Иван Толстой: Сегодняшняя программа посвящена майским событиям 1968 года в Париже - студенческой революции, взорвавшей не только французское общество, но и всколыхнувшей весь мир. Неоднократно говорилось с тех пор, что новое социальное мышление отсчитывает свои годы от майских событий в Париже , что литература, кино, общественные и гуманитарные науки, философия целого поколения преобразились с тех пор до неузнаваемости. Как это было, что говорят сами французы - участники, современники, последователи и критики - как звучал в те легендарные дни Париж? Наш рассказчик сегодня - бывалый парижанин, преданный житель латинского квартала Дмитрий Савицкий.
Мишель Винок: «Раймон Арон, по горячим следам описывая май 68-го года, называл свою книгу «Революция, которую невозможно отыскать…». Когда бунт сошел на нет, и порядок был восстановлен, многие обозреватели, памятуя Шекспира, определили: много шума из нечего. Нам выставили напоказ портрет Маркса, рядом Ленина, бородку Троцкого и лунный лик Мао - как на званом обеде знаменитостей. Постановка в стиле римских сатурналий или же старого доброго карнавала католиков…
Однако оппоненты считали, что май 68-го года станет ключевой датой французской истории, такой же как революционный 1789-й. Отныне, считали они, события будут определяться датой: до мая 68-го года и после мая 68-го года….»
Дмитрий Савицкий: Толпа молодежи на бульваре Сен-Мишель скандирует: Долой полицейское государство!
Голос, который вы услышали, принадлежит известному французскому историку Мишелю Виноку, свидетелю майских событий 68-го года.
Что же произошло в стране в 68 году? Прежде всего, май начался не в мае, а 22 марта, и не в Париже, а в его университетском пригороде, Нантерре. Студенты-активисты Нантерра, потребовали от декана большей свободы и, в первую очередь, права свободно посещать общежитие подруг-студенток.
Революция, бунт? Пародия на революцию? Неудавшийся бунт? Восстание против родителей – тех, которые дома, но, главное - тех, которые у власти? В первую очередь бунт личный и революция сексуальная, благо противозачаточные средства появились в 67 году. Так что многие участники майских событий описывают их, как невероятный лупанарий, освобождение от моральных запретов.
По официальной версии группа студентов-анархистов захватила университетскую аудиторию в знак протеста против ареста товарищей, вышедших на демонстрацию против войны во Вьетнаме. Движение протеста, которое получило название «22 марта», возглавил молодой рыжий студент Даниэль Кон-Бендит, «рыжий Дени»… Его группировка называлась « enrages » - «взбесившиеся»…
…… Одновременно крайне-правая, квази-фашистская группировка студентов юрфака «Запад», поддержанная бывшими десантниками, решила дать урок анархистам и крайне левым. Нантерр приготовился к атаке: патрули, часовые на крышах, боевые отряды…
Администрация решила закрыть университет. Восставшие перебираются в Латинский квартал на площадь Сорбонны. Группа «Запад», как и анархисты, маоисты и троцкисты – готовятся к побоищу на бульваре Сен-Мишель. Мотоциклетные каски, дубинки, бутсы – такова униформа с двух сторон. Во время демонстрации 1-го мая лидеры компартии отказываются поддержать студентов.
Но вот, вкратце, как развивались события 68-го года:
8 января, во время инаугурации бассейна в студенческом городке Нантерр, министр спорта и молодежи, Франсуа Миссоф был освистан студентами.
26 января – схватка между профсоюзниками и полицией в Каэне; драки в Нантерре.
7 февраля – беспорядки во время демонстрации в поддержку Вьетнама
24 февраля – совместное заявление компартии Франции и Федерации левых демократов и социалистов;
20 марта – нападение левых экстремистов на парижское бюро банка «Амэрикэн Экспресс» – в знак протеста против войны во Вьетнаме;
22 марта – конфликт между студентами и деканатом в Нантерре; захват студентами здания администрации. Создание анархистами «Движения 22 марта»;
28 марта - официальное прекращение занятий в Нантерре до 1 апреля;
25 апреля - депутат-коммунист Пьер Жюкан изгнан с территории университета маоистами;
28 апреля - ударная группа студентов-маоистов громит выставку, организованную в поддержку Южного Вьетнама;
1 мая – демонстрация левых профсоюзов от площади Республики к Бастилии;
2 мая – визит премьер-министра Жоржа Помпиду в Иран и Афганистан; поджоги и пожар в университете Нантерра;
3 мая – митинг перед Сорбонной. Передовица в «Юманите» Жоржа Марше, в которой он обрушивается на «немецкого анархиста Кон-Бендита» и на «так называемых революционеров, сынков богатой буржуазии, которые в самом скором времени загасят свой революционный факел, чтобы на отцовских предприятиях приступить к эксплуатации рабочих…». Разгон собравшихся на площади Сорбонны полицией. Демонстрации в Латинском квартале, поджоги, около шестисот задержанных;
4 мая – осуждение задержанных накануне. Призыв Национального Союза Студентов Франции и Национального Профсоюза Высшего Образования к забастовке. Прекращение преподавательской деятельности в Сорбонне;
5 мая – четверо студентов, задержанных 3 мая, приговорены к тюремному заключению;
6 мая – дисциплинарный комитет рассматривает дело Кон-Бендита и его товарищей. Первые баррикады и схватки с полицией. 400 арестов.
7 мая: - демонстрация от площади Денфер-Рошро к площади Звезды.
8 мая – министр образования Ален Пирефит отчитывается перед Национальной Ассамблей;
9 мая – лидеры студенческого движения объявляют о намерении захватить Сорбонну, как только полиция покинет ее стены. Ален Пирефит заявляет, что Сорбонна останется под замком.
10 мая – ночь баррикад; всего около 60 баррикад возведено в Латинском квартале. Полиция идет в атаку под утро.
11 мая – левые профсоюзы призывают к всеобщей стачке, назначенной на 13 мая.
13 мая – возвращение Жоржа Помпиду из Афганистана; премьер-министр объявляет, что Сорбонна будет открыта. В этот же день осужденных 5 мая временно отпускают на свободу. Сорбонна открыта и тут же захвачена студентами. Демонстрация профсоюзников и студентов. 14 мая - Де Голль отправляется с визитом в Румынию. Коммунисты в Национальной Ассамблее объявляют правительству вотум недоверия. Студенты захватывают театр Одеон. Рабочие – завод «Рено» в Клеоне.
16 мая – забастовки начинают вспыхивать по всей стране.
17 мая – забастовка служащих телевиденья.
18 мая – возвращение де Голля. Всеобщая стачка парализует страну;
22 мая – вотум недоверия собирает всего лишь 233 голоса – отклонен. Даниэль Кон-Бендит выслан из Франции. Создания Национального Комитета Защиты Республики ( CDR ). Нападение активистов CDR на штаб-квартиру социалистов;
24 мая – вторая ночь баррикад. Генерал де Голль объявляет референдум (подразумеваются стачки и волнения) на июнь. Поджог Биржи. Комиссар полиции убит в Лионе – раздавлен грузовиком, который выкатили на улицу студенты.
25 мая – генерал де Голль дает разрешение на демонстрацию в поддержку правительства, назначенную на 31 мая (она пройдет 30-го).
27 мая – Успешные переговоры между профсоюзами, патронатом и правительством: минимальная и средняя зарплата повышены, сокращены рабочие часы, возраст выхода на пенсию снижен…
29 мая – Совет министров отменен. Генерал де Голль вылетает на французскую авиабазу в Баден-Бадене, чтобы заручиться поддержкой генерала Массю;
30 мая в 16.30 де Голль распускает Парламент. В поддержку главы правительства на Елисейские поля выходит миллион человек;
31 – мая: перестановки в правительстве. Демонстрации в поддержку де Голля в провинции.
Главным мирным элементом мая 68-го года становится транзистор. Вокруг каждого обладателя транзисторного радио тут же собирается толпа…
Голос: Мы находимся за «газомобилем». Он поливает струями слезоточивого газа всё вокруг. Это невероятно – сотни камней, булыжников в воздухе. Начинают гореть автомобили. У, дьявол! Подвинься-ка.. Две машины, нет, три – перевернуты….
Дмитрий Савицкий: Журналисты в гуще событий рисковали, как и все остальные: получить удар дубинкой по голове или же – булыжником в спину. Радиостанции, в основном «Европа Один», перемежала сообщения с мест событий песнями той эпохи. Позднее радиостанция выпустила компакт этих песен, перемежающихся фонограммой прямого эфира:
Песня Жульена Клера, явно вдохновленная американскими хиппи-мотоциклистами, в данном случае, пересекающими Париж. Песня-предвестник вышедшего в 69-м году фильма Питера Фонда « Easy Rider ».
Не только философ Раймон Арон писал по горячим следам мая 68-го года, но и бывший узник Освенцима, литературный критик, писатель, Петр Равич. Книга его была замолчана, с ним перестали здороваться. И не случайно. Само название этого дневника событий объясняет причину. Книга вышла под названием «С похмелья или записки контрреволюционера»:
Голос: «…Запрещено запрещать!» Так они и будут малевать эти красивые слова неделю, две, три, потом устанут. Последний, чуточку менее утомленный, прибавит третью ступеньку: «Запрещено запрещать запрещать...». И будем мы все плавать в сплошных запретах. Возможно, этот менее утомленный окажется китайцем? А-то и самим Мао?
Во дворе Сорбонны — портрет Троцкого. И его большого друга Ленина. И их гениального ученика, достойного наследника — Сталина. Портреты господ Мао и Кастро. Но где же изображения Андре Бретона? Жарри? Лотреамона? Да уж коли на то пошло, и маркиза де Сада? Видно, Бретон, Жарри, Лотреамон, Тцара и маркиз де Сад не гонятся за тем, чтобы красоваться в этих покоях.
Эти пацаны, да и взрослые, манипулируют марксистскими понятиями, будто имеют дело с предметами значимыми, конкретными, ощутимыми. Будто бы слова «класс», «социализм», «пролетариат», «власть», «демократия» или даже «свобода» и «счастье» обрели четкие семантические контуры, одинаковые для всех. Они не желают понять очевидного: зуб может разболеться при любом режиме, и надо уметь его лечить. Можно во многом, не во всем, сравнить университет с зубным врачом, с парикмахером, с хорошим ремесленником. К зубному врачу ходят лечить зубы, а в университет — чтобы усвоить какую-то сумму знаний и методологию... Этим молодым людям захотелось «политики». В добрый час. Против капитализма. За социализм. Но ведь никто из них и не подозревает, что это значит, что это принесло в тех странах, руководители которых объявляют себя социалистами... Все эти «измы», в том числе и структурализм, — как тенета, опутывающие свободу, и так не Бог весть какую, этих молодых умов. (………..)
… Стриженый ежиком пятидесятилетний господин в очках, говорят, выпускник Эколь Нормаль, сочинитель газетных передовиц, телевизионный критик и прозаик, отчаянно старается влиться, вписаться в бурлящее коловращение молодежи. Влезши на трибуну, он подделывается под все шаблоны их мыслей, вернее, не-мыслей, анти-мыслей, биологически растворяется в них. Зрелище не из веселых. Импотент может симулировать оргазм, но не способен испытать его. Взрывчатость и угловатость молодежи он выражает витиеватым, изысканным, округлым языком. Какая пропасть между этой формой и содержанием — ему ведь, чтобы остаться верным себе, надо бы вовсе обойтись без формы... — ...невозможно! Опыт любой ценою хотел бы обернуться неискушенностью — не выходит».
Дмитрий Савицкий: Отрывок из «Записок контрреволюционера» Петра Равича, переведенного на русский для журнала «Континент» Никитой Кривошеиным.
Еще один фрагмент репортажа, на этот раз с бульвара Сен-Мишель, об атаке спецвойск CRS на студентов, смикшированный «Европой-Один» с голосом молодой звезды французского шансона – Франсуазой Арди…
И еще один свидетель, вернее свидетельница майских событий, канадская журналистка Мэйвис Гэллэнт:
Мэйвис Гэллэнт: «…Ужин у друзей на набережной Сен-Мишель. Практически никто больше не ездит на машинах: слишком рискованно парковаться в этом районе. Студенты идут через весь город, скандируя «Освободите наших товарищей» - тех, кого осудил в воскресенье чрезвычайный Трибунал. Садится солнце, закат над Сеной, пустые набережные, редкие автомобили. На обратном пути в метро я чувствую слезы в глазах – наверное, я устала, я слишком много работаю. Но я замечаю, что почти все в вагоне утирают слезы – это слезоточивый газ, просочившийся в метро. На Сен-Пласид становится почти невозможно не тереть глаза. Это забавно: мы все плачем и смеемся…
На выходе из метро на улицу Ренн – стена людей. Это хвост студенческой демонстрации. Они пересекли весь Париж. Спокойные, серьезные, перегораживающие, держась за руки, всю улицу. Парни и девушки. Мне нравятся их лица, это скрытое волнение. Чёткая дисциплина, тихая толпа. Их колонна тянется бесконечно вдоль всей улице к Монпарнасскому вокзалу. Над ними качаются плакаты Национального Научно-Иследовательского центра – CNRS . Рядом лозунг: «Профессора Нантерра против репрессий». Вокруг красного знамени небольшая плотная толпа, охраняющая знаменосца. (…) Демонстранты измождены. Возле гостиницы «Лютеция» - полицейский заслон. Чуть слышно раздается команда: отступаем, но медленно.
Кое-где жители квартала, наблюдают за происходящим молча. Маленькая девочка лет одиннадцати - двенадцати собирает деньги: – Это для раненых, - говорит она.
В полночь: последние новости. Кто-то поставил на крышу автомобиля транзистор – трогательный нарциссизм молодежи: они умолкают – радио говорит о них, о том, что их много, от 15 до 30 тысяч, прошедших маршем по Елисейским полям… Я вижу как дрожь гордости пробегает по их лицам…».
Дмитрий Савицкий: Мэйвис Гэллэнт «Хроника мая-68», которая по-английски печаталась в журнале Нью-Йоркер.
Еще один отрывок репортажа «Европы-Один» предваряющий песню Шейлы «Когда девчушка любит парня». Репортер с бульвара Сен-Мишель объясняет редактору, что взрывы, которые раздаются на бульваре Сен-Мишель – это зажигательные бомбы, которыми полиция забрасывает баррикады, частично сооруженные из досок.
И еще один отрывок из «Записок контрреволюционера» Петра Равича:
« В Сорбонне и поблизости от нее списал следующие лозунги:
«Довольно дел, к словам!»
«Сексуальную свободу в коридорах Сорбонны!»
«Жизнь — это эффект присутствия, и всего лишь эффект присутствия!»
«Не для того мы рождены, чтобы дохнуть со скуки!»
«Никогда не работать!»
«Превратим часовни в писсуары!»
«Когда последний социолог подавится собственными потрохами, будет кончено с проклятыми вопросами».
«Кто ставит цифру выше фразы — мудак».
«Чем больше я занимаюсь любовью, тем больше мне хочется делать революцию, чем больше я делаю революцию, тем больше мне хочется заниматься любовью».
«Фантазию к власти!»
«Свобода — преступление, несущее в себе все другие преступления. Вот наше тотальное оружие».
«Здравый разум — та рана, что ближе всего к солнцу».
….Франсуа Ботт пишет, что «Майская революция была еще и целой политической поэмой»... на стенах Сорбонны и других факультетов. Все это, безусловно, весьма красиво. Но, покуда не будет пролита кровь, много крови, боюсь, что этой сублимации окажется недостаточно. «Революция без трупов, — говорит один из моих самых умных друзей — то же, что прерванное совокупление».
Дмитрий Савицкий: Ришар Антони, которой «не любит шума», странная для 68-го года песня..
Иван Толстой: Париж, май 68-го. 40 лет назад Франция и Европа, да и весь мир, были взорваны социальным бунтом молодежи. Мощнее всего протест прозвучал в Париже. Наш гид и рассказчик сегодня – опытный парижанин Дмитрий Савицкий.
Дмитрий Савицкий: «КАК это было» - со слов самого организатора Даниэля Кон-Бендита.
Даниэля Кон-Бендита: 22 марта четверо активистов-троцкистов напали на офис «Американ Экспресс» в Париже и были арестованы. Мы узнали об этом задержании и собрались в одном из залов университета, чтобы выразить протест против ареста товарищей. И именно тогда, не знаю, кому первому пришла в голову эта идея, мне или кому-то другому, но мы решили ответить на репрессивные меры власти захватом административного корпусауниверситета. Мы решили, что захват университета будет продолжаться до тех пор, пока не выпустят из тюрьмы наших товарищей. Во второй половине дня мы заняли один из амфитеатров административного здания, начались совершенно безумные дебаты, никто не знал, появится ли вот-вот полиция, есть ли у нас время запастись хотя бы едой…, не то, чтобы это был взрыв энтузиазма, но ощущение было какого-то невероятного начала. Моей целью был захват Нантерра, захват всех университетов и факультетов, создание общего автономного движения студентов, которое превратилось бы в молодежный парламент.
Дмитрий Савицкий: Самым удивительным образом героем событий сорокалетней давности стал нынче префект полиции Морис Гримо. Если бы ни его чётко уравновешенная осторожность, майские события могли бы стать настоящей мясорубкой с огромным количеством жертв.
Сравнительно мирный исход мая 68-го привел к еще одному счастливому обстоятельству: французские левые-радикалы не породили террористических движений, как это случилось в Италии и Германии.
Но вот еще один отрывок из выступления историка Мишеля Винока, отрывок весьма впечатляющий. Он говорит все о том же – об относительно благоприятном исходе бунта.
Мишель Винок: В ночь с десятого на одиннадцатое мая, которая получила название «ночи баррикад», спецвойска Сэ-Эр-Эс и подвижные жандармские подразделения столкнулись с силами восставших, защищенными баррикадами. Ожесточенное противостояние длилось пять часов и к счастью без человеческих жертв. Это был натиск, насилие с обеих сторон, но в определенном смысле подконтрольное, благодаря энергии и уму префекта полиции Мориса Гримо.
И все равно по подсчетам - 367 человек было ранено, 188 машин сожжено, а улицы полностью перепаханы бунтом….
Журналист: Студия? Это Пьер Натнак! Я до сих пор на улице Сен-Жак и я должен сказать, что напряжение, которое и до этого было на предельно высоком уровне, с тех пор не спало.
Студенты в данный момент возводят еще одну баррикаду, перегораживающую улицу Сен-Жак, чтобы избежать окружения.
Что касается улицы Ги Люссак, то, по моему мнению, это основное направление атак сил порядка. Там был прорыв, за ним – контратака и, прежде всего, заграждение дымовой завесой слезоточивого газа и шумовых гранат.
Увы, судя по всему, это не просто слезоточивый газ, потому он раздражает не только глаза, но и совершенно зверски – легкие.
Я окружен студентами, радиоточка продолжает действовать! Пока что только один человек ранен.
Мишель Винток: Парижане тепло отнеслись к восставшим. Жители кварталов, возмущенные жестокостью полицейских методов, с симпатией смотрели на этих леваков, к которым они обычно не испытывали особой нежности.
Газета «Юманите» вышла со спецприложением в субботу 11 мая и с шапкой на первой полосе – «Прекратите репрессии!».
И под этим знаменем протеста против жёстких репрессивных методов - Объединение Профсоюзов, включая и Федерацию Системы Национального Образования – призывали к всеобщей стачке и к маршу протеста в понедельник 13 мая.
Так что студенческий протест вылился в беспрецедентное движение солидарности, которое развернулось по всей стране. В Париже около пятисот тысяч демонстрантов в течение пяти часов шли маршем от площади Республики до площади Денфер-Рошро, распевая «Интернационал» и другие песни протеста.
Факультеты провинций и лицеи присоединились к общему движению, организовывались ассамблеи, собрания, митинги, сталкивались мнения и страсти, появлялись стенные граффити, новые лозунги, листовки - совершенно новая пресса.
Программа восставших не была лишены амбиций, они жаждали не просто покончить с буржуазным образованием, но и коренным образом изменить мир.
Дмитрий Савицкий: Так заканчивает историк Мишель Винок свой анализ студенческой революции 68-го года. Заканчивает на фоне толпы студентов, скандирующих: Долой буржуазные университеты!
Вот два мнения о мае 68-го года. Первое принадлежит молодому человеку спортивного вида – Эммануэлю Жоффрэ, который немного путает последовательность событий и их результат: студенческий бунт был начат молодежью, а экономическую выгоду от него получили рабочие и служащие:
Дмитрий Савицкий: Сколько вам лет?
Эммануэль Жоффрэ: 22 года
Дмитрий Савицкий: И где вы учитесь?
Эммануэль Жоффрэ: Я студент Сорбонны, изучаю международное право.
Дмитрий Савицкий: Что вы думаете, ведь вы принадлежите к совсем новому поколению, о мае 68-го года?
Эммануэль Жоффрэ: Меня тогда еще не было. Так что все, что я знаю о мае 68-го года, я, с одной стороны, почерпнул из книг, с другой – о мае мне рассказывали мои родители.
Для меня май 68-го – это общее движение протеста, которое в первую очередь коснулось рабочих, ну а студенты присоединились к ним. В основе движения – социальные проблемы рабочего класса.
Ясно, что студенты использовали это движение в своих интересах. В ту эпоху воспитание в семьях было весьма консервативным, не то, что нынче. Я думаю, что я настоящий живой результат мая 68-го года, потому что родители воспитали меня в полной свободе. Честно говоря, мне никогда не сказали «нет», и ни в чем не отказали. Мне повезло, потому что с младых ногтей я был абсолютно свободен. И это, несомненно, потому, что мои родители были шестьдесят-восьми-десятниками.
Дмитрий Савицкий: Ваши родители сами участвовали в майских событиях?
Эммануэль Жоффрэ: Мой отец самым активным образом. Он даже рисковал тем, что ему не зачтут первый год учебы на медфаке… Ну, а моя мать напрямую не участвовала в событиях, она предпочла велосипедную поездку по Корсике.
Дмитрий Савицкий: Думаете ли вы, что новый май 68-го возможен?
Эммануэль Жоффрэ: Да, вполне! Но я думаю, что не совсем по тем же причинам… Потому что в ту эпоху проблемы были чисто социального порядка, условия жизни были чрезвычайно тяжелыми. Мне кажется, что в наше время существует глубокое разочарование в политике правительства. Лицеисты недовольны сокращением преподавательского состава. Мне, честно говоря, трудно быть объективным, потому что не так давно я и сам был лицеистом, но мне как-то не верится, что уменьшение преподавательского состава улучшит систему образования. Мне кажется, что нынче все боятся будущего, особенно во Франции, а правительство ничего не делает для того, чтобы рассеять эти страхи.
Я уверен в том, что наша система образования никуда не годится, я бы не удивился, если бы общее недовольство перехлестнуло бы через край, потому что и 40 лет спустя рабочих выкидывают на улицу, в то время как колоссальную прибыль получают не они, а акционеры…
В стране – серьезная проблема с низкооплачиваемыми рабочими, проблема с выплатой пенсий.
И, в то же самое время, студенчество недовольно жизнью. Так что все условия для нового мая-68 – налицо.
Дмитрий Савицкий: Эммануэль Жоффрэ, как и его отец в мае 68-го года, явный гошист, но выражает мнение, которое существует и с другой стороны баррикад: страх перед будущим, ненадежностью настоящего…
Катрин Паолетти, которая не раз звучала на частотах «Свободы», философ и журналистка «Франс Кюльтюр», на 20 лет старше Эммануэля. Ее жизненный опыт совсем иной, по иному она видит и картину событий сорокалетней давности. Катрин Паолетти, где вы были в мае 68-го?
Катрин Паолетти: В мае 68-го года я была на каникулах в небольшом провансальском городке на востоке Франции. И, честно говоря, у меня нет никаких особых воспоминаний. Разве что по той причине, что мой отец работал в системе национального образования, поэтому я и запомнила: взрослые были чем-то озабоченны и весьма горячо что-то обсуждали. Так что в памяти - необычайное возбуждение и споры…
Дмитрий Савицкий: И когда же в первый раз вы поняли, что в стране что-то случилось, что-то важное? В каком возрасте?
Катрин Паолетти: На самом деле нас более-менее просветили на этот счет, когда мы уже были в колледже…
Дмитрий Савицкий: Вы обсуждали происшедшее?
Катрин Паолетти: Нам объяснили, что мы никогда не сможем пережить то, что пережили другие. Видимо, именно поэтому я самым естественным образом причислила себя к «поколению без будущего». Словно - и это ощущение живет и сегодня – словно всё было конфисковано, отнято предыдущим поколением, которое и получило все удовольствие и всю радость бунта, недоступные с тех пор никому в следующих поколениях. Приблизительно так я реагировала в те годы на май 68-го: секс, наркотики и рок-н-ролл.
Дмитрий Савицкий: То есть для вас это и был 68-1 год?
Катрин Паолетти: Это образ мая 68-го, которым нас и попотчевали.
Дмитрий Савицкий: Ну, а нынче, будучи философом, журналисткой, писательницей, оглядываясь назад, как вы понимаете, так как теперь вы знаете всё, что произошло в Париже, недалеко от улицы, на которой мы находимся, как вы анализируете май 68-го года?
Катрин Паолетти: То, что меня лично интересует, и это невозможно нынче не заметить, это то, что говорят сегодня сами участники событий, которые сводят май 68-го года на нет. Я слышала вчера по радио выступление Даниэля Кон-Бендита, который откровенно сказал, и это слегка ошеломляет, что в том мае НИЧЕГО НЕ ПРОИЗОШЛО!
Он говорит, что это «не-событие», что ничего не случилось, что то был лишь эпизод взрыва сексуальности – ГОРМОНАЛЬНАЯ ВЕСНА! Целью бунтовщиков было всего лишь-навсего получение права трахаться с подругами в их общежитиях.
Дмитрий Савицкий: Катрин Паолетти, «Франс Кюльтюр», которая на самом деле вряд ли согласна с постаревшим Кон-Бендитом, потому что и в эфире, и в разговоре со мною она спокойно употребляет выражения, которые мне, в моем переводе, приходится смягчать. Так что нравы в обществе явно изменились. Консервативная мораль погибла на баррикадах того мая. Ну, а мораль наших дней все еще трудно свести к какому-нибудь своду законов и правил. Боязнь будущего Эммануэля Жоффрэ и No Future Катрин Паолетти говорят нам о том, что Франция находится в стадии мутации, по крайней мере – на историческом перекрестке.
Вот реакция друзей Петра Равича на происходящее в столице:
Диктор: «Курт Г., бывший коммунист, немец, сражавшийся в интербригаде. (Живет в пригороде, но хочет быть очевидцем событий, поэтому каждый день доходит пешком до Сорбонны). У него только одна пара ботинок, и та сильно сношенная. Один, широким шагом, он пересекает Париж. Он горько одинок и держится своего одиночества. Он прислушивается к своему одиночеству в тайной надежде, что в один прекрасный день оно сдаст, — но стыдится этой надежды.
— Весенние улицы, сколько прекрасных, восхитительных блондинок, — восклицает он. — Сколько открытых и щедрых лиц! Но как не знать заранее, что будет потом... Все знают, хоть и не признаются. К чему, и с какой стати столько шуму, такое изгиляние? У молодости всего два выхода: она становится либо смертью, либо старостью.
Голодный, курильщик без сигарет, тот, кому не с чем зайти в забегаловку во время бесконечных прогулок, не может участвовать в их революции, да и ни в какой другой. Но кто же в наши дни обходится без этих материальных благ? Правда, я одного такого знаю, но... ша!
Я сую ему сотенную и советую пойти с кем-нибудь выпить, повидаться с общими друзьями. Он взбешенно отвечает:
— И ты советуешь мне разменять гранит моего одиночества на мелочь ненужных встреч, на пятаки невесомых знакомств?
(Что это он, защищается от собственной щедрости? А уж я-то знаю, как он щедр.)
Позвонил мой друг С.Н. Он боится ходить по улицам, слишком близко подходить к толпе, из-за того, что у него вид на жительство лица без гражданства. Самый «революционный» из всех этих студентов, говорит он, временами хочет спать, растянуться в кровати, которую кто-то смастерил, закурить сигарету, кем-то изготовленную, перевезенную, проданную.
С. Н. ненавидит «воцарившийся бардак».
Те, кто не сошли с ума, и понимают это, испытывают стыд и чувство вины.
Ксавье Д.: Заметно, что они войны не знали. Вот им не приходится создавать нехватку, хаос, для того, чтобы научиться ценить комфорт, еду, изобилие, личную свободу. Все это становится в тягость, просто невыносимым, когда существует слишком долго.
В этой обстановке общей тревоги и неуверенности, куда больше отвечающих человеческой природе, чем искусственный «уют» «цивилизованных» городов, всем хочется согреться у своих. У кого нет своих, тот отдает себе отчет в подлинности и реальности своего одиночества.
Художник И. Н, рассказал мне о том вкладе, который он собирается внести в «революционную» программу:
а) запретить в Париже автомобильное движение. Заменить лошадьми;
б) сливать сточные воды и нечистоты в Сену ниже столицы, все набережные Парижа превратить в огромный пляж. Тогда Париж станет единственной столицей, в которой можно будет жить. В назидание другим городам.
Рабочие заводов «Рено» станут тренерами по плаванию и конюхами.
Дмитрий Савицкий: А вот Кон-Бендит той эпохи, отбирающий у журналиста микрофон:
Кон-Бендит: Дай мне микрофон! Кому? Мне! Я здесь! Слушайте, я взял микрофон, потому что я только что вернулся с первой баррикады. Полиция в данный момент забрасывает нас химическим грантами. Совершенно ясно, что демонстранты не долго продержатся. Нам не хватает сил, но перед методами, к которым прибегла полиция, мы не можем отступить.
Дмитрий Савицкий: Страх за жизнь товарищей не оправдался. Май 68-го года принес в жертву бунту одного полицейского и одного студента.
Ну а за выступлением Кон-Бендита «Европа Один пустила песню Эрика Шардена «Мой мир сер, мой мир синь…». Что ж, пора заканчивать. Ги Окенгем, участник майских событий, выпустил в 86-м году книжку почище «Записок контрреволюционера» - «Открытое письмо тем, кто от воротничков в стиле Мао перебрались в клубы Ротари». Он зло высмеивает бывших революционеров, ставших левой буржуазией, со всеми буржуазными атрибутами. Он в пух и прах разделывает бывшего главного редактора газеты «Либерасьон» - Сержа Жюли, последователя Че Гивары - Режиса
Дебре, бывшего министра культуры Жака Ланга, «архитектора королей» Ролана Кастро, философа без философии BHL , Бернара Анри Леви и, конечно, Андре Глюксмана - эту лунную сторону BHL я. Он их обвиняет в том, что они спокойно предали идеи своей молодости, стали теми, когда в 68-м ненавидели, захватили ключевые посты на высотах власти, создали пуленепробиваемый клан и огнеупорную левую демагогию. Ги Окенгем пишет главному редактору газеты «Либерасьон» Сержу Жюли, одному из лидеров движения мая 68-го, крикливому, горластому и вечно готовому переделывать общество, Сержу Жюли, который нынче потерял газету, вынужден был продать ее Ротшильдам, о том, что грозный Серж больше всего похож на боксерский мешок, на инертную массу. «Когда тебя бьют, - пишет Окенгем, - ты качнешься пару раз и снова превратишься в нечто бесформенное. Удары в тебе вязнут, исчезают».
Здесь Ги Окенгем вспоминает фразу Оноре Бальзака об упрямой природе женщин, которых сколько не мни всю ночь, к утру они принимают свою обычную форму. И это женское качество писатель видит и в Серже Жюли, который выдохся сразу же после кончины 68-го года, который перестал отвечать ударом на удар, а от оскорблений и злых выпадов - лишь набирает вес.
Для Ги Окенгема Сержу Жюли, а все же он заправлял до недавнего времени главной газетой левых, все идет на пользу. Он научился спокойно переваривать любые конфликты: политические, профессиональные, профсоюзные. Ги Окенгем пишет, что легендарные «годы Либерасьон», а в 70-е и 80-е так оно и было, будущие историки, быть может, назовут эпохой, когда уцелевшие гошисты, порвавшие с марксизмом, с удовольствием начали открывать для себя прелести капитализма:
Франсуа Миттеран привел бывших бунтарей к власти и они, бывшие маоисты, троцкисты, анархи (анархисты) сталь (сталинцы) провели в стране настоящую теневую революцию, революцию для себя и для своих. Бедная, в несколько комнат, редакция газеты «Либерасьон», ютившаяся на грязной улочке возле метро «Барбесс», вдруг разбогатела и перестроила спиралевидный гараж,
рядом с Площадью Республики, под редакцию. Появились новейшие компьютеры, в десять раз вырос штат, было создано приложение к газете - еженедельник «Сендвич».
Именно здесь, окончательно остывая, работали последние бунтари с баррикад. Жюли правил ими с безразличием и холодком.
В это же время Франсуа Миттеран роздал шестидесятивосьмидесятникам ключевые посты на радио и на телевиденье. Многие из них - и поныне там. Они стали ядром этой новой буржуазии улицы Бюси на Левом берегу и улицы Бретань - на Правом. Из них вышли министры или советники министров при правительстве Жоспена, это они скупили виллы на курортных островах - вроде Бель-Иля и отгрохали себе квартиры возле Люксембургского сада.
Левая идеология исчезла, но сохранился ее словарь, словарь баррикад, а, главное, словарь ненависти, что было так хорошо заметно во время последних президентских выборов. По всей стране лидеры левых, на самом деле лидеры левой буржуазии, призывали ненавидеть не общество потребления, как в 68-м году, а правых, то есть соперников, то есть капиталистов, забывая о том, что большинство из них этими капиталистами и стали.
Однако социалисты и весь левый фланг проиграл на последних выборах, и Николя Саркози, на пути в Елисейский дворец, произнес фразу, которая сбила с ног левых: «Я пришел, чтобы покончить с маем 68-го года». Что он имел в виду? Скорее всего, остаточные идеи, которые так ловко и так щедро сеют левые мэры и левые профсоюзники в головах подростков. Срабатывает все тот же механизм: попытка превратить возрастной бунт в бунт идеологический. Франции вот уже 30 лет не удается провести реформу системы образования, сделать университеты автономными, создать достойные страны кампусы. Левая молодежь, под влиянием левых студенческих профсоюзов, 2-3 раза в месяц выходит на демонстрации. С этим и хочет покончить президент. С промывкой мозгов, с освобождением молодежи от левых догм. И, тем более, в такой сложный момент, когда система образования должна поставлять стране научно-исследовательские кадры, если страна не хочет отстать от авангарда западных стран.
Кон-Бендит выпустил в марте книгу «Забыть 68-й». Не хочет ли он забыть те дни, ставшие в итоге поражением? Не совсем честной легендой?
Ну, а бульвар Сен-Мишель и революционные улицы - Ги Люссак, Сен-Жак и Месьё Лё Пранс - еще при Миттеране закатали асфальтом.
Так что пляж нынче, не под булыжником города, а под его под асфальтовой коркой.
