Ирина Лагунина: Должны ли дети грустить? Должны ли они читать печальные книжки, смотреть трагические спектакли, задумываться о темной стороне жизни? Нужны ли детям переживания, и если да, то зачем? Мы продолжаем разговор, начатый на прошлой неделе. Я передаю микрофон Татьяне Вольтской.
Татьяна Вольтская: Наверное, у каждой матери - да и у отца, и у бабушки с дедушкой - если ребенок плачет или грустит, возникает практически рефлекторный порыв - утешить. Конечно, как только дитя рождается, его все время баюкают, ласкают и утешают, чтобы не плакало. Ну, и развлекают, конечно; вот и народная мудрость туда же - чем бы дитя не тешилось. Понятно, что до какого-то момента это единственно правильный путь, но потом, вместе с появлением речи, ростом души, возникает вопрос - может ли эта самая душа расти, исключительно радуясь? Не может, - считает заведующая кафедрой психологии и педагогики Института детства Российского педагогического университета Ирина Хоменко.
Ирина Хоменко: Конечно, с детьми нужно говорить о всей полноте жизни, которая их окружает. Когда ребенок растет в изолированной ситуации, он не испытывает всей той гаммы чувств, гаммы мыслей, гаммы переживаний, которые должно испытывать биологически нормальное существо. Когда ребенок испытывает только позитивные эмоции, как кажется родителям, у него возникает протестная реакция. Почему дети, например, часто истерики закатывают? Когда ребенок живет в таком отреставрированном, таком декоративном мире, где как бы все хорошо, ребенка берегут от всяких переживаний, от тяжелых впечатлений, от зрелищ, я, естественно, не за то, чтобы трупы показывать каждый день, без нас делает, к сожалению, наше телевидение. Но ребенок должен научиться страдать. Потому что страдания – это та ситуация, когда он погружается в свой собственный, он познает себя через страдания. И родителям важно, во-первых, не уберегать ребенка от страданий искусственным образом и учить выходить из этих страданий конструктивным каким-то способом. Не просто страдать, а сострадать и помогать. Сейчас, я считаю, очень много попадается таких материалов, когда дети равнодушно смотрят, как гибнет котенок, собачка. Дети, которые легко смотрят телевизор, в котором боль легко трансформируется в титры, дальше ничего не происходит, людей убивают.
Татьяна Вольтская: Или компьютерные игры, которые на этом основаны, встал, перезагрузился, опять побежал.
Ирина Хоменко: Да, это виртуальная облегченность человеческих чувств и страданий, она ведет к тому, что ребенок перестает воспринимать человека как собрание чувств. Для него человек что реальный, что виртуальный, происходит такая смычка. И поэтому если ребенок себя чувствует в качестве зрителя этой жизни и причем еще родители так реставрируют эту картинку, то получается, что он не превращается в человека, он превращается в такое роботоподобное существо, которое не способно ничего делать в этой жизни. Сейчас родители очень часто жалуются на инфантилизм детей. Я думаю, у них не только мотивации нет или еще чего-то, они не превращаются в людей со всей гаммой наших переживаний.
Татьяна Вольтская: К счастью, не все родители идут по легкому пути и разрешают детям часами пропадать в телеящике или компьютере - есть те, которые все еще читают им и с ними, смотрят вместе фильмы и спектакли, обсуждают прочитанное и увиденное. С этими детьми и их родителями я встретилась в фойе одного из петербургских театров, спектакль был вполне веселый, но 8-летнюю Настю я все же спросила, читает ли она, смотрит ли что-нибудь невеселое.
Настя: Читаю и смотрю.
Татьяна Вольтская: А какую грустную книжку ты читала?
Настя: У меня их было много. «Красная шапочка», половина грустная и веселое есть. Больше всего я люблю веселые спектакли и книги.
Татьяна Вольтская: Другой Насте 9 лет.
Настя: Книжек у меня мало было таких плохих. Например, «Каштанка».
Татьяна Вольтская: Тебе жалко было Каштанку?
Настя: Вообще да. Мне было и гуся жалко.
Татьяна Вольтская: А разговариваешь с мамой, папой, бабушкой об этом?
Настя: Да.
Татьяна Вольтская: Валентина Яковлевна, бабушка, пришедшая сюда с двумя внуками, на мой вопрос энергично кивает.
Валентина Яковлевна: А как же?
Татьяна Вольтская: Как вы считаете, на грустные темы надо говорить с детьми?
Валентина Яковлевна: Обязательно, чтобы в будущем они не только в веселье жили, не только их холили, но они знали другую изнанку жизни. Хоть немножечко, но мы это делаем. С внуком читали книжку, он плакал даже. Когда читали «Му-му», он тоже плакал. Я ему объясняла. Он только никак не мог понять, он так ее любил и убил. Это для детей загадка.
Татьяна Вольтская: 6-летняя Юля общается со мной с помощью Мамы Виктории. Я спрашиваю Юлю, приходилось ли ей бывать на грустном спектакле.
Юля: Нет.
Татьяна Вольтская: А книжки грустные считала?
Юля: Да.
Татьяна Вольтская: С мамой читаешь или с бабушкой?
Юля: С мамой. Я спрашиваю у нее те вещи, которые непонятны.
Мама: Обсуждаем. У нас традиционное вечернее чтение. Мы берем большую книгу, хотя она сама уже читает хорошо, но вечером любит, чтобы я ей читала. Сейчас читаем «Динку» Осеевой. Это моя любимая книга в детстве.
Татьяна Вольтская: А вот что говорит 9-летняя Саша.
Саша: Мне показалась грустной книга «Серая шейка», «Му-Му». Мама сказала, что такое бывает в жизни похожее. В школе рассказывали истории грустные на уроках. Маму спрашиваю, бывало с ней такое. Мама говорит, что бывало с родственниками или на работе такая же история.
Татьяна Вольтская: Если таких вещей в семье не происходит, развитие ребенка серьезно страдает, - убеждена Ирина Хоменко.
Ирина Хоменко: Если мы посмотрим нашу русскую литературу, то все великие произведения были сделаны через страдания, через то, что человек искал ответы на свои вопросы. А когда ребенку ответы все дают, его обеспечивают всем, как кажется родителям, необходимость, то у ребенка перестает обращенность к своему внутреннему миру. Ко мне пришла на консультацию женщина 30 лет. У нее были очень плохие отношения с пятилетним ребенком. Я у нее спросила: «А вы можете говорить о своих чувствах, то, что вы испытываете по отношению к конфликту, к ребенку». Она сказала: «А как это говорить о чувствах?». Я говорю: «Назовите какие-то чувства, которые вы знаете». Она сказала: «Я не знаю никаких чувств». Я говорю: «Ну, например, любовь». «Любовь». И она мне, 30-летняя женщина молодая не смогла назвать даже пять каких-то чувств. Вот это меня очень сильно озадачило. Я поняла, что дети наши не знают, какие бывают чувства вообще. Родители говорят часто ребенку, что ты себя плохо ведешь, но они никогда не говорят: что ты почувствовал, что у тебя в душе. Поэтому когда говорят, что у ребенка не должно быть негативных чувств, я с этим не совсем согласна. Потому что ребенок должен научиться плакать, должна его трогать какая-то трогательная ситуация.
Татьяна Вольтская: Ирина, а вы замечали, что вообще в 18, 19 веке, до 20 века люди в литературе, по крайней мере, значит и в жизни значительно больше плачут и не стыдятся этого. А потом вдруг как-то стало стыдно.
Ирина Хоменко: Человечество, конечно, движется к усложнению и к большей закрытости внутренней. Раньше плакать было безопасно. Люди плакали и не поступиться карьерой ради этого, не могли поступиться отношениями, потому что чем больше человек проявлял себя, тем больше он был открыт для другого и значит было больше шансов сблизиться. Потому что когда люди вместе плачут, я говорю это родителям с детьми, когда это трогает, это больше сближает людей. Значит плачущий человек был человек чувственный. А сейчас плачущий человек – это человек слабый. Мне кажется, ребенка надо знакомить со смертью, его надо знакомить с чужим страданием, чтобы ему было больно, но не истязая его бесконечными страданиями, но если человек замечает, что ребенок небрежно относится к чужим проблемам, к чужим чувствам, обязательно нужно заняться тем, чтобы его распотрошить, пока он еще маленький растет, чтобы этот росток пророс, обнаружился и рос вместе с ребенком, росток сочувствия.
Татьяна Вольтская: Когда родители не проговаривают с детьми трудных вопросов, тяжелых тем, недоговоренность и недоумение по этому поводу иногда застревает в душе на всю жизнь, как это получилось у Сергея, человека вполне взрослого, имеющего детей и даже внуков.
Сергей: Со мной родители таких вещей не обсуждали. Я по себе помню, что три или четыре раза смотрел фильм по Гайдару, где Мальчиш-Кибальчиш всунут в сюжет фильма, но реально там про мальчика, который в пионерском лагере с бандитами сталкивается. В конце концов, какой-то бандит камнем кидает и убивает этого мальчика. Как я ни смотрел, каждый раз хотелось плакать, уходил до конца от телевизора. Но родители ни разу не обратили на это внимания и не поговорили со мной. Это было неправильно.
Татьяна Вольтская: Одной из самых распространенных ошибок Ирина Хоменко считает походы с детьми в зоопарк и в цирк.
Ирина Хоменко: Это та ситуация, которая меня волнует чрезвычайно. Потому что мы говорим о том, что мы хотим воспитать свободного ребенка, мы хотим воспитать субъекта, мы хотим воспитать человека, который может сострадать и может созидать. И мы ведем его в зоопарк, где грязные животные в грязных клетках сидят голодные, смотрят на посетителей голодными глазами. И дети видят, что это норма. То есть мы знакомим с представлениями о норме, водя их в зоопарк. Я не говорю о заповедниках в цивилизованных странах, где животные на просторе бегают. Я не против самой идеи зоопарка. Я своего ребенка однажды только, когда он был маленький, отвела, будучи под стереотипом родительского долга, куда ребенка водить. Тем более, когда у меня ребенок рос, не было таких развлечений, как сейчас. И я когда увидела эту жуть, я поняла: что же я делаю? Я ребенку показываю, что заточить живое существо в клетку и издеваться над ним – это норма. Мне кажется, что если родители хотят научить детей сочувствию, то водить их в зоопарк и радоваться тому, что там происходит, конечно, мне кажется, что во многом это заведение оказывает влияние на то, что ребенок спокойно воспринимает страдания живого существа. Кошки, собачки, птички, белые медведи в грязной луже. Цирк, с одной стороны, это развлекательное мероприятие, вроде бы это интересно. Но я однажды прочитала статью Лаймы Вайкуле, которая рассказывала, как дрессируют животных. Когда слонихе, простите, в матку засовывают крюк железный и когда он не делает что-то, что связано с требованием дрессировщика, просто этим крюком ее дисциплинируют. Эта статья до сих пор хранится у меня в моих архивах, потому что это ужасно, каким образом достается нам наша радость.
Татьяна Вольтская: На Западе уже давно существуют протестные движения против цирка зверей, не так давно эстонские защитники животных протестовали против гастролей Московского цирка, раздавая детям и родителям листовки, где рассказывалось об оборотной стороне цирка, о жестоком обращении с животными. На Мальте, Кипре, Коста-Рике, в Австрии и некоторых других странах дети прекрасно обходятся без цирка зверей, а в Швеции и Финляндии составлен перечень животных, которых нельзя использовать в цирках. Ирина Хоменко продолжает.
Ирина Хоменко: Я тоже не поддерживаю. Клоуны – замечательно, то есть те люди, которые могут себя защитить, которые сами выбрали. Животные не выбирали. Вообще проблема выбора, мне кажется, очень важная. Мы ребенка пытаемся воспитать самостоятельным хозяином своей жизни, а получается, что те педагогические примеры, которые он видит, они не способствуют тому, чтобы ребенок видел, что насилие недопустимо. Ребенок доверяет родителям. И когда ребенок за ручку приходит в это заведение и родители призывает радоваться, то ребенок видит, что то, что родители демонстрируют в цирке и в зоопарке, как то, что нормально. Потом многие дети пытаются дрессировать своих кошек, собак. Родители должны очень внимательно относиться к тому, какие модели они показывают своим детям, потому что эта модель потом закрепится в сознании ребенка, как нормативное. И ребенок будет строить свои отношения так не только с собаками, но и с людьми.
Татьяна Вольтская: Говорила заведующая кафедрой психологии и педагогики Института детства Российского педагогического университета Ирина Хоменко.
