. И я поняла, что не всякий и каждый достоин слушать некоторые станции. Как и не всякий достоин читать литературу высокую.
Елена Рыковцева: Олеся, спасибо. Николай пишет: «Радио для мыслящей части населения, а телевидение – для всех».
Сергей из города Балашов Саратовской области.
Слушатель: Вы спросили, что нужно делать, чтобы привлечь внимание? Ничего не надо делать, потому что телевидение, федеральные каналы все делают за вас. Особенно после того, как такую вакханалию развернули по телевизору. Все больше и больше людей, которые не страдают психическими отклонениями, будут слушать ваши передачи. Я хотел бы проявить свою солидарность. По-моему, Ганапольский сказал, что он студентом слушал «Би-Би-Си», Радио Свобода , то же самое происходило со мной, с моими друзьями. После событий 90-х годов необходимость отпала. Но сейчас вновь я слушаю Радио Свобода . Вот вам и ответ, что надо сделать.
Елена Рыковцева: Мы поняли, побольше такого телевидения, как сейчас. Надежда из Москвы, здравствуйте.
Слушатель: Дело в том, что я согласна с Ганапольским, что радио – это, конечно, не умрет, по крайней мере, в ближайшее столетие, и что его роль по сравнению с телевидением, для большинства думающих людей более важная. Но дело в том, что мыслями я переношусь в далекие военные годы, когда мы были еще маленькими детьми, и, тем не менее, целый день работало радио. Какие же были передачи! Какие были высоконравственные, как думали о детях! Какие были сказки, артисты – Бабанова! Несмотря на войну, детские сады работали, кормили рыбьим жиром, давали витамины, новогодние елки устраивали детям. Никто не воровал, никто не мог подумать, что у детей, чьи отцы воюют, можно было украсть продукты! Как заботился Иосиф Виссарионович, всеми униженный! Неблагодарное поколение! Поэтому живем в такой помойке, что не помним хорошего!
Матвей Ганапольский: Наденька, спасибо вам, моя золотая, за вот эти слова. И привет вам от миллионов расстрелянных, которые, к сожалению, не могут придти к вам домой и дома вам объяснить, в чем несправедливость ваших слов. Но кости их, которые гниют везде, передают вам большой привет и просят вас немножко расслабиться.
Елена Рыковцева: Мы уже давно поняли, что есть люди, семьи которых пострадали, и люди, которых это лично не коснулось. И когда это их лично не коснулось, они помнят только хорошее.
Михаил Матвеевич пишет: «Не голос Сталина с грузинским акцентом, а его образ на пленке завоевал всенародную любовь».
Матвей Ганапольский: Может быть.
Елена Рыковцева: Игорь, пожалуйста, прочитайте профессиональное стихотворение, это именно о профессии, смешное, про заик.
Игорь Померанцев: Не могу сразу найти.
Елена Рыковцева : Начинается: «Заик я обычно режу» (смеются).
Игорь Померанцев : Увы, заика не прозвучит, опять он станет жертвой.
«Как выглядит Бог звуков?
Да никак он не может выглядеть.
Он может только звучать.
Но как? Умоляю, дай мне знак.
Опять молчишь?»
«Классический ландшафт:
горы, пустыня, море.
Но есть ещё акустический ландшафт:
бой часов, шум листвы, крик чаек, стоны любви.
Вот в каком жанре надо работать:
в пейзажной акустической лирике.
На кой мне это человечество!?»
«Как я цацкался со сверчками и цикадами,
которых записал на средиземноморском острове!
Цитировал их тут и там.
Да что я в них нашёл?
Любой человеческий голос
в тысячу раз драматичней.
Переслушал.
Прошу прощения.
Нет, сверчок не уступает».
Елена Рыковцева: А «Цензура»?
Игорь Померанцев :
«Цензура?
Самоцензура?
Никогда не позволил себе заплакать в прямом эфире.
Разрыдаться. Почему?
Разве слёзы не так же естественны, как смех?
А вот смеялся от души. Даже хохотал
Но ни разу не плакал.Что это значит?
Что это за культура, не позволяющая вслух плакать?
Разве это стыдно? Но почему?
Я должен, должен это сделать!»
Елена Рыковцева: Посмотрим, при каких обстоятельствах это все-таки произойдет. Раз должны – значит, сделаете.
Георгий пишет, что «нынешняя политкорректность требует, чтобы слово и радио тоже стали прыщавыми, что успешно выполняет радио диджей».
Николай из Тулы, здравствуйте.
Слушатель: Я хочу ответить на вопрос, что нужно сделать для того, чтобы Радио Свобода слушали больше. Нужно установить коротковолновый передатчик круглосуточный. Потому что зря Матвей Ганапольский говорит, что глушилки ушли в прошлое. Даже в Тульской области Радио Свобода давится. А теперь у меня вопрос к Матвею Ганапольскому. Почему канал « Russia today », идущий на заграницу, является бесплатным, а для того, чтобы слушать «Эхо Москвы», я должен платить деньги, которые в Тульской области платят копейки? Тут учитель три тысячи получает.
Матвей Ганапольский: Обратитесь к властям. Они определяют, что платное, что не платное.
Елена Рыковцева: «Радио Свобода , «Эхо Москвы» - слушаю только эти две станции, переключаюсь на любые другие исключительно при повторах передач. Всю богатую информацию о культуре, науке и самих СМИ черпаю только у вас. Особенно после того, как вы обе очистились от высокомерия к слушателю», - пишет нам Степанова.
Тут еще вспоминают вашу программу…
Матвей Ганапольский: Вообще, эта передача не «Эхо Москвы» посвящена. Приятно, конечно, но давайте, немножко другая тема.
Елена Рыковцева: Людмила Ивановна из Москвы, здравствуйте.
Слушатель: Я как раз та самая Степанова. Дело в том, что очень много хорошего хочется вам сказать, несмотря на то, что я – вечный ваш оппонент. И делать вам ничего не надо. Вы настолько разнообразны, богаты, и главное, что вы – круглосуточники. А будем ли мы с вами спорить или сопротивляться – это уже наше право, вы нам его даете. И то, что вы приглашаете людей к себе разных, даете полный спектр мнений. А ведь иногда даже многим попадает от своих партийцев, что ты на «Эхе» выступал или на «Свободе»? Да пусть все выступают, если есть возможность.
Елена Рыковцева: Вот очень приятное для нас сообщение. «Надо делать больше развлекательных и молодежных программ. Но вас, Радио Свобода , это не касается. Ваша станция ориентирована на другую аудиторию», - пишет Вова, 18 лет из Нижнекамска. Мне очень приятно, что, Володя, вы нас слушаете в 18 лет, из Нижнекамска тем более, так далеко.
Матвей Ганапольский: Понимаете, радио, поскольку оно менее электорально, то оно может позволить себе то, чего не может позволить телевидение. И прежде всего, быть очень личностным. Потому что если брать, например, «Эхо Москвы» или Радио Свобода , это очень личностные радиостанции. Они состоят из такого калейдоскопа, такие кристаллики, каждый угловатый, квадратный, своего цвета, вот как Игорь Померанцев, как другие ребята с Радио Свобода . Это люди, которые жизнь свою открыли для радио. Это не то, что их профессия, это так, когда сживаешься с этим странным микрофоном и впускаешь в себя людей и себя впускаешь в этот эфир. Поэтому, когда мы говорим, что радио должно стать лучше, и, например, радио должно измениться, радио – это ведь по сути дешевый передатчик, который стоит копейки, с микрофоном или с интернетом. И вся проблема, получается, тогда, что на радио должны придти другие люди. А что такое другие люди радийные? Это значит люди, которые магией своего присутствия в эфире могут захватить аудиторию. Таких людей не очень много. Но они есть. Поэтому, безусловно, радио еще будет очень долго жить. На наш век, как и нефти, хватит.
Елена Рыковцева: Вот давайте мы на этих словах и завершим программу.
