Ссылки для упрощенного доступа

Русский европеец Самуил Маршак


Самуил Яковлевич Маршак (1887—1964)
Самуил Яковлевич Маршак (1887—1964)

Самуил Яковлевич Маршак (1887—1964) — человек, в советской литературе пытавшийся сыграть ту же роль, что Жуковский — в литературе русской. Последний сделал фактом русской поэзии громадный корпус поэзии европейской; одного Шиллера назвать достаточно, которого, создается впечатление, и не было бы, коли не Жуковский. Это так, но еще говорили о Жуковском, что он брал посредственных европейских поэтов и делал из них хороших русских. О Маршаке можно, пожалуй, сказать, что он первоклассных европейских поэтов превратил в русских посредственных. Он переводил Шекспира (все сонеты), Блейка, Китса, Бернса. Последний — деревенский певец — считается, удался ему как нельзя лучше. Но о перечисленных великих в переводах Маршака ничего подобного сказать нельзя.


Тут необходимо учитывать одно важное, решающее даже, обстоятельство. Маршак был детский поэт, этим и вошел в литературу. И заслуги его тут велики. Доказывать это излишне, но стоит привести одно неожиданное в его пользу свидетельство — самой Цветаевой, написавшей в эмиграции в 1931 году статью «О новой русской детской книге»:


Сама тема этих книг — реальная, в противоположность так долго и еще так недавно господствовавшей в русской дошкольной литературе лжефантастике, всем этим феям, гномам, цветочкам и мотылечкам … разгрузка от удушливо— слащавого быта детской, с его мамами, нянями, барашками, ангелочками, малютками, опять-таки никакой реальности не соответствующими…


И Маршака Цветаева особенно выделила, назвав его имя и дав обширные цитаты из «Деток в клетке».


Это, конечно, классика, и многое другое можно у Маршака вспомнить: «Рассеянный», «Почта», «Пожар», да и «Мистер Твистер» хорош: все порядочные люди, а не только советские, против расизма. Но вот злой старик Чуковский, столкнувшись с Маршаком в трамвае, сказал о «Мистере Твистере»: «Уж такое мастерство, такое мастерство, что и таланта не надо». На Чуковском, конечно, свет клином не сошелся, хоть он и сам несомненный классик детской литературы, но ведь и многие отзывались о Маршаке с ухмылкой. Мандельштам, например, называл его не иначе как «Маршачок». А у Михаила Леоновича Гаспарова в его «Записях и выписках» такая помещена характеристика: «Маршак — поэт для взрослых, которые думали, что он пишет для детей».


Дочь Чуковского Лидия Корнеевна, в отличие от отца, была пожизненной поклонницей и должницей Маршака, он был для нее сверх-я, в его качестве редактора и организатора литературы. Это в основном Чуковская о ленинградской детской редакции Госиздата под началом Маршака создала своеобразный миф. И вот что говорила ей Ахматова в ее же собственных, Чуковской, дневниковых записях:


Загубил, загубил Вас Маршак…


И отсюда перешла к гневной филиппике против редакторов:


Мне рассказывали, что на одном редакционном совещании по поводу одной рукописи было сказано: она плоха, но если дать человеку со вкусом, то будет толк. Да что же это за шарлатанство, в конце концов! Кого же должен любить читатель? Чей портрет вешать на стенку?


В редакции Маршака привечали всякого рода малограмотных, но бывалых людей, и их интересный жизненный материал превращали в пристойную, «читабельную», как теперь говорят, литературу. Я сам помню такой случай из своего детского чтения: книгу Мирошниченко «Юнармия». Читал, и нравилось. Но Мирошниченко сам по себе писателем так и не стал, хотя много чего потом навалял совкового. Держать при каждом начинающем Маршака или, по крайней мере, Лидию Чуковскую — какая уж тут литература.


Однако было в этом что— то от воздуха эпохи. Вспомним «призыв ударников в литературу», который инициировал Горький. И тут нужно вспомнить, что и самого Маршака сам же Горький таким же способом инициировал. Только тогда это называлось не ударник, а вундеркинд.


Но вот в отношении второй главной его работы — перевода англоязычной поэзии — английская выучка Маршака сыграла с ним некую шутку. Своих тигрят он сделал живыми и в меру агрессивными — «Я тигренок, а не киска!» — а настоящих тигров, вроде того знаменитого у Блэйка, превратил в игрушку. «Бумажным тигром» называл председатель Мао американский империализм. Насчет Америки еще поспорить можно, а вот тигр Блэйка у Маршака действительно стал бумажным. Иронический финал имел место в деятельности Маршака — поэта и переводчика: из детской литературы барашков и ангелочков изгнал, а классику ими населил, и получился у Блэйка, в маршаковском переложении, даже не тигренок, а киска. Блэйк у Маршака неотличим от Бернса; второй даже как— то ядренее: все— таки лежит с Мэри в каких— то овсах.


Знаменитый цикл Блэйка называется «Песни невинности и опыта». У Маршака опыт недалеко ушел от невинности.


Или взять его переводы сонетов Шекспира: грамотно, гладко, даже и точно; а огня и мощи нет, трагического звука нет. Маршак не способен быть ни грубым, ни непристойным; а без этого какой Шекспир? Не было в Маршаке божественного огня — а только то, что называется книжность и грамотность; а без такого огня любая писанина — медь звенящая и кимвал бряцающий. Да и то еще звучит слишком сильно для Маршака: не медь и не звон у него, а так, колокольчики, — то ли дедоморозовы, то ли председательствующего на заседании в детской редакции Госиздата.


Культуртрегер, воспитатель, прививший высокую литературную культуру и прочее — все это лестные характеристики, но недостаточные даже для детского поэта. Настоящий детский поэт должен быть безумным абсурдистом, каким был, например, Даниил Хармс. Не говоря уже о Рембо — поэте-ребенке. Перверсия — вот имя твое, детство! В ней и становится невинность опытом.


XS
SM
MD
LG