Марина Тимашева: Несколько лет выходит в Петербурге серия поэтических книг «Автограф» - там воспроизведены стихи, написанные авторами от руки. Рассказывает Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская:
Ночь пришла, и кошка скачет,
И топочет, точно конь,
И в душе кошачьей плачет
Маленький свечной огонь.
Что зима огню, что лето,
Что луна ему, что снег,
Из родни - одна комета,
Из печали – человек.
Тот не скачет, хвост трубою,
Долу голову склоня,
Уж не чует под собою
Ни земли он, ни коня.
Только кошка мчит по лунной,
По дороге шестиструнной,
По юдоли без луны
За созвездьем белой мыши.
От подвала выше, выше,
Вверх, до самой вышины.
Горе, горе не летучим,
Не горючим все зазря,
Сами мы себя замучим
Меж листов календаря.
Кошка мчится, кошка скачет,
Вьется пыль из под копыт,
То завоет, то заплачет,
То в два когтя засвистит.
Это стихотворение «Кошка» Ирины Знаменской из последнего, 15-го выпуска «Автографа», кроме нее собравшего под своей обложкой стихи Валерия Черешни и, хоть и неловко об этом говорить, мои. Именно по этой причине больше я не буду упоминать последний выпуск, благо есть еще четырнадцать. Скажу только, что когда Виктор Меркушев, придумавший эти маленькие книжки, предложил мне переписать от руки свои стихи и попросить о том же еще двух поэтов, я призадумалась. Конечно, нынешний поэт не избалован и, как правило, ни от каких издательских предложений не отказывается, но, переписывая набело то, что уже есть в компьютере, в журнале, невольно думаешь: ну кто это будет продираться через каракули? Говорит Виктор Меркушев - издатель, художник, библиофил.
Виктор Меркушев: Очень важен момент отстраниться от традиционного формата, от гуттенберговского изобретения. Вот хотелось увидеть нечто такое, что сразу обращает на себя внимание. Люди, которые держат это в руках, меняются на глазах. Они удивлены, во-первых, а во-вторых, им хочется это читать. Да, конечно, почерк труднее воспринимать, чем шрифт, но есть какое-то особое, интимное, доверительное отношение к тексту. Авторы, которых я приглашаю, по-разному относятся к своей задаче. Некоторые дают самые-самые тексты, свои единственные 10-20 текстов, которые бы вот взяли, запечатали в бутылку и выпустили бы в океан. А некоторые дают подборку каких-то текстов. А некоторые понимают еще иначе эту задачу, давая мне автографы тех текстов, которые были написаны ими когда-то. Например, Городницкий дал мне тексты своих «Атлантов», написанные в 1958 году. Он нашел этот текст и мне передал. Вот когда это видишь с зачеркнутыми словами, какие-то правки, это совершенно иное отношение. Когда я слушаю его песни, я вспоминаю вот эти зачеркнутые буквы.
Татьяна Вольтская: Это уже какое-то приоткрывание творческого процесса получается.
Виктор Меркушев: Есть же целая наука - графология. Мне было очень интересно, допустим, наблюдать тексты последних лет Есенина. Каждая буква написана отдельно. Вот это нервное состояние последних дней его жизни передавалось и в письме. Ощущение личного общения нельзя сравнить. Когда я эти же тексты читал уже в наборе, в книжках, вы знаете, ощущение пропадает. А когда читаешь такие тексты, эта стенограмма чувств тут наиболее остро воспринимается.
За тех, чей день рожденья в феврале,
И кто родился в марте, и в апреле,
За всех людей, кто ходит по земле,
Произносили тосты, песню пели.
Заздравную, всех, всех упомянули,
Поклон, привет и брату, и сестре,
Родителю, приятелю, и гостю,
А после тех, чей праздник в декабре,
В 13-м, последнем самом тосте,
За тех, кто не родился никогда,
И не оставил на земле следа,
Ни в доме, ни в душе, ни на погосте.
Это было стихотворение Людмилы Зубовой «Чешский обычай» из другого, 12-го выпуска «Автографа». Чтобы рассказать мне, как возникла сама идея этих книжек, Виктор Меркушев принес репринтное издание тоненького сборника «Автографы», Москва, 1921 год. На обложке, оформленной в стиле модерн, - извивы облаков, гриф распустил гигантские крылья на черной скале, имена Белого, Брюсова, Цветаевой. Внутри – стихи, написанные от руки.
Виктор Меркушев: Подобная традиция существовала еще в средневековом Китае. Книгопечатания там не было, у них немножко иная традиция, но китайские тексты – описательные, а картины у них как раз поэтичные. То есть все наоборот. Во всяком случае, начиная с 10-го века, появилось направление, которое можно перевести как «живопись интеллектуалов» или живопись литераторов. Поскольку у них всегда на свитке давался небольшой текст, вместе со свитком составлявший единое целое. Наша книжка «Автограф» это примерно то же самое. На самом деле, такое уже тоже не ново. В первой трети 19-го века существовали подобные альманахи: «Северные цветы», «Альманах не для всех». Прилагали к этому руку многие известные литераторы, такие как Дельвиг, Крылов. Даже внешне они соответствуют нашей книжке. Конечно, квадратный размер это наше изобретение, но вот эти малоформатные, с небольшими тиражами издания пользуются среди коллекционеров… Это большая редкость, иметь такую вещь.
Татьяна Вольтская:
Лен растила и ткала полотно,
Не грустила, не глядела в окно,
Не играла, не гуляла, а платье
Вышивала разноцветною гладью.
Вышло диво-дивное, платье мое,
Посмотрите, не старье, не тряпье,
Не носила я его, берегла,
А в музей просили - я не дала.
Вот устану, в дом уйду, полежу,
Да достану, на него погляжу,
Я нарядною свой век прожила,
Да не видели - я тихой была.
Я вам детки и спою, и спляшу,
А моложе буду – платье сношу.
Это было стихотворение «Старуха» Людмилы Зубовой - стелющийся, косой, торопливый почерк, будто плывущий. А вот совсем другой - круглый, мелкий, все буковки отдельно, как рассыпанные зерна. Алексей Сычев. «Про одного ежика».
В краю, где овраг пронзает глубокий ручья голубая тесьма,
Бесчинствует ежик весьма кособокий, в том смысле, что колок весьма.
Грибам не дает ни покоя, ни роста, кусает гадюку за хвост,
И тут не съедает без хруста и просто, как если бы цитировал Пруста и Фроста, лицом не особенно прост.
Ученые говорят, что мыслительный процесс связан с процессом письма. Наверное, часть этих нервных токов передается и при чтении рукописи.
