Иван Толстой: Русские европейцы. Сегодня – Константин Победоносцев. Его портрет представит Борис Парамонов.
Борис Парамонов: В наше время – буквально в последние год-два – неожиданную актуальность приобрел Константин Петрович Победоносцев (1827 – 1907), которого весьма активно стали гальванизировать деятели право-националистического толка, реабилитирующие знаменитого в свое время обер-прокурора Синода в качестве великого учителя исторической мудрости. Это, конечно, грубая натяжка, свидетельствующая в лучшем случае о незнании предмета, а в худшем – о недобросовестности. Из Победоносцева в свое время сделали жупел реакции, это было самое ненавистное имя для русских либералов. Он считался вдохновителем эпохи реакции Александра Третьего, последовавшей за убийством царя-освободителя. Отсюда и репутация зловещего старца, русского Великого Инквизитора, «простершего над Россией совиные крыла», по крылатому же слову Блока. Победоносцева называли воплощением государственного нигилизма, не верящего в способность общества, как и любого отдельного человека, к добру, каковое требует всегда государственного, властного руководительства и направления. Циник, нигилист, Великий Инквизитор – все эти определения присутствуют, например, в статье молодого Бердяева, написанной на смерть Победоносцева. Но тут же он пишет и другое:
«Когда читаешь его, ненависть слабеет: звучат у него такие искренние ноты, искреннее смирение перед высшим, любовь к народному, романтическая привязанность к старому быту. В России немного было идейных и искренних защитников теократического самодержавия, особенно среди тех, которые стояли у власти и направляли государственный механизм. Победоносцев был из числа этих немногих».
Конечно, истина о Победоносцеве была сложнее, чем сложившиеся стереотипы и клише – как левые, так и правые; истина всегда сложнее, амбивалентнее, противоречивее. О Победоносцеве следует сказать, что ему сильно не повезло: он оказался на вершине властвующего аппарата, будучи человеком по складу своему совсем другого типа. Он был крупный ученый-юрист, лучший в России знаток государственного права, трехтомный курс которого многие годы был учебником русских юристов. И начинал он свою общественно-государственную деятельность отнюдь не как реакционер: он был, например, одним из разработчиков очень либеральной судебной реформы 1864 года. И он же, как, впрочем и все другие русские люди, стал свидетелем того, как либеральные реформы проваливались в России, а разгоралась, наоборот, экстремистская революционная активность. Роковая ошибка реформ была в том, что их начали прежде создания сильного общественного базиса – начали их с идеологической верхушки, а не с социальных корней. Поэтому даже самая нужная реформа – освобождение крестьян не дала того, что могла бы; крестьян освободили от помещиков, но оставили в зависимости от поземельной общины, сковывавшей хозяйственную инициативу крестьянина. Путь создания крепкого среднего класса был перекрыт – а без такого среднего класса какие же либеральные реформы будут работать? Носителем либерального сознания должен быть массовый человек, а не только рафинированный интеллектуал. Такую ошибку, как известно, повторили и новейшие российские – постсоветские уже – реформы.
Поэтому и вспоминают Победоносцева люди, шокированные новым туром российского самоосвобождения. Но учиться у Победоносцева в такой ситуации нечему, ибо он-то выбрал и предложил власти самый тупиковый путь – застой. Но застой фанатики не делают.
Вот отзыв о Победоносцеве компетентного современника Феоктистова, бывшего одно время Главноуправляющим по делам печати:
«Плохо же умел распознавать людей (тот, кто говорил о фанатизме Победоносцева)! Фанатизм не совместим с колебаниями и сомнениями, фанатизм, не считаясь ни с чем, идет прямо к своей цели, а не было, кажется, человека, который так пугался бы всякого решительного действия, ум которого был бы в такой степени проникнут духом неугомонной критики. Подобные люди не способны увлекать других, они сами не идут вперед и мешают идти тем, кто отважнее их».
Не Великим Инквизитором в интерпретации Достоевского был Победоносцев, а скорее другим персонажем русской литературы – «Человеком в футляре» Чехова: как бы чего ни вышло. Вот этими опасениями и диктовалась политика, которую Победоносцев навязал новому царю.
Ну а что касается любви к народному быту, искренней привязанности к исторической органике и прочих позитивов, которые отметил Бердяев, то всё это, несомненно, было. Вот что, например, писал Победоносцев в одной из статей «Московского сборника» (так он называл спорадически издававшиеся собрания своих эссеистических размышлений):
«Есть в человечестве натуральная, земляная сила инерции, имеющая великое значение. Ею, как судно балластом, держится человечество в судьбах своей истории, - и сила эта столь необходима, что без нее поступательное движение вперед становится невозможно. Сила эта, которую близорукие мыслители новой школы безразлично смешивают с невежеством и глупостью, - безусловно, необходима для благосостояния общества. Разрушить ее – значило бы лишить общество той устойчивости, без которой негде найти и точку опоры для дальнейшего движения. В пренебрежении или забвении этой силы – вот в чем главный порок новейшего прогресса».
Это всё правильно – но этого мало, это одна сторона дела. А односторонняя истина – это абстрактная истина, какую бы, как теперь говорят, конкретику она ни утверждала. То, что говорил Победоносцев в своем «Московском сборнике», - то же, что писали советские деревенщики. Но сбором грибов на владимирских проселках русские задачи не решишь. Розанов правильно сказал об этих сочинениях Победоносцева: «Московский сборник» – книга правильная, но несколько элементарная, вроде басен дедушки Крылова.
Вот главная ошибка, а если угодно, и вина Победоносцева: он засиделся дедушкой на печке. А когда, наконец, слез с нее, то печку в отместку вообще разрушили.
