Александр Генис: О том, что «дело Литвиненко» не забыто в Америке, говорит напомнившая о нем недавняя резолюция Конгресса. Всколыхнув американское общественное внимание, она обеспечила заинтересованную зрительскую аудиторию фильму Андрея Некрасова, посвященному этой трагедии.
О картине, чья нью-йоркская премьера вызвала одобрительные отклики критиков, рассказывает ведущий «Кинообозрения» «Американского часа» Андрей Загданский.
Александр Генис: Прошу вас, Андрей.
Андрей Загданский: Новый фильм Андрея Некрасова называется «Бунт. Дело Литвиненко», но, наверное, правильнее было бы назвать фильм «Дело Путина». Дело в том, что автор картины тщательно складывает мозаику различных обстоятельств или, точнее, косвенных улик, которые обвиняют нынешнего президента России в нескольких преступлениях.
Александр Генис: Тут я хочу вас прервать для того, чтобы поговорить о важной проблеме, которую ставит фильм. Обвинения все недоказанные и для режиссера, который пытается нас убедить в таких серьезных преступлениях, есть какая-то юридическая проблема. Насколько это все доказательно?
Андрей Загданский: До какой степени журналистское расследование является расследованием? Или же это не расследование, а версия, гипотеза, клевета, или и то, и другое, и третье, как фильм «Френгейт 9/11». Не случайно Андрея Некрасова сравнивают с американским режиссером Майклом Муром. И в том, и в другом случае мы имеем не строгие юридические обвинения, представленные в суде, а авторскую версию, который думает так-то и так-то. То есть на юридическом языке - косвенные улики, предположения, версии. В числе прочего автор обвиняет Путина и ФСБ в убийстве Литвиненко, который посягнул, по словам самого же Литвиненко, «на самое святое – на систему зарабатывания денег». Фильм сделан как персональное эссе. Некрасов был знаком с Литвиненко и, по его собственному утверждению, дружил с ним в последние годы. На похоронах Литвиненко мы видим автора фильма рядом с вдовой. Вообще, то, что автор присутствует на экране в значительных дозах, делает его очень похожим на Майкла Мура. И в том, и в другом случае присутствует немалая доля нарциссизма. Автор снимает не Литвиненко, а себя и Литвиненко, не Анну Политковскую, а себя, берущего интервью у Анны Политковской. Но я должен сказать, справедливости ради, что текст фильма и сдержан, и лаконичен, и картина производит впечатление сбалансированной, точнее, достоверной. Я не берусь судить о достоверности доказательств, которые предъявляет Андрей Некрасов, но я могу судить о людях, которых я вижу на экране, и мое личное восприятие этих людей исключительно достоверно. Я должен вернуться к предыдущей картине Андрея Некрасова, который, если я правильно перевожу с английского на русский, называется «Недоверие». Это фильм о взрывах домов в 1999 году. Фильм в свое время послужил причиной больших споров в России, и любопытно, что когда я спрашивал об этой картине моих знакомых, живущих в России, все обязательно добавляют: «Да, но эту картину финансировал Березовский». И в этой непременной оговорке я слышу следы такого «черного пиара», как говорят в России.
Александр Генис: А действительно этот фильм финансировал Березовский?
Андрей Загданский: Я не знаю. Этот вопрос нужно задавать либо Березовскому, либо Андрею Некрасову. Но фильм, как версия, существует сам по себе, вне зависимости от того, кто его финансировал.
Александр Генис: Я немножко знаю Некрасова, мы с ним встречались и, даже, работали вместе лет 25 назад. Он был таким молодым космополитическим режиссером, который говорил на трех языках, симпатичный паренек, который, по-моему, сделал чуть ли не первый фильм о Брайтон Бич. Так мы с ним познакомились. Прошло, конечно, много лет. И вот он сделал картину, которой заставил о себе говорить серьезных американских критиков. В «Нью-Йорк Таймс» была очень позитивная рецензия на этот фильм, где не обсуждались вопросы достоверности доказательств, а речь шла о том, что этот фильм вообще передает этот сгусток 21-го века, который все время разрывается и гной выливается наружу. Как страшно жить в это время. Но есть ли ощущение эмоциональной достоверности этих событий, эмоциональная достоверность, а не юридическая?
Андрей Загданский: Вы знаете, Саша, а что есть достоверность? Когда я вижу на экране разглагольствующего Бориса Березовского, который явно наслаждается каждым собственным сказанным словом, то он для меня абсолютно достоверен как персонаж, я его вижу и читаю. Когда я вижу господина Лугового, которого Скотланд-Ярд подозревает в убийстве Литвиненко, вижу человека с бегающими глазами и пространным разглагольствованием, я тоже вижу достоверного персонажа. Когда я вижу на экране Литвиненко, который явно мучается, ощущает приходящую к нему судьбу, он принял какие-то решения (возможно, я так говорю потому, что я знаю, что с ним случилось), в отличие от Анны Политковской, которая существует очень уверенно и твердо в своей судьбе. Мы видим человека, который абсолютно твердо знает, что она делает. Анне Политковской принадлежит принципиальная фраза в фильме. Она говорит о том, что в их газете вышел материал, где они утверждают, что один из людей, участвовавших в захвате Норд-Оста, работает на сегодняшний день помощником президента Путина. «И что вы думаете, будет возмущение? - говорит Анна. - Нет. Думаете, у нас разрываются телефоны в редакции? Нет». Ситуация, с моей точки зрения, немыслимая. Либо газета ошиблась, выдала что-то одно за что-то другое, и газету судят, как это происходит в Америке, либо действительно что-то не то в Датском королевстве. Так что об этом фильме будут говорить. Любопытно, что мне звонили и писали некоторые мои американские коллеги-документалисты, которые видели этот фильм и, естественно, спрашивали меня, правда ли все это, как я к этому отношусь. Я не знаю, что им сказать. Я говорю: «Смотрите сами, думайте сами».
