Марина Тимашева: В Москву приехала небольшая эстонская делегация во главе с главным редактором журнала «Таллинн» Нелли Мельц. В Доме русского зарубежья она провела вечер под названием «Эстонская поэзия на российской волне». Сперва очень тепло вспоминали историю. Актриса театра имени Вахтангова, эстонка по происхождению, Агнесса Петерсон читала стихи на двух языках, начала с Анны Ахматовой в переводе Деборы Варанди.
Агнесса Петерсон:
Читает стихотворение «И упало каменное слово на мою, еще живую, грудь» на русском и эстонском языках
Марина Тимашева: Так звучит Ахматова в переводе Деборы Варанди, а вот так - «Песня о семи замках с ключами» Яна Кросса в переводе Давида Самойлова.
Агнесса Петерсон:
Едешь с вечера,
Где читал «Поэму о завтрашнем человеке»,
Въехал во двор - и ворота на запор,
Въехал в гараж - и руль на запор,
Вышел из машины - дверцу на запор,
Вошел в дом - и дверь на запор,
Достал письма - почтовый ящик на запор,
Вошел в квартиру - дверь на запор.
И ключ в карман, и ключ в карман,
И ключ в карман, и ключ в карман.
Пряча в карман седьмой ключ,
Достаешь из другого кармана часы,
И с удивлением замечаешь,
Что сегодня, уже, в сущности - завтра.
«Неужели, - спрашиваешь себя, - твои часы спешат?».
Марина Тимашева: Яна Кросса переводил Давид Самойлов, и он же посвятил своему другу дивные стихи.
«Хорошо приехать в Таллинн,
Что уже снежком завален,
И уже зимой застелен,
И увидеть Эллен с Яном,
Да, увидеть Яна с Эллен.
Мне ведь многого не надо,
Мой приезд почти бесцелен:
Побродить по ресторанам,
Постоять под снегопадом,
И увидеть Яна с Эллен,
Да, увидеть Эллен с Яном.
И прислушаться к метели,
Что шурует о фрамугу,
И увидеть Яна с Эллен,
Да, увидеть, Ян и Эллен
Улыбаются друг другу.
А однажды утром рано
Вновь отъехать от перрона,
Прямо в сторону бурана,
Где уже не будет Эллен,
Где уже не будет Яна,
Да, ни Эллен и не Яна».
Марина Тимашева: В памяти остался и недавно ушедший поэт и переводчик Светлан Семененко. Замечательно рассказывал о нем его друг, тоже поэт и переводчик Александр Зорин. А потом из воспоминаний о прошлом переместились в настоящее и предоставили слово двум молодым поэтам из Эстонии. Первым выступал Игорь Котюх.
Игорь Котюх: Старшее поколение русскоязычных литераторов, если им задать вопрос: «Как вы определяете свое место в Эстонии?», часто не осознает, что Эстония является их домом. В первую очередь, они говорят о языке. И в этом отличие этих литераторов от писателей младшего поколения, поколения авторов, родившихся в Эстонии, получивших здесь образование. То есть, в первую очередь, мы отождествляем Эстонию со своим домом, мы активно сотрудничаем с эстоноязычными писателями и поэтами, мы взаимно переводим друг друга. Прочитаю несколько стихотворений от себя, в частности, на тему осознавания идентичности молодого поколения русских в Эстонии. Стихотворение называется «Попытка идентификации».
Причислять себя к эстонцам?
Родной язык – русский.
Причислять себя к русским?
Не тот темперамент.
Называться европейцем?
Привилегия избранных.
Гражданином мира?
Слишком абстрактно.
Остается быть просто человеком.
Но поймут ли?
Только с Иваном и Яном беда,
С Калеве Поегом и Добрыней Никитичем.
Нападет веселуха – частушки поешь,
Тоска – под напевы сету медитируешь.
Но чаще - где-то между резонируешь.
Марина Тимашева: Еще Игорь Котюх читал свои переводы стихов Ирины Меликовой и Юргена Ростэ. Тут я, чтобы вы не удивились и не испугались, должна пояснить: эстонские поэты пишут, в основном, верлибром.
Игорь Котюх: Называется этот цикл «Три принципиальных утверждения на тему человечности».
«Я - человек 24 часа в сутки.
Уже только за это мне можно было бы давать бесплатно деньги»
«Задолбался ждать автобуса, такси, вечной любви, идеальной степени опьянения, катарсиса и Армагеддона»
«Сдавайся, заяц! Человек - венец творения, владыка вселенной.
Нет места другому».
Марина Тимашева: Второй из выступавших в Доме русского зарубежья поэт пишет только по-эстонски и скрывается под псевдонимом Эф Эс.
(Эф Эс читает стихи).
Игорь Котюх: (перевод)
«Я не боюсь бабочек, и еще, и еще, и еще… даже божьих коровок», - Сказал громким голосом ребенок в красном чепчике в утреннем ласнамяеском автобусе.
О, ты, составляющий формулы, заставляющий нас реагировать,
Даруй и нам смелости не бояться того, чего так страстно хотим».
Марина Тимашева: По окончании мероприятия я решила поговорить с Игорем Котюхом о том, что происходит с поэзией в Эстонии и что такое альманах «Воздушный змей».
Игорь Котюх: Альманах «Воздушный змей» вырос из одноименного литературного объединения, которое было создано при Тартусском университете в 2003 году. Есть в Таллинне такой поэт и переводчик Борис Балясный. Он занимается поисками и обучением молодых переводчиков художественной литературы с эстонского языка на русский. Он основал в Таллинне, в 1999 году, литературно-переводческую школу-студию. За это время через его руки прошло около пятидесяти человек. Со временем он обнаружил, что тартусские переводчики присылали ему и оригинальное творчество, и он предложил этим ребятам организоваться в какую-то группу или объединение. Таким образом, в 2003 году в городе Тарту и появилось литературное объединение «Воздушный змей». Это было первое литературное объединение русскоязычных авторов в городе Тарту. А поскольку костяк этого объединения составили переводчики, оно стало первым двуязычным объединением в Эстонии. Было обнаружено, что в других городах – в Таллинне и Нарве - существуют аналогичные группировки, и мы стали сотрудничать. В 2006 году это объединение распалось, положив начало альманаху «Воздушный змей». Выбирается для каждого номера какая-то концепция, какая-то тема, которая раскрывается на протяжении всего номера. В первый номер, который вышел весной 2006 года, вошли работы участников теперь уже бывшего объединения. Но уже во второй номер вошли произведения авторов Балтийского региона. Нам было интересно посмотреть, о чем думают и как пишут наши ровесники, проживающие в Балтийском регионе - в Латвии, в Литве, в русском Хельсинки, а также в Ленинградской и Калининградской областях России. Всего в этот номер вошло 26 авторов. Дальше тема - современная эстонская поэзия. Было отобрано восемь авторов, о произведениях которых наиболее активно писала местная критика, произведения которых были удостоены различных премий. Восемь авторов разных поколений, разных мировоззрений, разных поэтик. И стихи этих авторов переводили русские поэты. Некоторые настолько увлеклись этим, что продолжают подобную практику и сейчас. И вот сейчас готовится четвертый номер альманаха, его тема – литература, эксперимент, компьютер.
Марина Тимашева: Какой тираж у вашего издания, как он продается?
Игорь Котюх: Дело в том, что когда речь заходит о тиражах, то, как правило, это делается с некоей иронией или ухмылкой. Какие могут быть тиражи? Все ждут, что в ответ поступит какая-то цифра, по крайней мере, с тремя нулями в конце. Но мы знаем, что эти времена уже давно ушли. Они ушли не только у нас, в Эстонии, но и у вас, в России. Не секрет, что поэтические сборники выходят здесь же, в Москве, тиражами от 200 до 500 экземпляров. В Эстонии мы ориентируемся на средний тираж 200-300 экземпляров. Именно таким тиражом выходят альманах и книжная серия, которая выходит под маркой альманаха. Распространяются эти альманахи по магазинам, по библиотекам, во время каких-то фестивалей, которые проходят в России, мы обязательно рекламируем их здесь, у вас.
Марина Тимашева: Игорь, вы очень много читали свои стихи, переводили и, вообще, говорили о том, как русские поэты переводят эстонских поэтов на русский язык. А эстонские поэты переводят русских поэтов на эстонский язык?
Игорь Котюх: Вот прошло приблизительно пятнадцать лет с тех пор, как произошли все эти перемены в развитии отношений между нашими республиками, теперь уже независимыми странами. И мне кажется, что теперь уже наступило то время, когда культура становится более важной, чем, как это ни странно говорить, разборки между двумя странами. Как-то вдруг мы стали осознавать, что и тут и там что-то постоянно делается, а мы и не знаем, что происходит. И вот сейчас, в последние три года, довольно активно эстонская сторона обращает внимание на то, что происходит в России. Я могу сказать даже о своем опыте. Я работаю в оргкомитете одного из международных фестивалей, которые проводятся в Тарту. Только я один пригласил, может быть, десяток русских авторов из России. Я знаю, что происходит крупный литературный фестиваль в Таллинне - Фестиваль поэзии северных стран. Здесь заданы географические рамки, поэтому если приглашают гостей из России, то приглашают преимущественно из Петербурга. Так это делается из года в год, и каждый год приглашается по два-три литератора. И они переводятся. Про фестиваль «Прима Виста», в оргкомитете которого я состою, я могу сказать, что уже изначально, когда мы планируем приглашение гостей, мы сразу же планируем перевод текстов. Когда автор приезжает, слушатели могут получить в распечатке переводы. И затем уже, по следам фестиваля, публикуется подборка в одном из литературных журналов.
Марина Тимашева: Игорь, а у вас у самого один этот сборник, который вы держали в руках?
Игорь Котюх: У меня есть два сборника стихов. Первый, который я держал в руках, вышел в 2005 году, а второй сборник у меня вышел в этом году, но он вышел на эстонском языке. Я пишу принципиально свои стихотворения на русском языке, хотя владею довольно прилично эстонским языком. Русский - мой родной язык, и это для меня, во-первых, возможность быть честным перед самим собой, поскольку я думаю в повседневной жизни именно на русском языке, а во-вторых, это в некотором роде дань уважения моим родителям, потому что именно они научили меня этому языку. Однако в дальнейшем некоторые свои стихотворения я перевожу на эстонский язык, потому что, в числе прочего, мне кажется, что они вписываются в контекст эстонской литературы. Мне интересен не только лингвистический аспект, когда я перевожу эти стихотворения, но и то, как он потом заиграют, как они себя проявят в другой среде. И, как ни странно, выход моей книги на русском языке был замолчен, ее нигде не заметили, о ней никто ничего не сказал. Но вот вышла в июне этого года книжка на эстонском языке, в которую вошли переводы из первого сборника, примерно 50 процентов, и примерно 50 процентов - то, что я написал после этого, за два года. И об этой книге заговорили, вышел ряд рецензий, она даже умудрилась уже получить премию, хотя год еще не кончился. Вот такое разное восприятие. Первый сборник назывался «Когда наступит завтра», второй сборник - «На втором языке».
Марина Тимашева: В Петербурге, в издательстве «Лимбус Пресс» вышла документальная книга Александра Мейлахса «Красный Сион». С автором книги беседует Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Сюжет книги прост и страшен: начало Второй мировой войны, раздел Польши, тихое еврейское местечко Белограй в буквальном смысле порвано на куски - по нему прошла новая граница. В местечке - немцы, за рекой - советские. Машина уничтожения, в рамках окончательного решения еврейского вопроса, еще не набрала обороты, поэтому немцы не только не препятствуют еврейским беженцам, стремящимся за реку, но и сами подталкивают их туда. В нищих, оборванных беженцев превращается и семья респектабельного врача Давидана, чей младший сын Бенцион, Бенци, и есть главный герой, чудом выживший и через годы ставший известным израильским писателем Бенционом Шамиром.
«На немецком берегу все той же, сделавшейся пограничной, речушки все те же немецкие солдаты, отчетливо различимые в беспощадном ясном свете морозной зари, короткими очередями в небеса, чтобы пули не попали на дружественную советскую территорию, и остервенелыми ударами прикладов в спины и затылки, под лай рвущихся в поводка, еще не съеденных собак, сгоняли белограйских евреев на проламывающийся лед и тут же начинали стрелять им под ноги, побуждая бежать на советскую сторону. «Жидовские комиссары!», - надрывался какой-то весельчак на ломаном, даже для Бенци, русском, - Это вам подарок от фюрера!». После винтовочного залпа, взбившего фонтанчики снега с землей у самых ног окончательно потерявших голову белограйских евреев, они кинулись обратно, где их встретило еще более горячее огневое приветствие. Пометавшись черным стадом в черной воде, среди перекошенных сверкающих льдин, толпа человек в двести съежилась на кромке советского берега».
Это был отрывок из книг Александра Мейлохса «Красный Сион». Вопрос к автору: Александр, почему вы решили написать эту трагическую повесть?
Александр Мейлахс: Честно признаюсь, ко мне обратился издатель, глава «Лимбус Пресса» Константин Тублин, и предложил эту тему. Конечно, я не взялся бы, если бы она не резонировала с моими грезами. Уходящий народ, история обманутой мечты - это вечная трагедия. Вообще исчезновение еврейского народа в России это, как всякая ушедшая Атлантида, наполняет тебя сразу ностальгическим чувством.
Татьяна Вольтская: У меня у самой было очень сильное впечатление в подростковом возрасте, когда стали уезжать в Израиль. Мне тоже казалось, что страна пустеет и сиротеет.
Александр Мейлахс: Конечно, мне жаль именно Россию, потому что в ее национальном многоцветии - значительная часть ее обаяния. Если евреи вносили в русскую жизнь не всегда идеалистическое национальное начало - культа православия, народности, монархизма трудно было от них ждать - все равно скептическое начало Россию обогащало и украшало.
Татьяна Вольтская: «Дрожжи», - как говорили некоторые.
Александр Мейлахс: Конечно. Сам Солженицын пишет в своем нашумевшем двухтомнике, что это катализатор. Хотя добавляет, что катализатора не должно быть слишком много.
Татьяна Вольтская: Ваш герой, который столько пережил, особенно в детстве, есть ли у него прототип?
Александр Мейлахс: Прототип это, скорее, был тоже катализатор. Был знаменитый израильский писатель Бенцион Томер. Он - лауреат многих премий, классик, его проходят в школе. Я с ним дружил. Он временами мне рассказывал, что еще мальчишкой они бежали из Польши от немцев, просто чудом спаслись и попали в число беженцев. Здесь натерпелись очень много, потом их вывезли через среднюю Азию в Тегеран. Потом, после многих приключений, попали они в Палестину. Дальше он был самым молодым офицером в израильской армии, воевал, попал в плен, потом вернулся, закончил университет, был молодым дипломатом, потом стал писать, переведены были его пьесы на кучу языков. Вполне благополучная судьба, можно сказать, сказочная. После таких ужасов и мытарств, дальше - полный успех. Я у него бывал в квартире. Хотя он был очень одиноким человеком, семейная жизнь не задалась, но он очень благородный, очень красивый. Говорил по-русски, потому что в России он овладел русским языком и о России сохранил теплые воспоминания. Он как-то очень хорошо понимал, что те, кто попал в Россию, несмотря на все, что они там натерпелись, остались живы, в основном.
Татьяна Вольтская: «Закашлявшись от запаха шинельного ворса, Бенци высвободился, и с забытой яростью снова увидел перед собой каменевшие спиной к нему советские тулупы, вдали, за речушкой – немецкие шинели, а у берега - недвижные затылки и спины тех, кто целую вечность тому дружелюбно улыбался ему из белограйских домишек. Дети почти уже не плакали, лишь отдельные упрямцы еще издавали едва слышное сипение. Папа пытался увести его, но он отказался со взрослой, вызывающей уважение, серьезностью. Он должен был выстоять до конца, чтобы запомнить все».
Это был отрывок из книги Александра Мейлахса «Красный Сион». Александр, хоть книгу вам заказали документальную, но текст, по-моему, получился вполне художественный. Как эти страшные свидетельства, документы эпохи перевоплощаются в текст?
Александр Мейлахс: Параллельно, пока я писал уже о сталинских постановлениях, о том, кто Биробиджанскую область придумал, весь этот документальный материал пока я прорабатывал, конечно, у меня параллельно возникали образы. Когда я читаю о постановлении партии, что нужно создать Еврейскую автономную область, где евреи стали бы хозяевами своей судьбы, что это было бы новое государство, не сионистское (в котором будут править, конечно же, буржуи), а наше, пролетарское, где народы будут жить как братья… Вот новую сказку в противовес извечной еврейской сказке о возвращении в Сион. Я представлял людей, которые этой сказкой заражаются, и, конечно, это должны быть простодушные люди. Поэтому я придумал сапожника Берла, который сидит совершенно неграмотный, читает сталинские сочинения, достает какие-то газетенки из Биробиджана и абсолютно идиотские статьи о поимках белокитайцев. Он все это читает на полном серьезе, и мечтает пойти и там, наконец-то, слиться в экстазе.
Татьяна Вольтская: По-моему, самый обаятельный образ именно этого горбатого сапожника Берла. Для меня, во всяком случае.
Александр Мейлахс: Вообще, человек, который искренне отдается какой-то мечте, он не может не трогать.
Татьяна Вольтская: Ну, как вам сказать… Ведь можно искренне отдаваться мечте и во имя этой мечты расстреливать своего соседа кулака - не по злобе, из искренних убеждений.
Александр Мейлахс: Понимаете, поскольку Берл трагически погиб и не совершил никаких преступлений, мы ему сочувствуем. Если бы ему сказали, что кулаки нам мешают, а вот тут вредители, я думаю, этот Берл расстреливал бы, как миленький.
Татьяна Вольтская: Кто из ваших героев не стал бы так себя вести?
Александр Мейлахс: Вот Бенцион Шамир не стал бы так себя вести. Ну, разве что под дулом пистолета. Но только потому, что он не был фанатиком. Он не верит в счастливое будущее и не верит в Рай, поэтому не видит причин кого-то убивать во имя этого Рая.
Марина Тимашева: В московскую программу, посвященную 375-летию вхождения Якутии в состав Российского государства, был включен спектакль академического Саха театра имени П. А. Ойунского «По велению Чингисхана» в режиссуре Андрея Борисова. Автор декораций – недавно ушедший от нас замечательный художник Геннадий Сотников. В основе – исторический роман Николая Лугинова. Поскольку Илья Смирнов недавно рецензировал монографию на ту же тему, http://www.svobodanews.ru/Transcript/2006/09/14/20060914174344683.html
я попросила его сопоставить образ Чингисхана в научной литературе и на сцене.
Илья Смирнов: Сразу оговорим: я не принадлежу к поклонникам Чингисхана. Из упомянутой Вами рецензии это более-менее ясно. Традиционная оценка его роли в мировой истории, могу процитировать прямо по энциклопедии: «завоевательные походы сопровождались опустошениями, гибелью целых народов…» - я не вижу оснований эту оценку пересматривать. Более того, не хотел бы, чтобы Чингисхан вторгался в современную политику. То же могу сказать и про некоторых персонажей русской истории, как то Иван Грозный, Николай Второй, Сталин. Слишком неконструктивно то, что за ними тянется в Третье тысячелетие.
Тем не менее, спектакль Андрея Борисова, который представил нам эпического и романтического Чингисхана, мне, в общем, понравился.
Видимо, парадокс связан с фундаментальными различиями между наукой - рациональным познанием - и искусством как художественно-образным отражением действительности.
Мы же понимаем, что Пётр Первый из романа Алексея Толстого – не совсем исторический (а роман-то превосходный), и Александр Невский у Эйзенштейна далек от реального прототипа, не говоря уже про «Песнь о Роланде» или «Илиаду». Спектакль Борисова можно поставить в этот ряд, прежде всего, потому что создатели грамотно установили рамки повествования. Как у Эйзенштейна: из неоднозначной, скажем прямо, биографии Александра Невского выбрана сюжетная линия, в которой князь, безусловно, прав, и потому его героический образ убедителен. А в спектакле Саха театра? Что взяли из истории «Потрясателя Вселенной»? Легенда о любви его родителей – как они пошли против обычая, за что пришлось, как в греческой трагедии, расплачиваться сыну. Дальше сам герой в юности, никакой ещё не хан, а нищий степной скиталец Тэмуджин. Его отношения с матерью, с друзьями детства. Политика присутствует в той мере, в какой герой, взрослея, пытается навести порядок в собственной стране, подчинить единому закону стихию хаотичного насилия «все против всех». Эту стихию как раз олицетворяет его друг-побратим и главный противник Джамуха, «предводитель племени джаджират» (см.: Крадин Н.Н., Скрынникова Т.Д. Империя Чингис –хана. М, Восточная литература, 2006, с. 174 и далее).
Завоевательные походы в чужие страны вынесены за скобки. А в том конфликте, который разыгрывается на сцене, главный герой прав. Понятно, почему он вызывает сочувствие. Особенно сегодня. Вообще стремление к порядку свойственно любому народу в любую эпоху, поэтому славянские и финские племена и призывали на княжение Рюрика (вряд ли этот викинг был много «толерантнее» Чингисхана), а европейские города поддерживали абсолютную монархию. Со всеми ее издержками. Если в социальном организме этот инстинкт не срабатывает, он просто вымирает, сходит с исторической сцены.
Тут ещё момент этнокультурной специфики. Чингисхан – один из немногих деятелей, представленных одновременно и в учебнике истории, и в энциклопедии «Мифы народов мира», через запятую с олимпийскими богами. В ламаизме он стал одним из божеств – хранителей Закона, а в более широкой фольклорной традиции он так называемый культурный герой, ему приписывается изобретение водки, кумыса и табака, он даже покровитель кузнецов, но, в принципе, культурный герой – прежде всего, мироустроитель. Традиция, конечно, монгольская, но нужно знать, что история и культура монгольских и тюркских народов, к каковым относятся якуты, теснейшим образом переплетены (см., например: Петрухин В.Я., Раевский Д.С. Очерки истории народов России в древности и раннем Средневековье, М., Знак, 2004, с. 184).
Так что к Чингисхану в сценической версии Андрея Борисова у меня претензий нет. Некоторые опасения связаны с одноименным кинофильмом, но он ещё не вышел, так что не будем ставить телегу своих комментариев перед лошадью творчества.
Скажем о другом.
Хватает в столице репертуарных театров, у которых сегодня в репертуаре Антон Палыч, а завтра подзаборная похабщина. В отличие от них, театр имени Платона Ойунского имеет собственное лицо. То есть, это настоящий театр, а не банкетный зал напрокат. Я видел их работы по Шекспиру, по национальному эпосу Олонхо, по Чингизу Айтматову, сейчас четвертый спектакль, и в каждом - интереснейшее сочетание русской театральной школы с традиционным восточным театром, эпического величия с точностью бытовых деталей. Эстетика здесь неотделима от этики. Достаточно один раз увидеть, как якутские артисты после спектакля благодарят со сцены своих московских учителей. Говорят, что спектакль про Чингисхана можно показывать детям. По-моему, это наивысшая похвала. Мне тоже нравится «детский» театр – величественный, красивый, в котором есть действие, то есть захватывающая история, и в ней - подлинные герои.
Может быть, и кроется какая-то опасность в том, что средствами высокого искусства превозносятся феодалы. Но, простите, никто не мешает ставить такие же красивые спектакли про героев, олицетворявших идеалы свободы и демократии. Про Джона Лильборна, например. Но что-то у английского театра другие интересы. А современный, с позволения сказать, «культурный герой» - ничтожество, которое бесконечно ублажает себя любимого и расчёсывает собственные сексуальные комплексы – извините, Чингисхану не конкурент.
Марина Тимашева: Детские новогодние каникулы предполагают жизнь праздничную. Театральные, кино- и концертные залы отдаются во власть юного зрителя, музеи устраивают новогодние балы. В том, что такое теперь детский новогодний спектакль попыталась разобраться Тамара Ляленкова.
Тамара Ляленкова: Единожды в год все родители с пристрастием изучают театральную афишу. И даже если в обычной жизни их чадо посещает театр исключительно в компании одноклассников, в этот период они проявляют бурную активность. Что и понятно: собственные впечатления о новогодних елках зачастую очень невнятные, струящиеся, переложенные, как елочные игрушки, ватой и блестящей мишурой, явно устарели. Разумеется, по-прежнему, желанным видится представление в Кремлевском Дворце съездов хотя бы потому, что побывало там, по меньшей мере, три поколения москвичей, но как-то пугают масштабы и отсутствие воспоминаний. Разве что коробочка для подарка оставила в памяти след. Опять же, многое зависит от цены на билет. Например, билеты на новогодний бал в музей Александра Сергеевича Пушкина в кассах музея стоят недорого. Вот только очередь за ними выстроилась до середины Пречистенки, и они быстро кончились. Если же сходить за ними в интернет, то можно за четыре тысячи рублей купить один взрослый и детский. Правда не обязательно, что спектакль действительно идет в этот день. Режиссер Катя Медведева честно предупреждает: несмотря на запланированные сорок четыре елки есть дни, когда представлений нет.
Катя Медведева: Дело у нас, конечно, не в спектакле. Изначально Игорем Ушаковым и его командой были придуманы интерактивные площадки. Дети прошли по всему музею, при этом они прошли небольшими группами, они познакомились чуть ли не с каждым актером, который потом будет работать в спектакле, они знают его уже в лицо, они все про него уже знают: что это за персонаж, что он любит, чего он не любит. То есть это уже их знакомый, это уже не какой-то далекий спектакль, а это история, в которой они принимают участие. Потом взрослых не просто выгоняют, а им предлагают развлечься самим, немножко отдохнуть от детей, потому что тем они и балы, а не елки.
Тамара Ляленкова: Что касается самого спектакля, детский спектакль как-то особо выстраивается: другая сценография, может быть, другая актерская манера игры и сам сценарий как-то иначе строится?
Катя Медведева: Конечно, детский спектакль очень сильно отличается от взрослого. По поводу спектаклей новогодних конкретно, даже если они не касаются новогодней тематики, то это все равно уровень спасения мира.
(Звучит фрагмент из спектакля)
Тамара Ляленкова: Действительно новогодний, переходный период скрывает много тайн и возможностей, о которых взрослые предпочитают не думать и только так, робко, через детей, пытаются с чудом соприкоснуться. Я попросила режиссера новогоднего бала Катю Медведеву вспомнить елку из своего детства.
Катя Медведева: Я помню кремлевский белый, мраморный зал, когда мы пришли. Вот эта куча детишек. Потом я помню какую-то картинку на сцене, где-то вдали от меня. Сюжет не помню и, естественно, это самое незабываемое, когда дети ходят кругами по улице, а родители пытаются их из этого круга вытащить. И вот этот жуткий страх, что меня не найдут, что я буду ходить всю жизнь по этому морозу!
Тамара Ляленкова: Вспоминает Александр Рыхлов – режиссер. На его счету не одна ледовая елка в ЦСКА.
Александр Рыхлов: Елка – формальный процесс. В этом весь ужас. КДС помню, помню Колонный зал, эту пропускную систему, турникеты. Это унизительные процедуры, которые мне пришлось пережить в своей жизни. А мама с папой там остались. Как я мог там что-то понять или возрадоваться, когда я сидел и думал как они там, в тумане, а они думали, как я там и как меня потом выискивать в этой шеститысячной толпе. Это же ужасно! Один, с какими-то незнакомыми людьми - моего возраста, младше и старше меня. Елка хороша, когда она рассчитана на небольшое количество детей. Каждый участник этого мероприятия должен понимать, что он важен.
Тамара Ляленкова: Наверное, поэтому сейчас Александр Рыхлов работает над новогодним проектом мюзикла для всей семьи – «Приключения Красной Шапочки» с музыкой Алексея Рыбникова и стихами Юлия Кима.
Александр Рыхлов: Понятно, что в основе лежит сюжет, который даже нет смысла рассказывать, его все знают на генетическом уровне. Это некая фантазия. Мы работаем со звуком, там современные и танцевальные ритмы, от рока и блюза до фанка, хип-хоп есть, техно есть, хаус есть. Дети сейчас совсем современные и им это, видимо, нравится. Некая аутентичность во всем этим присутствует. Волк не ездит на мотоцикле, все традиционно и в основе этого, в общем, лежит Шарль Перро. На самом деле история детская. Основная мысль, что ребенок должен научиться принимать решения, в этой свободе выбора он должен уметь выбрать, принять решение и нести за него ответственность. В этом, собственно, и состоит акт взросления. Мне кажется, что эта тема современным детям должна быть очень близка. Дети сейчас рано взрослеют. Конечно, волк остается волком, у него даже эта фраза есть: «Я просто обязан вас съесть». «Вас» - потому что Красная Шапочка отправляется к бабушке не одна, у нее еще есть три подружки – Булка, Варежка и Умка. Действие происходит накануне Нового Года, они ходят к бабушке с пирожками.
Тамара Ляленкова: Волк съедает бабушку?
Александр Рыхлов: Нет. Девочки отправились к бабушке и уже практически пришли туда, но неожиданно бабушка появляется в том месте, откуда девочки ушли.
Тамара Ляленкова: То есть они разминулись?
Александр Рыхлов: Конечно. Тогда все понимают, что бабушка-то здесь. А где же девочки?
Тамара Ляленкова: А девочки в это время, как я понимаю, борются с волком?
Александр Рыхлов: Да, каждая по-своему. Умка про все знает, она книжки любит читать. Булка любит поесть, конечно. Это, собственно, ее слабое место и, одновременно, сильное. А до Варежки все долго доходит, но, тем не менее, она прямолинейная, открытая, музыку любит. А Красная Шапочка, можно сказать, что у нее отрицательных качеств нет никаких. Это символ. Но есть очень большое достоинство – она открыта миру.
Тамара Ляленкова: Вам приходится как-то спрашивать себя, верили ли вы в сказки? Вот Дед Мороз и Снегурочка, вы верили в них когда-нибудь?
Александр Рыхлов: Боюсь, что этот вопрос я никогда себе не задавал, верю я в Деда Мороза или нет. Хотя персонажи нашего мюзикла задают себе это вопрос. Действительно, этот вопрос волнует детей, как ни странно.
Тамара Ляленкова: Вы как-то отвечаете на этот вопрос в сказке?
Александр Рыхлов: Никак не отвечаю. Это свобода выбора. Потому что Красная Шапочка пытается настроить всех на этот романтический лад, а подружки по-разному реагируют на это. И четыре разных мнения по этому поводу, как мне кажется, дают основные направления этого детского восприятия.
Тамара Ляленкова: Сложный момент, потому что Красная Шапочка это сказка для детей, мягко говоря, дошкольного возраста. Как можно рассказать о спектакле, чтобы дать понять людям, что это для всей семьи?
Александр Рыхлов: Это мюзикл, там очень много музыки, хореографии, видеоинсталляции, концертный свет. Я видел, как папы в первых рядах с такими глазами сидели и смотрели на наш балет. Каждый находит свои радости в происходящем. Мамы радовались каким-то шуткам. Наша задача - передать некую положительную энергию в зрительный зал. Если это произошло, уже по большому счету не очень важно, как это звучит и, даже, в общем, не очень важно, что там играется на сцене.
Марина Тимашева: Катанки, пимы, чуни - все это различные названия валенок. Их, во всем разнообразии, сейчас можно увидеть на московской выставке, в Фонде народных художественных промыслов. Среди экспонатов - как промышленные изделия, так и авторские экземпляры, не предназначенные для утилитарных целей. Это произведения искусства, созданные профессиональными художниками – утверждает Лиля Пальвелева.
Лиля Пальвелева: Войлок – древнейшее изобретение человечества. Изделия из него, причем превосходные, с разноцветными аппликациями, находят даже в скифских захоронениях. Правда сказанное не относится к валенкам. Казалось бы, эта исконная русская обувь, на самом деле, не такая уж и старинная. Валенки появились только в 18-м веке, и было это в Нижегородской губернии. Они быстро получили широкое распространение во всех, без исключения, слоях населения. Не гнушались валяной обувью даже в царских покоях. Так, Екатерина Вторая принимала в валенках заграничных гостей и всем советовала следовать ее примеру. Но не отомрет ли этот промысел сейчас в связи с потеплением климата - валенкам ведь снег нужен? Людмила Ульянова – главный инженер Ярославской фабрики валяной обуви - полна оптимизма.
Людмила Ульянова: Особенно три последних года такой ажиотаж на валяную обувь. Наверное, они очень входят в моду. Мы работаем в Ярославле дни и ночи, субботы и воскресенья, в разные смены, а все равно спрос все возрастает и возрастет. И не только на спецовочную обувь, но и ту, что в розничную, ту, что с отделкой. В связи с тем, что сейчас зимы с оттепелями, мы осваиваем валяную обувь на резиновой подошве, на пластикате, то есть такая облегченная, приближенная к сапожку, с зауженным голенищем. Есть разные виды обуви. Есть утяжеленная, где подошва и пяточка поплотнее, есть потолще - для северных регионов. За Урал мы отправляем. Для Москвы, конечно, другой ассортимент – подошва потоньше.
Лиля Пальвелева: Это значит, что у такого старинного вида обуви как валенки есть будущее?
Людмила Ульянова: Есть будущее. Потому что мы выпускаем не только красивое и модное, мы же еще охватываем тот слой населения, который может купить дорогую обувь. Наши валенки по качеству и по цене приемлемы всем. Потом дети всю жизнь ходят в валенках. Я даже советую ходить, потому что это охраняет и бережет здоровье. Синтетики ни одного грамма нет, это сто процентов натуральная шерсть, причем состриженная с живой овечки, которая бегает по полям.
Лиля Пальвелева: Кто ваши художники? Они специализировались именно на валяной обуви?
Людмила Ульянова: Вообще у нас на предприятии есть, конечно, художник, который непосредственно разрабатывает, и дизайнеры есть, но мы привлекаем всех художников, которые не занимались с войлоком, с этой обувью. Такие грандиозные у них бывают проекты. Мы несколько лет назад в Москве тоже участвовали - в Пушкинском музее была выставка «Валенки». Там были все знаменитые кутюрье, в частности, Юдашкин, Зайцев. Виктория Андреянова получила первую премию за валенки. То есть художники именно из нашей продукции разрабатывали свои различные варианты.
Лиля Пальвелева: Вы в производство внедрили какие-то их идеи? Можно, скажем, купить валенки от Юдашкина?
Людмила Ульянова: Мы, конечно, разрабатываем свои изделия ближе к тому, что будет носить население. У художников все это красиво, но не очень функционально. Но некоторые есть. Там такое украшение было - валенок, сделанный в виде елочки, или, например, разрезано голенище в виде шляпки. Конечно, такое мы не могли. Но функциональное, допустим, валеночек с каблучком, мы пытались его вливать в какую-то туфельку. На основании этого мы думаем, как делать дальше такую форму протекторную, чтобы она была ближе к кроссовке или кожаной обуви. То есть они нас подталкивают к тому, чтобы мы занимались и дальше именно вот этой подошвой.
Лиля Пальвелева: Несмотря на то, что самые радикальные дизайнерские идеи, вроде шляпки из разрезанного валенка, на Ярославской фабрике реализовывать не берутся, их изделия безупречны с точки зрения вкуса и не банальны. Особенно хороши разноцветные детские валеночки. Да и для взрослых здесь готовы предложить изысканные вещи, пусть этот эпитет не покажется никому натянутым по отношению к войлочной обуви. Оказывается, глухая ворсистая фактура отлично сочетается с самым разнообразным декором. На выставке в Фонде народных художественных промыслов никто не пройдет мимо пары валенок, голенища которых полностью расшиты желтыми, зелеными и красными солнышками.
Людмила Ульянова: Мы - единственное предприятие, которое может вышивать, есть специальная вышивальная машина для валяной обуви, и наши художники и вручную вышивают. Очень кропотливо, очень сложно, но зато и очень красиво.
Лиля Пальвелева: Наряду с вполне утилитарными изделиями, на выставке есть немало артобъектов, созданных далекими от производства художниками. Валенок они рассматривают как феномен материальной культуры, с которым, кстати, в русской истории немало связано. К примеру, валенки были непременной частью экипировки в северных лагерях ГУЛАГа - их носили охранники и зеки, работавшие на лесоповале. И вот в одной из витрин можно увидеть большой серый валенок, весь прорезанный прямоугольниками. Эти дыры забраны проволочными решетками, за которыми маячат проволочные человеческие фигурки. Еще есть черный, как антрацит, валенок-паровоз, с красными войлочными колесами. Еще - валенок с советским гербом. Впрочем, такого рода экспонатов на выставке, открывшейся незадолго до Нового Года, не слишком много. Куда больше милых и, даже, легкомысленных. Есть ностальгический валенок с примотанным к нему, с помощью палочек и веревочек, ржавым коньком, еще много игрушечных мышек, свалянных из овечьей шерсти - белой и серой. И не надо было красить. «У наших изделий природные цвета, никакой химии», - с гордостью заявляет начальник производства предприятия «Битца» в городе Калязине Вадим Иванов.
Вадим Иванов: Наши валенки изготовлены по безкислотной технологии из натуральной овечьей шерсти. Вот шерсть белая – белые овечки, шерсть серая – серенькие валеночки. Валеночки со специальной отделкой тканью гобелен. Там зимний пейзаж – деревенские домки, дымок, ночное небо. Это специально для нас разработанный дизайн, который применяем только мы. Точно такой же дизайн мы применяем для домашней валенной обуви. Это укороченный валенок, он мягче, на него идет и шерсти немножечко поменьше. То есть он тоньше, но, в то же время, он держит форму. Он предназначен для того, чтобы его носить, когда прохладно дома, например, еще отопление не включили или на даче. В России пока еще значительная часть населения живет в частных деревянных домах, раз печное отопление, то нагреешь печку – тепло, печка остывает - холодно. В таких условиях очень удобно носить эти валенки. Ноги остаются постоянно в тепле. Домашняя валяная обувь. В ней нельзя ходить в сильные морозы, но можно ходить в такие небольшие морозы, надев галошки. В последний год одной из находок стала прозрачная галоша. Если взять белые валенки, на белые валенки надеваются абсолютно прозрачные галоши, получается модно, стильно и эффектно.
Лиля Пальвелева: Кто ваши художники, у вас есть свои авторы?
Вадим Иванов: В основном, все разработки свои. Есть массовая серия, валенок индивидуального дизайна выпускают немного, поскольку они трудоемкие, это труд наших швей-работниц. Каждая придумывает свой дизайн. В частности, по последним оценкам вот валенки, которые здесь представлены - мы их назвали «Русский узор» или «Русский сувенир» - пользуются повышенным спросом.
Лиля Пальвелева: Вот эти, с парчовой отделкой?
Вадим Иванов: Да. Тесьма может быть голубая с золотом, может быть голубая с серебром, может быть зеленая. Но лично мне эта больше нравится. Возьмем жостовскую роспись, там тоже по черному фону идет красный, зеленый и золотой. Как-то близко русскому человеку сочетание золота и красного.
Лиля Пальвелева: Безусловно, во многих старинных вещах такое можно встретить. А вот старинные валенки вы как-то изучали?
Вадим Иванов: Валенки, как они были когда-то придуманы, изготавливались они кустарями одиночками или небольшими семейными артелями, но в технологии нового ничего не придумано. Единственное, что там был труд полностью ручной, сейчас труд на пятьдесят процентов механизирован. Но есть такой термин в валяльно-войлочной промышленности как «заростка» и «огибка» валенка. То есть это формирование головки, подошвы и пяточки. Эта операция делается только вручную.
Лиля Пальвелева: Там, как в старину, на ощупь, пальцами нужно определять, достаточно положено шерсти или нет, – поясняет Вадим Иванов.
