«Хорошо бы, - неожиданно сказал один гость, - чтобы они больше походили друг на друга. Ведь в американской политике победитель получает всё, зато в кино награды делятся, как власть, на множество партий в европейских парламентах».

Не знаю, как насчет политики (демократию, которая исправно работает третий век, лучше не трогать), но кино разнообразие вкусов точно идет на пользу. Самые интересные церемонии «Оскара» не те, где один мегахит, вроде «Титаника», сметает все награды, а те, где каждой сестре достается по серьге. Похоже, что в этом году нас ждет как раз такой сложный конкурс, оставляющий шанс на приз странным фильмам.

О самом необычном из них пойдет речь в сегодняшнем выпуске «Кинообозрения» Андрея Загданского.

Андрей Загданский: Новая картина Джулиана Шнабеля «Скафандр и бабочка» рассказывает историю Жана-Доминика Боби, в прошлом редактора журнала «Эль», которого в 1995 году разбил инсульт. Жан-Доминик оказался полностью парализован, он не может ходить, не может самостоятельно есть, не может говорить, он не может повернуть голову. Но он может шевелить веком, только одним веком левого глаза. Это его единственная возможность дать понять миру, что он жив, более того, что его мозг не пострадал, что он в состоянии думать, чувствовать, смеяться точно так же, как до своей роковой болезни. Фильм начинается как абсолютно авангардная история. Все сделано и показано с точки зрения субъективной камеры, то есть глазами лежащего парализованного человека, который слышит свой голос, свои слова, но которого не слышит никто. Я сам экспериментировал с субъективной камерой, это страшно интересный кинематографический прием, но очень опасный, потому что его может оказаться слишком много. И вот первые 20-25 минут фильма мы погружены в состояние Жана-Доминика. Это довольно трудное экранное ощущение. Но, с моей точки зрения, Шнабель сделал гениальный режиссерский прием – он заставил нас вытерпеть эти 25 минут, чтобы потом понемножку мир открылся, как он начал открываться для его героя, который научился пользоваться своим моргающим глазом как средством коммуникации.

Александр Генис: Умберто Эко как-то сказал, что настоящее произведение искусства всегда требует определенного периода инициации для читателя, для зрителя. Трудно выдержать первые 25 минут или первые четверть книги. Это значит, что если читатель это выдерживает, то после этого он становится вровень автором. Он выдержал этот экзамен.

Андрей Загданский: У меня тоже было сравнение подобного характера, тоже связанное с субъективной камерой, вернее, с субъективным пером. Если вы помните роман Фолкнера «Шум и ярость», то первую треть книги читать безумно трудно и очень интересно. Ты проламываешься в сознание другого человека.

Александр Генис: Внутренний монолог это и трудно, и интересно. Конечно, если это хорошо сделано. Внутренний монолог может быть безумно скучным. Его действительно читать мучительно трудно, но и мучительно глубоко.

Андрей Загданский: После этого происходит некоторая адаптация, некоторый выход. Мы приняли этот мир, мы в состоянии думать и переживать, поскольку это возможно с точки зрения кино, то, что переживает Жан-Доминик. Ведь после того как с ним произошла эта роковая болезнь он, спустя некоторое время, научившись мигать глазом, с помощью помощницы, которая диктовала ему буквы алфавита и миганием понимала, какую букву он выбирает, составляла слова, фразы, и он написал книгу о своем состоянии. Это заняло почти два года, но он написал книгу, рассказывающую миру о себе, о своем ощущении этого изменившегося состояния. По-английски называется « Lock in », то есть закрытый, замкнутый в себе. Действительно, если бы не этот глаз, он бы не имел никакого выхода. Но он нашел этот выход, он нашел в себе возможность, силы и желание рассказать миру и, может быть, другим людям, которых, не дай бог, ждет такое же несчастье, как он в этом состоянии жил, что он думал, что он чувствовал, что с ним было, как он воспринимал мир.

Александр Генис: И как это перевести все в кинематографические образы.

Андрей Загданский: И с какой деликатностью это сделано! Здесь очень легко было бы войти в массу вещей, которые бы отвращали нас от экрана. Но после того, как вы пережили первые 20 минут, вам интересно все. Главного героя играет французский актер Матье Амальрик. Вы, может быть, его помните, он играл связного в фильме Стивена Спилберга «Мюнхен». Он тот самый посредник, который ходит между загадочным Папа и израильскими командос, которые выполняют задание. Такое непроницаемое лицо парижского интеллектуала. И он играет эту роль совершенно замечательно. В этих ограниченных возможностях, которые у него есть, а у него они действительно предельно ограничены, ему удается добиться очень многого. Фильм действует блестяще на двух уровнях – на эмоциональном и интеллектуальном. Потому что ты сталкиваешься все время с какой-то загадкой: как он сможет сделать это, как он сможет сделать то, как он сможет писать? И еще одна замечательная актерская работа в этом фильме это работа Макса фон Зюдова. Этот супербергмановский актер играет очень небольшую роль отца в этом фильме. Но то, что он делает со зрителем - абсолютно беспощадно. Он разговаривает по телефону со своим сыном, а сын в состоянии его слушать через громкоговоритель, и он знает, что сын его слышит, но ничего не может ему сказать, и этот телефонный разговор – совершенно потрясающе сыгранная вещь. За такие роли актеру ставят памятник. В общем, я остался под достаточно сильным эмоциональным впечатлением от картины. В завершение скажу, что фильм номинирован на несколько оскаровских категорий в этом году, в том числе, и за лучшую режиссуру. И, учитывая инновационность этого фильма, его не боязнь делать очень сложные вещи и решать эти эстетические и этические проблемы очень деликатно, с большим, настоящим режиссерским мастерством, я бы дал Шнабелю «Оскара» за лучшую режиссуру в этом году.

Александр Генис: У меня под конец неожиданный вопрос. Это не первый фильм, который рассказывает об инвалидах. Был такой заметный, яркий фильм «Море внутри», посвященный похожей ситуации. Как вы думаете, не могла бы иметь успеха история, поставленная в Голливуде, под названием «Как закалялась сталь»?

Андрей Загданский: Нет, она не могла бы иметь успеха, поскольку она идеологична. Победы героев, о которых мы говорим в этих картинах, это победы личные. Это победы одного человека над своим несчастьем. Это схватка один на один. Она не имеет никакого идеологического подтекста и именно этим она нам интересна.