В петербургском издательстве «Лимбус Пресс» вышла документальная книга Александра Мейлахса «Красный Сион». Сюжет книги прост и страшен: начало Второй мировой войны, раздел Польши, тихое еврейское местечко Белограй в буквальном смысле порвано на куски — по нему прошла новая граница. В местечке — немцы, за рекой — советские. Машина уничтожения, в рамках окончательного решения еврейского вопроса, еще не набрала обороты, поэтому немцы не только не препятствуют еврейским беженцам, стремящимся за реку, но и сами подталкивают их туда. В нищих, оборванных беженцев превращается и семья респектабельного врача Давидана, чей младший сын Бенцион, Бенци, и есть главный герой, чудом выживший и через годы ставший известным израильским писателем Бенционом Шамиром.

На немецком берегу все той же, сделавшейся пограничной, речушки все те же немецкие солдаты, отчетливо различимые в беспощадном ясном свете морозной зари, короткими очередями в небеса, чтобы пули не попали на дружественную советскую территорию, и остервенелыми ударами прикладов в спины и затылки, под лай рвущихся в поводка, еще не съеденных собак, сгоняли белограйских евреев на проламывающийся лед и тут же начинали стрелять им под ноги, побуждая бежать на советскую сторону. — Жидовские комиссары! — надрывался какой-то весельчак на ломаном, даже для Бенци, русском, — это вам подарок от фюрера!» После винтовочного залпа, взбившего фонтанчики снега с землей у самых ног окончательно потерявших голову белограйских евреев, они кинулись обратно, где их встретило еще более горячее огневое приветствие. Пометавшись черным стадом в черной воде, среди перекошенных сверкающих льдин, толпа человек в двести съежилась на кромке советского берега.

Я беседую с автором книги Александром Мейлахсом «Красный Сион».

— Александр, почему вы решили написать эту трагическую повесть?
— Честно признаюсь, ко мне обратился издатель, глава издательства «Лимбус Пресс» Константин Тублин, и предложил эту тему. Конечно, я не взялся бы, если бы она не резонировала с моими грезами. Уходящий народ, история обманутой мечты — это вечная трагедия. Вообще исчезновение еврейского народа в России это, как всякая ушедшая Атлантида, наполняет тебя сразу ностальгическим чувством.

— У меня в подростковом возрасте было очень сильное впечатление, когда стали уезжать в Израиль. Мне тоже казалось, что страна пустеет и сиротеет.
— Конечно, мне жаль именно Россию, потому что в ее национальном многоцветии — значительная часть ее обаяния. Если евреи вносили в русскую жизнь не всегда идеалистическое национальное начало — культа православия, народности, монархизма трудно было от них ждать — все равно скептическое начало Россию обогащало и украшало.

— «Дрожжи», — как говорили некоторые.
— Конечно. Сам Солженицын пишет в своем нашумевшем двухтомнике, что это катализатор. Хотя добавляет, что катализатора не должно быть слишком много.

— Ваш герой, который столько пережил, особенно в детстве, есть ли у него прототип?
— Прототип это, скорее, был тоже катализатор. Был знаменитый израильский писатель Бенцион Томер. Он — лауреат многих премий, классик, его проходят в школе. Я с ним дружил. Он временами мне рассказывал, что еще мальчишкой они бежали из Польши от немцев, просто чудом спаслись и попали в число беженцев. Здесь натерпелись очень много, потом их вывезли через Среднюю Азию в Тегеран. Потом, после многих приключений, попали они в Палестину. Дальше он был самым молодым офицером в израильской армии, воевал, попал в плен, потом вернулся, закончил университет, был молодым дипломатом, потом стал писать, переведены были его пьесы на кучу языков. Вполне благополучная судьба, можно сказать, сказочная. После таких ужасов и мытарств, дальше — полный успех. Я у него бывал в квартире. Хотя он был очень одиноким человеком, семейная жизнь не задалась, но он очень благородный, очень красивый. Говорил по-русски, потому что в России он овладел русским языком и о России сохранил теплые воспоминания. Он как-то очень хорошо понимал, что те, кто попал в Россию, несмотря на все, что они там натерпелись, остались живы, в основном.

Закашлявшись от запаха шинельного ворса, Бенци высвободился, и с забытой яростью снова увидел перед собой каменевшие спиной к нему советские тулупы, вдали, за речушкой — немецкие шинели, а у берега — недвижные затылки и спины тех, кто целую вечность тому дружелюбно улыбался ему из белограйских домишек. Дети почти уже не плакали, лишь отдельные упрямцы еще издавали едва слышное сипение. Папа пытался увести его, но он отказался со взрослой, вызывающей уважение, серьезностью. Он должен был выстоять до конца, чтобы запомнить все.

— Александр, хоть книгу вам заказали документальную, но текст, по-моему, получился вполне художественный. Как эти страшные свидетельства, документы эпохи перевоплощаются в текст?
— Параллельно, пока я писал уже о сталинских постановлениях, о том, кто Биробиджанскую область придумал, весь этот документальный материал пока я прорабатывал, конечно, у меня параллельно возникали образы. Когда я читаю о постановлении партии, что нужно создать Еврейскую автономную область, где евреи стали бы хозяевами своей судьбы, что это было бы новое государство, не сионистское (в котором будут править, конечно же, буржуи), а наше, пролетарское, где народы будут жить как братья… Вот новую сказку в противовес извечной еврейской сказке о возвращении в Сион. Я представлял людей, которые этой сказкой заражаются, и, конечно, это должны быть простодушные люди. Поэтому я придумал сапожника Берла, который сидит совершенно неграмотный, читает сталинские сочинения, достает какие-то газетенки из Биробиджана и абсолютно идиотские статьи о поимках белокитайцев. Он все это читает на полном серьезе, и мечтает пойти и там, наконец-то, слиться в экстазе.

— По-моему, самый обаятельный образ именно этого горбатого сапожника Берла. Для меня, во всяком случае.
— Вообще, человек, который искренне отдается какой-то мечте, он не может не трогать.

— Ну, как вам сказать… Ведь можно искренне отдаваться мечте и во имя этой мечты расстреливать своего соседа кулака — не по злобе, из искренних убеждений.
— Понимаете, поскольку Берл трагически погиб и не совершил никаких преступлений, мы ему сочувствуем. Если бы ему сказали, что кулаки нам мешают, а вот тут вредители, я думаю, этот Берл расстреливал бы, как миленький.

— Кто из ваших героев не стал бы так себя вести?
— Вот Бенцион Шамир не стал бы так себя вести. Ну, разве что под дулом пистолета. Но только потому, что он не был фанатиком. Он не верит в счастливое будущее и не верит в Рай, поэтому не видит причин кого-то убивать во имя этого Рая.

Александр Мейлахс «Красный Сион», «Лимбус Пресс», С.-Пт., 2007 год