Владимир Тольц: Сегодня в традиционном книжном обзоре конца месяца вы услышите о том, что 2 постоянных участника нашей программы прочли этой весной. Но прежде речь пойдет о другом. О том, куда уходит наше пионерское детство.
В этом году традиционные партийно-детские торжества возле Кремля - юбилей Всесоюзной пионерской организации имени В.И.Ленина - отмечались особенно пышно. (Хотя целиком ее имя средства массовой информации, кроме коммунистических, разумеется) предпочитали не упоминать. 85-летие – круглая дата. Чтобы достойно ее отметить Геннадий Андреевич Зюганов перекрыл свой собственный прошлогодний рекорд: принял в пионеры 4 с половиной тысячи мальчиков и девочек (против 2 с половиной тысяч в прошлом году), а многих и „собственноручно“ поцеловал. Тысячи их родителей и рядовых граждан умиленно наблюдали за этой церемонией по телевидению, ностальгически вспоминая свои пионерские годы, лагеря, вожатых, дурацкие детские шутки и анекдоты про пионэров и пионерок. Еще бы: статистика свидетельствует, что в пионерах побывало более двух третей ныне живущих россиян. И по данным опроса, проведенного год назад одним из одобряемых российской властью центров общественного мнения, более 75 процентов опрошенных (по другим данным – даже 85!) «с радостью отдали бы своих детей на поруки таким дисциплинирующим структурам».
Вместе с тем наблюдается и иное: большинство нынешних детей уже ничего не знают о реальных или мнимых подвигах «пионеров-героев». А если и вспоминают имя одного из них, сохранившееся в общественном сознании как синоним доносительства, то произносят его по-бахчиняновски, на английский манер: «Паблик Морозов». Про красный галстук как символ пионерства еще что-то знают. А вот про пионерский горн - ничего. (Бывает, одни толкуют его как печь, в которой пионеры плавили металлолом, другие, как название мыса в Южной Америке…)
Куда уходит наше пионерское детство? Что происходит с сохраняющейся на периферии нашего общественного сознания памятью, - я процитирую Антона Носика, - об «огромном советском бюрократическом холдинге, который осваивал часть идеологического пропагандистского бюджета, владел недвижимостью, издавал газеты, держал радиостанции»? - Все это становится достоянием, точнее, предметом освоения и изучения теми, кто никогда ни в каких пионерах не состоял. Вот одна из них профессор Оксфорда Катриона Келли – автор монументального труда о мире детства многих поколений российских и советских людей и готовящегося к изданию сочинения об упомянутом мной Павлике Морозове. 3
Катриона Келли: Что касается пионерской организации, в первое время ее существования – это очень серьезная политическая организация для детей. Даже можно так сказать, для детей, молодых людей меньше 14-15. Потому что тогда основная проблема, куда деть детей, которые не доросли до комсомола, но они стремятся в комсомол. Одно из побуждений для создания коммунистической организации для детей – это как раз судьба переходного возраста, они еще не тинэйджеры, но чуть моложе и так далее. Это классовая организация, но туда стремились, в основном дети «бывших», потому что это способ освободиться от «проклятого» прошлого. Но в основном принимались в эту организацию по плану детей пролетариата и крестьян. Потом это начинает меняться уже в начале 30-х.
Владимир Тольц: Британский историк советского детства профессор Катриона Келли. Еще один исследователь советской пионерии, не испытавшая на себе педагогических экзерсисов пионервожатых и казарменных прелестей пионерских лагерей соискательница Европейского университета в Санкт-Петербурге Дарья Димке.
Дарья Димке: Меня все-таки приняли в пионеры, только я побыла им всего четыре дня, потому что ровно через четыре дня все это было отменено. Дело в том, что пионерскую организацию в разных городах, поселках и селах нашей великой родины отменяли по-разному. Где-то ее отменили в 90 году, где-то в 92, где-то еще позже. Я успела побыть. Есть сверстники, которые целый год были в пионерской организации, тогда как у нас в школе она была отменена. Я училась в Иркутске. Это был 95 год.
Владимир Тольц: Даша, профессор Келли остановилась на изменениях в пионерской организации в начале 1930-х годов…
Дарья Димке: В 30 годы власть попыталась, и у нее это получилось, использовать эту организацию для индоктринации и контроля детей. Для индоктринации сферы идеологии, то есть для промывания мозгов и в административной сфере, проще говоря, чтобы дети служили взрослым. Школы и отряды в сущности перестали быть организацией, превратившись в возрастной класс. Принятых в пионеры школьников тогда были единицы. Выйти из пионерской организации по своему желанию или по несогласию с чем-то было практически невозможно, да и практически немыслимо. Эта ситуация изменилась в начале 60-х, когда разные детские отряды и клубы стали возникать при домах пионеров и при жилконторах. Эти отряды также работали под эгидой пионерской организации, однако напрямую со школой связаны не были. Кроме того членство в них, как и в пионерских отрядах 20-х годов, было добровольным и все они организованы по принципу детского самоуправления. То есть можно сказать, что с конца 50-х до начала 90 годов пионерских организаций, естественно, очень неравных по численности, было две. Одна при школе по сути никакой организацией не была, главным образом выполняя функцию возрастного класса. Вторая, напротив, была внешкольной, добровольной, разновозрастной. В школе от пионера главным образом требовали хорошей учебы, примерного поведения, занятия же внешкольных отрядов, клубов могли быть сами разными – журналистика, спорт, помощь колхозам, озеленение городов, практически все, что угодно.
Владимир Тольц: Вы узнаете в этих рассуждениях историка советского пионерства Дарьи Димке свое пионерское прошлое? Я, лично, не очень. Про «помощь колхозам» припоминаю, но и про постоянную пионерскую принудиловку вспоминаю тоже. – Какая уж тут добровольность. А вот про «практически две» пионерских организации – ни в толк не возьму, ни припомнить ничего такого тоже не могу. «С другой стороны, - говорит мне мой приятель, некогда изгнанный из совета пионерской дружины за «порочащее звание пионера поведение» (он шашни крутил с пионервожатой), - с другой стороны, представьте, что, например, декабристы, прочли бы о себе то, что пишут о них декабристоведы. - Тоже себя бы не узнали!» Но их ведь давно уже нет! – «Да, - отвечает, - у историков пионерии писательское нетерпение. Могли бы и подождать со своими выводами…» Но мне кажется, дело совсем не в этом. Я ведь верю в то, что с романтической ностальгией пишет о пионерах сегодня Тимур Кибиров. И в том, что пишет о них сетевой поэт Orlusha тоже не сомневаюсь. Может, пионерство нужно не только по бумажкам и чужим рассказам изучать, но и на собственной шкуре? Но тогда вечный вопрос историку: может ли рыбка (даже если она - премудрый пескарь) стать ихтиологом? Поэтому прислушаемся с уважением к нашим «ихтиологам», никогда не плескавшимся в наших пионерских бассейнах: нужна ли пионерская организация сегодня?
Катриона Келли:
Катриона Келли: Сложный вопрос. Я против обязательных организаций. Нельзя сказать, что пионерская организация была формальной, общеобязательной, но на деле это было так. Дети оставались вне пионерской организации, но опять-таки, начиная с середины 30 годов в виде наказания. Редкий ребенок туда не попадал. Из организации исключали опять-таки в порядке эксцессов, какие-то проступки невинного, как считалось, характера и так далее. Так что ребенок, который не принадлежал к организации, был белой вороной. Я несколько опасаюсь такой ситуации, во-первых, по непривычности, потому что я выросла в обществе, где организации все-таки были добровольные. А с другой стороны, работа такой организации как раз по отношению к детям из неблагополучных семей и так далее очень важная.
Владимир Тольц: Так считает британский профессор Катриона Келли. Мнение российского историка пионерии Дарьи Димке:
Дарья Димке: Детские организации нужны, поскольку дети имеют право на нормальную жизнь, то есть на свою собственную. Они не могут постоянно существовать только в школе, только под надзором взрослых, они имеют право на свой выбор. Естественно, уличная компания такого выбора не дает. Но учитывая предшествующий советский опыт, эти организации не должны быть напрямую связаны со школой. Желательно также, чтобы они были признаны властями официально, то есть были объявлены наряду со школой средством воспитания детей и подростков.
Владимир Тольц: Похоже, эти пожелания уже реализуются. Централизации не произойдет. Просто наряду с зюгановской красногалстучной пионерской организацией партией «Единая Россия» создается другая – «Юность России». Сообщается, что « в недалеком будущем каждый второй школьник страны вольется в ряды юного резерва партии власти ». И уже разработана униформа юных ЕдРоссов: «футболки и бейсболки с эмблемой: композиция на белом фоне, в центре которой расположено стилизованное изображение раскрытой книги с горизонтальными полосами равной ширины белого, синего и красного цвета». В общем, дерзновенные мечтания знатоков прошлого воплощаются в светлом будущем…
Сейчас ужатый недавними юбилеями и памятными датами традиционный обзор – прочитанное весной.
Слово моему коллеге Кириллу Кобрину.
Кирилл Кобрин: Так получилось, что до меня только недавно дошел декабрьский номер британского журнала History Today , который я регулярно читаю с большим удовольствием. Но это, конечно, не реклама журнала. Там есть несколько сразу публикаций, посвященных сопоставлению двух эпох террора. Первая эпоха хронологически более поздняя – это наша эпоха, которая началась, по разным оценкам, либо в 70-е годы прошлого века, либо с 11 сентября 2001 года – это более драматическое событие. А вот предыдущая эпоха террора, предыдущая эпоха даже может быть террористической паники, она, как ни странно, менее известна, несмотря на то, что в свое время это были такие же громкие события, как и 11 сентября. Речь идет о так называемом анархистском, но я бы назвал его в отличие от британских историков не анархистским, а вообще радикальным или лево-радикальным террором. Итак, эпоха анархистского лево-радикального террора, которая началась в последней трети 19 века и где-то закончилась вместе с началом Первой мировой войны.
Действительно, в этих публикациях History Today говорится о фактах, которые известны всем, но тем не менее, почему-то они в своей совокупности забыты. За это время было убито несколько европейских монархов террористами, это был итальянский король, это был российский император Александр Второй, это был американский президент, это был французский президент. Надо сказать, что такого размаха террор не имел никогда ни до, ни после. Тем не менее, мы почему-то об этой эпохе забываем и абсолютизируем наши нынешние страдания и страхи, связанные, безусловно, с реально существующей опасностью, но, тем не менее, представляете, если бы сейчас убили, не дай бог, конечно, первых государственных лиц этих стран или что-то с ними произошло, в каком бы обществе мы жили. При этом авторы публикаций в History Today гов о рят , что не стоит особенно налегать на разницу между тогдашним террором и нынешним террором. Мол, тогдашний террор был, условно говоря, более благородным, потому что он был сконцентрирован на убийстве отдельных людей, невинные люди почти не погибали, если погибали, то не специально по вине террористов. А сейчас как бы главное оружие террористов – это действительно страх. Отсюда и название террористов от слова «тер» латинского – страх, ужас. Якобы здесь есть очень большое различие.
Но все-таки давайте вспомним, что убийство, даже если на русской почве, в русской истории убийство Александра Второго, при этом убийстве не только был убит сам царь, его конвой, пострадали и прохожие. Если мы вспомним убийство великого князя Сергея Александровича, то же самое. Покушение на Столыпина, взрыв его дачи, сколько людей погибло. Это, конечно, все-таки не 11 сентября 2001 года, но по тогдашним техническим возможностям это вещи сопоставимые.
Во-вторых, в конце 19 века были и другие теракты. Достаточно вспомнить французских анархистов, которые дважды совершали теракты именно в местах публичного скопления народа, не целясь в кого-то отдельно. Я имею в виду и взрыв знаменитый во время оперы в Париже в 80 годы, и взрыв в кафе на Монпарнасе. Оба раза это были анархисты, которые говорили, что они хотели просто напугать общество и заставить его задуматься о том, что мир устроен неправильно, что его нужно каким-то образом изменить. Так что здесь различие не очень велико, надо сказать. Конечно, разная идеология. За анархизмом стояла и собственно теория анархизма и, конечно, психологически, я бы сказал, дешевое ницшеанство. Сейчас за террором стоит совершенно иная, безусловно, идеология. Но раз уж мы говорим о том обществе, где страх террора приобретает порой панические черты и где государство частенько использует этот страх террора для того, чтобы обосновать массу регулирующих, запретительных, репрессивных мер, которые часто по масштабу выходят за пределы той опасности, которая реально существует, то вот здесь эти две эпохи можно сравнить.
И наконец последнее. Конечно, гигантскую роль в терроре конца 19 – начала 20 века сыграл Альфред Нобель, изобретатель динамита, потому что если бы не было динамита, не было бы этой волны взрывов, бесконечных взрывов. Одно дело попытаться заколоть кинжалом какого-нибудь короля, как это сделал Равальяк в отношении Генриха Четвертого, другое дело заложить бомбу и взорвать ее, унеся вместе с жизнью того, на кого покушался, десятки или сотни других жизней. Так что технический прогресс играл огромную роль в терроризме конца 19 века, точно так же, как и в терроризме начала 21.
И наконец последний вопрос, который задают, наверное, все: когда же это кончится? Когда мы имеем дело с каким-то страхом, ужасом, нам хочется скорее избавиться, общественному сознанию, подсознанию хочется скорее избавиться от всего этого. И вот здесь не очень утешительные, надо сказать, итоги первой волны террора. Он завершился с началом Первой мировой войны, когда убийство стало таким массовым занятием, что отдельные 10, 20, 30, 100 тысяч человек не играли никакой роли, потому что никто не может убить больше людей, чем государство.
Владимир Тольц: Кирилл Кобрин о британских публикациях по истории мирового терроризма.
А сейчас слово моей коллеге из Амстердама Софии Корниенко, прочитавшей недавно очередную книгу из серии «QI» (КьюАй), в написании которой принял участие наш любимый с Софьей автор Стивен Фрай.
Софья Корниенко: Готовясь к эфиру, я решила перечитать несколько страниц в этой опасной книге, и она вновь засосала меня на несколько часов. The Book of General Ignorance («Книга всеобщих заблуждений») представляет собой подробный и позорный каталог популярных, но, увы, ошибочных представлений об окружающем мире. На обложке – предупреждение: This book will make you feel very small and silly («Эта книга вызывает у читателя острое чувство собственной ничтожности и глупости»). Если вы до сих пор считаете, что у английского короля Генриха VIII было шесть жен, что столица Таиланда – Бангкок, что насекомые слетаются на свет, что человек произошел от обезьяны, что число Зверя – 666, что Америка названа в честь Америго Веспуччи или что Эйнштейн – автор теории относительности, вам пора открыть эту книгу. Незамедлительно. И пусть вас утешит то, что «Книга всеобщих заблуждений» написана с неподдельным оксбриджским юмором. Иначе и быть не могло, ведь это очередной продукт в рамках полюбившегося многим в Великобритании проекта QI. Эта таинственная аббревиатура – перевертыш IQ – расшифровывается как традиционное интеллигентское, сдержанное «quite interesting» («довольно интересно»). Проект QI, начавшийся с телепередачи с одноименным названием на Би-Би-Си, быстро перерос в целое движение, со своими книжными магазинами «QI», кафе и барами «QI» и даже элитарным клубом «QI» в Оксфорде, который по результатам голосования в газете «Индепендент» занял седьмое место в конкурсе на лучшее место для встреч во всем Соединенном Королевстве. Идея – как проекта, так и книги –принадлежит знаменитому продюсеру Джону Ллойду, который заразил ею актера и писателя Стивена Фрая, Человека, Который Знает Всё. Фактический материал книги собрал эксперт QI Джон Митчинсон и, как пишут авторы, «целый боевой отряд» исследователей с повышенным уровнем любопытства и склонностью задавать непростые вопросы. Стивен Фрай перевел их изыскания на свой родной язык легкой иронии. «Читай эту книгу с умом, малыш, ибо велика сила невежества!» - напутствует Фрай читателя во встуительном слове, и в этой правде лишь доля шутки. Ибо следует опасаться тех, кто считает, что знает то, что должны знать все. Тем из нас, кто говорил: «Остановитесь, возможно, все мы ошибаемся и дело обстоит иначе» издавна принято было подсыпать яд, выкалывать глаза и выворачивать кишки, продолжает Фрай. И сегодня, когда все накопленные знания мира можно получить одним волшебным щелчком мышки, мы, быть может, находимся в еще большем заблуждении, чем в былые времена мракобесия (если они, вообще, «былые»). Как любил говорить Томас Эдисон, человек, который не изобретал электрической лампочки, «мы не знаем и миллионной доли процента того, что можно о чем-либо знать». Это большой секрет, но мало какой школьный учитель признается перед своими учениками, что человечество так и не пришло к пониманию того, что же такое на самом деле гравитация, сознание, электричество или вирусы. Мы не знаем почему что-то не есть ничто, и лишь недавно начали подозревать, что пустоты не существует. И самый интересный вопрос: если количество способов обмена информацией в человеческом мозге превышает количество атомов во вселенной, почему же наши дела до сих пор так плохи? Признаться честно, я сама недавно прямо в эфире «Радио Свобода» купилась на один из мифов, развенчанных в книге Стивена Фрая, когда, комментируя деятельность активистов за права животных в Голландии, пересказала популярную шутку о том, что у золотой рыбки память все равно несколько секунд, и она, мол, никаких издевательств над собой не помнит. К своему стыду из «Книги всеобщих заблуждений» я узнала, что уже пять лет назад в одном из британских университетов доказано, что память золотых рыбок составляет, как минимум, три месяца. Кстати, по мнению авторов книги, единственное, что отличает нас от животных – это врожденное чувство любопытства. Мы – единственные на нашей планете существа, которые задаются вопросом о смысле своего существования. Во всяком случае, из уже изученных существ.
