Неожиданно в лидеры московского музыкального театрального сезона вышла «Майская ночь, или утопленница» Николая Васильевича Гоголя. Свою версию играет театр Владимира Панкова, который называется Саунддрама. Михаил Плетнев готовит к концертному исполнению оперу Римского-Корсакова, а музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко уже выпустил спектакль.

Долгое время оперные театры «Майской ночью» пренебрегали, и дело не в том, что Украина сделалась независимой от России, а режиссеры — от украинских сюжетов. Думаю, что дело — в другом, в том, что после Лемешева как-то не воспринимаются все прочие исполнители партии Левко. Но Александр Титель — режиссер новой постановки — ищет иные причины: «На самом деле еще лет 30 назад в репертуаре оперных театров Советского Союза было гораздо больше русских опер, чем сегодня. Этот репертуар был гораздо разнообразнее, чем сегодня, и он пользовался довольно большим успехом и спросом. Что касается «Майской ночи», то она появлялась, конечно, не так часто, как «Борис Годунов» или «Царская невеста», но сегодня и «Царская невеста» и «Борис Годунов» ставятся очень редко. Тут много причин. С одной стороны, сталинская эпоха нашла для этих опер какой-то свой способ существования. Был Большой Театр, был его большой, роскошный стиль, который воплощали Голованов, Федоровский и Вильямс. Была соответствующая поросль артистов. Это тиражировалось в столицы республик и в другие крупные театры. А потом пришла пора, когда нужно искать другой стиль. А у нас это всегда было очень трудно, потому что это считалось отступлением от классики и часто наказывалось отлучением от работы. А теперь пришло еще другое время, когда тем более надо искать русские оперы, поскольку русские композиторы были очень возбуждены товарищем Стасовым по поводу народности и по поводу того, что нужно идти в народ и нести ему что-то. Это не очень заботило композитов Верди, Моцарта или Россини, они как-то естественно были народными, потому что ели ту же пиццу и лапшу. Там много очень привязанных к быту или к реальными историческим событиям деталей, вещей, и это надо как-то, как говорил Выготский, «развоплощать». Мне кажется, что нужно было бы заниматься новым открытием русской классической оперы. Существует четыре мировых композиторских школы: великая итальянская, французская, немецкая и русская. Конечно, эта музыка должна звучать, и эти оперы должны играться. Те же самые итальянцы, французы и немцы достают все из библиотек, из каких-то загашников, из забытых бабушкиных кладовых, и играют, вполне отдавая себе отчет, что не все у Моцарта равноценно "Свадьбе Фигаро" или "Дон Жуану". Но играют же! Играют все, всех композиторов, все произведения».

Объяснения Александра Тителя кажутся убедительными, но я думаю, что есть еще одна причина, по которой режиссеры не жалуют «Майскую ночь». Они в России больше ладят с мелодраматическими сюжетами, чем с комическими. А жанр оперы Римского-Корсакова, следующего за Гоголем, определить и вовсе невозможно. Формально это лирико-комическое произведение. Из лирики — нежная любовь Левко и Ганны, да отчасти рассказанная им возлюбленной история горестной Панночки, которую заела мачеха-ведьма, да та и утопилась. Из комического — развернутые сцены пьянки, гулянки и всяких веселых игрищ с участием Винокура, местного начальника Головы, его Свояченицы, Писаря, казака Каленника и примкнувших к ним местных парубков.

В русалочьем царстве

Ну, ладно, добро бы еще комические сцены чередовались с лирическими — это в порядке вещей. Так нет же, есть и еще одна линия, прямо признаем, для Гоголя и для Римского-Корсакова, существенная — мистическая. В кульминационной сцене Левко попадает в русалочье царство, помогает Панночке изобличить Ведьму и, тем самым дает упокоение душе бедной девочки.

В повести Гоголя все ясно: народ ночами развлекается, как умеет, люди травят всевозможные байки и пугают друг друга историями-страшилками. Потом Левко засыпает и видит сон про ведьму и утопленниц. Но в опере все это сильно разведено во времени. Историю про Панночку Левко рассказывает в начале первого акта, а встречается с ней к концу второго, когда зрители могли и подзабыть, о чем там шла речь. Мало того, пробудившийся Левко обнаруживает бумагу, данную ему Панночкой — благодаря письму он и женится, наконец, на желанной Ганне, то есть совсем непонятно, это был сон или явь. Ну, что со всем этим делать режиссеру оперного театра? Александр Титель придумал отличный выход из положения. По его логике, вся «Майская ночь» это сплошной сон. И не Левко он приснился, а нам с вами. И это сон об Украине. Он вмещает в себя наши литературно-музыкально-живописно-политические о ней представления. То есть и Гоголя с его «Вечерами на хуторе близ Диканьки», и кадры старой советской кинохроники — раньше ее показывали перед киносеансами, а теперь — во время увертюры, на нее же ложатся эпизоды колхозной идиллии из фильма «Кубанские казаки». И все это во сне путается, перемешивается: свояченица с косой от Юлии Тимошенко, гарны дивчины в мини-юбках, но с венками на головах, казаки — в шальварах и папахах, но в пиджаках с советскими орденами, да еще пьяный Каленник волочит на себе пулемет.

«Я заказал фильм с условным названием "Поэма об Украине". — говорит Александр Титель. — То есть мне хотелось поэму о месте, но она неизбежно превращается и в поэму о времени. А дальше, что на сцене — это же от того времени и до наших дней. Потому что там и в маечках, и в веночках, и в шароварах, и в джинсах — такая помесь. Потому что мне и художнику, мы здесь сошлись, нам казалось, что Украина в этом смысле всегда была каким-то котлом, где все варилось, потому что через нее все проходило: шаровары и пиджаки с орденами носили. Мало того — носят теперь. Дивчины ходят в венках и в лентах».

Лунный туман сновиденья

Действие спектакля происходит ночью, сцену окутывает зыбкий синеватый туман, на небе может появиться не один молодой месяц, а сразу несколько, над прудом, в котором обитают русалки, поднимается таинственный дым, ставни разбитых окон (не иначе Каленник воспользовался пулеметом) шевелятся от дуновений отсутствующего ветра — сновидение, благодаря художнику Владимиру Арефьеву, вышло красивым. Ну а в нем чего только не бывает — вот, дойдя до нужной кондиции, компания выпивох углядит сатану в большушей серой крысе, бегущей из сарая, видать, от запертой в нем Свояченицы. На моем спектакле в крысе сели батарейки и она сдохла — лапками кверху — совсем, как живая. А еще — из заболоченного пруда нет-нет, да и поднимется, плеснув водичкой, огромный хвост — наверное, русалочий, но по размеру подошел бы лохнесскому чудовищу. Ну, а в финале, к свадьбе Левко и Ганы, на родимом болоте появятся вдруг розовые фламинго. Видно, в сон об Украине пробрались впечатления от фильмов BBC World. А почему бы и нет — ведь розовые фламинго на хуторе близ Диканьки так же реальны, как и сам счастливый финал истории.

«Ведь очень редки случаи, когда встреча с нечистой силой оказывается на пользу, а не на срам и погибель, — говорит Александр Титель. — Вот, собственно, Левко, потому что чистый сердцем, он — единственный, кто мог отыскать и восстановить справедливость. Он восстановил справедливость, когда-то попранную, по отношению к молодой девочке. Его это очень беспокоит, он так рассказывает про это».

Оркестр под управлением Феликса Коробова и вокалисты свою часть работы проделали аккуратно. В том составе, который слушала я, определенно выделялись Анатолий Лошак в партии Каленика и Вячеслав Войнаровский в роли Винокура. Войнаровский — вообще явление фантастическое. Как может столь крупногабаритный мужчина выглядеть невесомым, так легко двигаться, как ему удается быть таким пластичным и внешне и внутренне, как умеет он расположиться в роли — будто ее на него шили, и как дивно слышно каждое пропетое им слово. Всякий раз, когда видишь в программке фамилию Войнаровского, радуешься заранее. Рецензенты единодушно хвалили Михаила Векуа в партии Левко, а я слушала Олега Полпудина. Это дебют молодого вокалиста в большой роли и пока он был озабочен более музыкальной, а не драматической составляющей роли. Но эта беда поправима, когда в театре есть такой режиссер, как Александр Титель: «Мне очень хотелось затронуть украинскую тему, поскольку мы по-настоящему в литературе в первый раз с ней знакомимся именно благодаря Гоголю. «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород» — это такая чудесная, наивная, прекрасная страна, которую мы потом и дальше для себя открывали, поскольку читали что-то другое. Действие «Дней Турбиных» или «Белой гвардии» происходит в городе Киеве, в котором жил Михаил Афанасьевич, и который он прекрасно знал и любил. И там можно найти общее. А при том, что еще оба автора феноменально описывали еду, рождается аппетит от одного чтения. И много потом было людей, пришедших в общую литературу оттуда. И еще мы ездили туда. Это была сначала одна общая страна, а теперь это разные страны, и в этом тоже есть что-то смешное, странное, грустное… И естественное, наверное. И все, что мы знаем про Украину, мы туда и впихнули — от Гоголя и до газовых перипетий. Но только не впрямую. Потому что мне кажется, что опера это не тот случай, когда можно так, что «утром в газете — вечером в куплете». Скоро юбилей Гоголя. Он — гений, который все про нас знал, и каждый раз это по-новому читаешь. Тут еще слово гениальное. А Римский-Корсаков всегда очень чувствовал слово. У него и либреттисты были очень хорошие, с чувством юмора, с хорошим словом. Но и сам он, когда выступал как либреттист, а здесь он сам либреттист, предельно сохранял гоголевский текст. Важно, чтобы он звучал — он смешной, он очень вкусный. Очень хотелось, чтобы появилась и лирика, и было комично. Сделать смешно очень трудно, а на оперной сцене это еще труднее, чем на драматической. Потом здесь просто много красивой, напевной и легко доступной музыки. Я надеюсь, что люди будут выходить, кто-то что-то будет напевать, насвистывать, и тогда бы я считал, что все замечательно. В одной статье я прочитал, как автор пишет, что для людей, замученных агрессией поп культуры, слышать песню Левко с хором это даже отдохновение какое-то. И замечательно, я на это тоже рассчитывал».