Виктор Ерофеев: Наши гости – лауреат общенациональной литературной премии «Дебют» Александр Снегирев, студентка Литературного института имени Горького Полина Клюкина и номинант премии «Национальный бестселлер» Дмитрий Черный. Тема нашей сегодняшней передачи – молодые писатели. И мы сегодня поговорим о том, что они пишут, и вообще, что такое быть писателем именно в нашей стране, именно сегодня. Причем из разных городов, то есть двое из Москвы, а Полина – из Перми. Мы начинаем нашу передачу, естественно, с вопроса о том, можно ли вообще быть писателем сегодня. У меня такое впечатление, что молодой писатель, как всегда, но особенно теперь, находится в таком роковом кольце: чтобы стать писателем, надо издать книгу, а чтобы издать книгу, надо быть писателем. Это рок. Это всегда так бывало. И чтобы пробиться, всегда – до революции и после революции и сейчас – очень трудно. Но дело в том, что в какие-то моменты пробиться писателю не трудно, если он берет какую-то роковую тему, например, становится диссидентом, все критикует, или, наоборот, становится общенациональным любимцем партии и правительства с раннего возраста, и тоже много дверей. А вот сейчас, по-моему, и диссидент не пройдет, и любимец не пройдет. А что может пройти? Давайте мы, Дмитрий, с вас начнем. Что проходит?
Дмитрий Черный: На мой взгляд, я просто тут левый, наверное, диссидент. Но я до того, как издать роман «Поэма столицы», я довольно долго занимался левой журналистикой и левой политикой. Поэтому имя мелькало до этого. А теперь вдруг бабах, такой романище.
Виктор Ерофеев: 800 страниц. Сколько же вы писали его?
Дмитрий Черный: Ну, семь лет, это не считая редактуры.
Виктор Ерофеев: То есть с детского сада.
Дмитрий Черный: Ну, почти, да, с 90-х.
Виктор Ерофеев: Сколько вам сейчас?
Дмитрий Черный: 33. При этом книга не сильно измучила. Но что существенно, там всю вторую часть занимает такой молодой левый политикум.
Виктор Ерофеев: А что значит левая политика, спросят нас радиослушатели? Что это значит? Вы защищаете народ, вы защищаете либерализм слева?
Дмитрий Черный: Кстати, либерализм слева, пожалуй, да, особенно в последнее время. Совершенно недавно просто аплодировал Марии Арбатовой. Уж, казалось бы, куда дальше по политическому спектру? Тем не менее, относительно клерикализма она совершенно верные вещи говорила. Ну, левая – то, что мы видим по телевизору, политика. То есть, например, акции против точечной застройки. Казалось бы, все очень просто по граждански, но ведь это действительно борьба меньших с большими, узких, худеньких кошельков с толстыми.
Виктор Ерофеев: Хотите ли вы сказать, что вы защищаете народ, наше население от вот этого безумного капитализма, который у нас в стране?
Дмитрий Черный: Естественно, хочу. И я думаю, что романом я это сказал. То есть это была такая попытка что ли без политических лозунгов, каких-то достаточно высушенных формул просто объяснить, как к этому приходят. Через очень реалистические эпизоды, включая даже какие-то эротические. То есть это не есть что-то заповедное даже для левых. Потому что традиционно считают, что если коммунист, то, наверное, по-советски пуританский. Нет, это такой радикальный современный реализм, путь от индивидуального счастья, которое не удалось, к коллективному. Это не назовешь, конечно, счастьем, до счастья далеко, но к такому коллективному драйву, общественному, уличному, площадному, митинговому. Там даже есть эпизод, как человек поднимает флаг над Госдумой знаменитый, это было в 2004 году, просто с его даже прямой речью.
Виктор Ерофеев: То есть есть документальные какие-то вторжения.
Дмитрий Черный: Конечно, естественно.
Виктор Ерофеев: Александр, а что у вас, с точки зрения защиты? Сидят слушатели и думают, надо читать вас или не надо читать? Рядом со мной лежит ваша книга «Как мы бомбили Америку». Кому нужна такая книга? Для кого написана?
Александр Снегирев: Книга написана…
Виктор Ерофеев: Вы Америку что ли не любите, бомбите ее?
Александр Снегирев: Как раз наоборот. К Америке я отношусь ровно, скорее с симпатией, как в принципе ко всем другим странам.
Виктор Ерофеев: Вы там были?
Александр Снегирев: Да, был, не раз. И я могу сказать с уверенностью, что знаю изнутри, потому что мне приходилось работать на всяких низкооплачиваемых работах и в каких-то обеспеченных домах и интерьерах я бывал и с людьми общался. То есть Америку я так или иначе себе представляю и отношусь к ней с большим интересом и уважением. Это такая мощная страна, с мощными традициями, сильной культурой и красивой природой.
Виктор Ерофеев: Насчет природы абсолютно точно.
Александр Снегирев: У нас, к сожалению, как и вообще в Европе, Америку, может быть, заслуженно, может быть, нет принято ругать, огульно в основном, потому что Америка – это плохо. Но Америка, на мой взгляд, - это современная Римская империя. Так или иначе, но в истории последних двух веков Америка останется как мощное государство, которому все подражают так или иначе, которое задает тон. Но я отвлекся.
Виктор Ерофеев: Нет, нет.
Александр Снегирев: Ну, это мой взгляд на Америку. А история, которая называется «Как мы бомбили Америку», - эта книжка о двух парнях из Москвы, один эстонец, другой русский, они поехали туда на летние заработки, молодые ребята, которым исполнился 21 год.
Дмитрий Черный: То есть бомбили в смысле зарабатывали.
Александр Снегирев: Да, слово «бомбили» в названии используется в контексте зарабатывания денег. И они там пережили разные приключения и в конце столкнулись с событиями, лето кончилось 11 сентября для них. Для них и лето кончилось, и юность кончилась, и такое мощное путешествие в великую страну кончилось этим. И вот книга посвящена их переживаниям об Америке в целом, о людях, которых они там встретили, и о вот этой трагедии, которая изменила мир до неузнаваемости.
Виктор Ерофеев: Это про Америку. А как вы к России относитесь? Вы любите Россию?
Александр Снегирев: Да, Россию очень люблю.
Виктор Ерофеев: А за что?
Александр Снегирев: Трудно сказать. Это такое отношение, наверное…
Виктор Ерофеев: Вы любите государство или страну Россия?
Александр Снегирев: Ну, ответ очевиден. Конечно, я люблю страну. Хотя сказать, что я люблю страну, объективно мне трудно, потому что я был в некоторых городах и деревнях. Но та Россия, которая мне известна, она мне кажется очень классной. Это как отношение к родителям. Сказать, кого ты больше любишь, папу или маму и за что, трудно, потому что…
Виктор Ерофеев: Папа – государство, а мама - страна?
Дмитрий Черный: И земля – мать.
Александр Снегирев: И мама ли тебя родила, а не взяла в детском доме? Тут много вопросов. К родителям я очень хорошо отношусь и к стране так же, как к родителям. Потому что ты видишь недостатки, особенно с возрастом. Но любить меньше от этого не любишь. Я недавно был в городе, очень смешное название у него Граховец. Случайно там оказался с друзьями, специалистами по России.
Дмитрий Черный: Как писатель Гришковец.
Александр Снегирев: Был ли Гришковец в Граховце? Они говорят: «Поехали туда». Сели на машину, поехали. Я открыл для себя еще один очень красивый город, маленький, очень обаятельный, абсолютно где-то в принципе застрявший в начале 90-х и по нравам, и по… А по архитектуре оставшийся в 18-м веке, несмотря на все коммунистические сносы и прочее. Этот замечательный город стоит недалеко от Нижнего Новгорода. Таких городов, насколько я понимаю, довольно-таки много. И люди симпатичные, не все, конечно, но в целом.
Виктор Ерофеев: Сильно отличаются от американцев?
Александр Снегирев: Интересно, но провинциальная публика, по моим наблюдениям, во всем мире, мне знаком западный мир и Россия, я не искушен в Африке или в Азии, провинциальная публика похожа друг на друга. Не говоря уж о внешности, как ни странно, и манере одеваться. То есть можно в деревне в Провансе наткнуться на тетку, одетую, казалось бы, если подойти и поздороваться с ней по-русски, то она ответит с говорком.
Полина Клюкина: Вы очень по-московски рассуждаете.
Александр Снегирев: Может быть, но я могу рассуждать по-московски.
Виктор Ерофеев: Подала голос Полина, она из Перми.
Александр Снегирев: Вот началась полемика.
Виктор Ерофеев: И началась полемика. Полине 21 год, она закончила сейчас второй курс Литинститута. Полина, а о чем вы пишете книги? О чем вы пишете свои рассказы? Как я понимаю, вы пишете рассказы.
Полина Клюкина: Да, я пишу рассказы и, скорее всего, не о любви к России, это точно.
Виктор Ерофеев: А о любви просто.
Полина Клюкина: Нет. Человек и, наверное, какой-то чужой жизненный опыт. В каждом рассказе читается какое-то такое недовольство, наверное, крестьянское недовольство.
Виктор Ерофеев: Вы из крестьянской семьи?
Полина Клюкина: Ну, у меня все дедушки, бабушки, прабабушки из деревни. И такие гены во мне есть.
Александр Снегирев: Так и я из крестьянской семьи.
Виктор Ерофеев: Наши слушатели слушают вас сейчас и думают, читать произведения или не читать. Что вы можете сказать им такого, чего они не знают? Как вы думаете, Полина, что им можно такое рассказать? Вы говорите, про любовь вы не пишете, значит, вы не можете поделиться своими какими-то откровениями про современное поколение, как они любят.
Полина Клюкина: Наверное, все-таки не про современное поколение, а про поколение моих родителей.
Виктор Ерофеев: Вы любите их?
Полина Клюкина: Да.
Виктор Ерофеев: А за что?
Полина Клюкина: Потому что это люди, которые пережили этот перелом.
Виктор Ерофеев: Как все мы.
Полина Клюкина: Как они адаптировались к этому. Я не могу сказать, что все адаптировались. Глядя на свою маму, ей это удалось. Она смогла, сумела попасть в эту струю. Но очень многие сломались.
Виктор Ерофеев: Это важная тема.
Александр Снегирев: Особенно, наверное, в деревнях, ведь там так пьют.
Полина Клюкина: В том то и дело, что я росла в деревне с мальчишками и видела все это и сейчас вижу, как мои все родственники живут. Это не лучшее. Поэтому я так и говорю, что это очень по-московски.
Виктор Ерофеев: Мы говорим сейчас о том, о чем действительно стоит говорить с молодыми писателями. Тематика – отношение к России, отношение к родителям, отношение к любви. И я так понимаю, что действительно, с точки зрения наших писателей, хотя страна прекрасная и города прекрасные, но жить трудно. Да, Полина?
Полина Клюкина: Да.
Виктор Ерофеев: А почему трудно? Что, рук, ног нет у людей?
Полина Клюкина: У людей то как раз есть, но порой создается впечатление, что никому этому не надо – этих рук, ног.
Виктор Ерофеев: А что надо?
Полина Клюкина: Очень много людей не востребованы просто, сидят где-то и занимаются непонятно чем. Что надо? Это сложно сказать.
Виктор Ерофеев: У нас тут есть такой остряк Сергей Митрофанов, уже засыпал нас своими замечательными посланиями. «Полина, какой у тебя любимый писатель?» Какой у вас писатель любимый?
Полина Клюкина: Оскар Уайльд.
Виктор Ерофеев: О как! Вот так вот. Наверное, Митрофанов и не читал такого писателя.
Александр Снегирев: Сможет ли он сострить на эту тему?
Виктор Ерофеев: А что? «Портрет Дориана Грея»? Ну, там же такая эротика…
Полина Клюкина: Я очень люблю Акутагаву. Если из русских писателей, я очень люблю Чехова, рассказы Чехова, и как любая девушка я люблю бунинские «Темные аллеи».
Виктор Ерофеев: А почему любая девушка любит «Темные аллеи»? Ведь это очень мужские рассказы.
Полина Клюкина: Вот об этом как-то я не думала.
Виктор Ерофеев: Ну, подумайте тогда.
Полина Клюкина: Хорошо.
Виктор Ерофеев: Дмитрий, а какой ваш ареал литературный? Что вы любите?
Дмитрий Черный: Ну, это бесконечно перечислять можно.
Виктор Ерофеев: Ну, просто назовите двух-трех.
Дмитрий Черный: Ну, наверное, Кортасар, из наших отечественных Булгаков, несмотря на полную политическую противоположность. То есть у него «Мастер и Маргарита» - это роман как бы с белых позиций о той красной Москве.
Виктор Ерофеев: Точно не с левых.
Дмитрий Черный: У меня все наоборот и тоже про Москву. И, пожалуй, что сейчас мне сложно их так проранжировать всех писателей, но сейчас мне, например, Буковский очень нравится. Его сейчас стали издавать. Как раз «Американец», между прочим, когда говорили про Америку, я подумал, ну как же мы не вспомнили про литературу американскую? Причем еще и латиноамериканскую. Они нас научили дай Бог! Мы просто иногда скрываем и как-то умалчиваем, что вроде как мы прямые потомки Достоевских, Толстых, и минуя этот 20-й век, американцев. По крайней мере, эту идею развивал Прилепин, я читал, что американцы где-то сбоку. Ничего подобного. Хемингуэй тот же самый, они очень сильно воспитали и не только писателей, кстати, журналистов.
Виктор Ерофеев: Да, и вообще, стиль жизни нашей, Хемингуэя, везде фотографии на белой стене с таким свитером колючим. Нина Васильевна нам звонит. Нина Васильевна, вы читаете молодых, хотите задать им вопрос?
Слушатель: Я услышала вашу реплику насчет нашей власти и хочу сказать, у них не хватает не рук, ног, а у них не хватает головы.
Виктор Ерофеев: Ой, как вы правильно говорите.
Слушатель: Поэтому мы плохо и живем. Они не думают о народе. Они только думают о себе, потому что к власти пришли люди особого склада, которые никогда не были у власти в России, все это двухтысячелетие. А теперь они господствуют, и господство их нам не нужно.
Виктор Ерофеев: Спасибо за вашу реплику. Дело в том, что, наверное, не все, а большинство людей следит за чемпионатом Европы по футболу и обратили внимание на то, что наши ребята неплохо играли, даже хорошо играли и выиграли у Голландии. И меня немцы попросили написать статью по поводу того, почему мы выиграли. Я думал, думал, и мне пришла в голову такая идея, что в общем действительно позвали тренера замечательного, и вот он выстроил нашу команду. Идея в общем простая. Но, с другой стороны, та тысячелетняя история России говорит о том: «Придите к нам и владейте нами». То есть у нас у самих, наверное, есть какие-то представления о добре и зле, и они, наверняка, даже порою более отчетливы, чем в других краях. Но, с другой стороны, организовать себя мы не можем. Вот и призываем иногда людей из тайных ведомств, чтобы они руководили, а иногда голландских тренеров, и у них хорошо получается. Только непонятно, почему же все-таки у нас самих это не получается, почему мы сами себя не призовем к власти. Давайте мы спросим молодых писателей. Дмитрий, ваше мнение? Почему мы себя не можем организовать? В Америке вроде бы получается.
Дмитрий Черный: Продолжая все эти метафоры насчет того, что голова, руки, ноги, получается как бы руки, ноги – это у народа, а голова – это что-то отдельное. Сама по себе метафора…
Виктор Ерофеев: А рыба гниет с головы.
Дмитрий Черный: Она как-то нас приводит к тому, что все это надо совместить. Я, наверное, дам такой достаточно радикальный ответ. Когда у народа вырастет голова, тогда он и будет сам собой руководить.
Виктор Ерофеев: Но чего-то она не растет и не растет, или она какая-то такая, которая нам непонятна.
Дмитрий Черный: Нет, она так спрятана в плечи при некоторой задумчивости. Человек, пока есть опасность, мы все помним 1993 год, когда стреляли по одному дому, а все то боялись, что по их домам будут стрелять. Люди сильно сжались, сгруппировались. А потом, когда все это расправится, на мой взгляд, это все-таки должна быть коллективная воля какая-то. Действительно, на площадях, на улицах решается политика, не у телевизоров.
Виктор Ерофеев: Хорошо, такой призыв, с точки зрения левого человека. Андрей нам пишет: «Уважаемые гости в студии! Молодые писатели, объясните, если понимаете, что такое суверенная демократия? Я лично не понимаю». Ну, так объясним ему, Александр, что такое суверенная демократия?
Александр Снегирев: Я удивляюсь, как слушатели у нас политизированы. Мы пытаемся о литературе говорить, а слушатели…
Виктор Ерофеев: Они считают, что молодые писатели должны думать о политике.
Полина Клюкина: Ну, вот спасибо, совет о чем писать.
Александр Снегирев: Ну, каждый народ достоин своего правительства. Это высказывание известное, банальное, но, на мой взгляд, истинное. Это к вопросу о голове. Насчет Америки, Америка как Россия. В чем секрет устройства? В том, что Америка аккумулирует людей со всего мира и успешно использует их талант. А нам чуть-чуть не хватает. Это же нормально, в Америке не вызвало бы вопроса, если бы голландский тренер тренировал команду. Приезжаешь, получаешь гражданство и все, ты – американец. А у нас, мне кажется, мы придаем излишнее значение тому, что он – иностранец, а вот он – не совсем иностранец. При Петре все были русские, все крестились, и немцы управляли страной. Но они управляли то во благо России. Поэтому тут, мне кажется, понятие «русский» очень не материально, оно духовное. Мне кажется, это очень важно сейчас понять нам всем. А насчет суверенной демократии все очень просто, это термин, использованный в определенный исторический момент в России, имеющий очень простую расшифровку. Суверенная демократия – это то, что сегодня транслируется официальной программой Кремля. А официальную программу Кремля можно узнать на Первом канале.
Виктор Ерофеев: Включите телевизор, и будет вам большое количество суверенной демократии.
Александр Снегирев: Сейчас некоторые аналитики говорят, что время суверенной демократии медленно отходит. Посмотрим.
Дмитрий Черный: Ну, кстати, я бы сравнил вообще эту формулу достаточно абсурдную с социализмом в отдельно взятой стране. И это не получилось, и суверенная демократия – тоже это нонсенс. Просто это попытка нашей правящей верхушки чуть-чуть отодвинуть Запад и его влияние.
Александр Снегирев: Но то немного не дальновидно.
Виктор Ерофеев: Я думаю, что вы правы. Полина, расскажите, пожалуйста, какой-нибудь свой рассказ, что там происходит, в чем сущность, смысл? Как называется?
Полина Клюкина: «Птицы», который первый пришел на ум. Как раз о деревне. Хотя я не назову себя прямо деревенщиком.
Виктор Ерофеев: Она похожа на деревенскую писательницу?
Дмитрий Черный: На почвенницу. Нет, почему? Очень такая загорелая, светловолосая.
Виктор Ерофеев: Загорелая, от сохи.
Полина Клюкина: Просто когда есть какие-то мысли о доме, наверное, поэтому и рассказы появляются все-таки о родине. Однажды моя тетя попросила написать меня рассказ о своей жизни, а жизнь там, дай Боже, какая несчастная. Рассказ этот до сих пор я ей не показала.
Виктор Ерофеев: Стесняетесь.
Полина Клюкина: Нет, дело не в стеснении. Потому что это откровение, это большое откровение. И я не уверена даже, что она меня за него простит, хотя она просила именно об этом. Это женщина, ей 50 лет, она спилась, спилась по той причине, что когда-то у нее был молодой человек, у которого его родители были против… В общем, она ему отказала, и из-за нее он с собой покончил. Дальше у нее начались просто безудержные муки, она прекратила появляться домой, чем дальше, тем больше. Потом появился сын, которого она отдала моей бабушке, и бабушка его вырастила.
Виктор Ерофеев: Ну, почему в стране такое несчастье? Написали бы что-нибудь веселое.
Полина Клюкина: Мне кажется, даже менталитет наш не позволит веселиться. Я даже по себе могу сказать.
Виктор Ерофеев: Ничего, такая веселая сидит, улыбается.
Полина Клюкина: Я не самый оптимистичный человек.
Дмитрий Черный: На вид очень жизнерадостная.
Александр Снегирев: Гламурная блондинка говорит о грусти.
Полина Клюкина: Вот этот стереотип мне надоел.
Виктор Ерофеев: А вы не самый веселый человек?
Полина Клюкина: Я не самый веселый человек, и у меня нет даже таких рассказов.
Виктор Ерофеев: Вы верующая?
Полина Клюкина: Да, я верующая.
Виктор Ерофеев: Давно?
Полина Клюкина: Ну, если по-честному верующая, то, наверное, лет шесть. Я начала соблюдать все посты, это опять же началось все с бабушки. Я жила в деревне каждое лето, и так само собой получилось, что для меня мои вот эти родственники, мое начало – это, конечно, святое. И вера началась с веры в них.
Александр Снегирев: Уже как следствие.
Виктор Ерофеев: Наверное, мы еще раз попросим наших слушателей выразить свое мнение. Действительно, нужны ли нам сейчас писатели, может быть, достаточно нам телевизора, может, нам достаточно интернета, может, писатели вообще старомодны, а если нужны, то о чем они должны писать? Какое-то время назад считалось, что надо написать как можно откровенно, восславить сексуальную революцию, что-то такое написать немыслимое, о каких-то совершенно крутых лесбиянках или групповом сексе гомосексуалистов, и тогда все будет в порядке. А что сейчас с этой темой? Саша, есть ли у секса будущее в литературе?
Александр Снегирев: Ну, как читатель… Скажу сначала как человек, который чего-то пишет. Когда пишу, я искренне скажу, я не думаю о конъюнктуре сюжета.
Виктор Ерофеев: А для кого вы пишете?
Александр Снегирев: Я так понимаю, я пишу для тех людей, с кем у меня похожий взгляд на жизнь. Когда я на «Дебют» отправлял свои записки, я был очень удивлен, что председатель жюри, например, Евгений Попов, который старше меня на 35 лет, что ему это покажется интересным, и он реально врубится в то, что я пишу. Это было два года назад, для меня это было большим открытием, после чего я понял, что ты пишешь, возможно, во многом для того, чтобы напрямую или косвенно встретить людей, с которыми ты похожим образом смотришь на мир.
Виктор Ерофеев: Интересно. Наталья из Москвы звонит. Это вы – наша постоянная слушательница?
Слушатель: Да.
Виктор Ерофеев: В прошлый раз, я хочу сказать, то, что вы рассказали, меня потрясло, я много думал, Наталья, о вас. Вы, собравшись на пруд, взяв приемник.
Слушатель: Простите меня, я тогда так волновалась.
Виктор Ерофеев: Вы – молодец, вы рассказали, меня потрясло, только русский человек может так рассказать.
Слушатель: Это вы еще не все знаете, Виктор.
Виктор Ерофеев: Давайте мы сегодня поговорим о молодых.
Слушатель: Да, давайте говорить о нынешнем дне, жизнь продолжается. Я хочу сказать, что меня очень тронуло то, что девушка верующая, и вот ее видите, Господь посетил в раннем детстве, не то что меня. Я хочу сказать, что я могу поделиться одним сюжетом. Я слышала, вы, Виктор, в прошлом году были на Соловках?
Виктор Ерофеев: Да.
Слушатель: И я, вот где-то в это время.
Виктор Ерофеев: Наверное, там и видели друг друга.
Слушатель: В нынешнем году собираюсь, если все будет в порядке, на Валаам, боюсь очень качки. У нас там морская болезнь укачала так всех. Семибалльный был шторм.
Виктор Ерофеев: Вот, кстати говоря, и рассказ.
Слушатель: А я хочу сказать вот о чем. Там в Кеми есть домик, где снимался фильм «Остров». Там есть такой прототип реального отшельника, зовут его Виктор, если я не ошибаюсь. У меня есть фотография, он играет на аккордеоне. По дороге обратно мы с одним рабом божьим туда пришли к нему, у него коньячок с собой был, смотрю, мужики разбираются. Ну, гробик показал. Я говорю: «Не надо, ребята, макинтош деревянный примерять». Ну, он туда все-таки помещался в этот гроб, который в фильме фигурировал. И что вы думаете? Этот Виктор слезно рассказал, кстати, у него брали интервью, он – изгнанный из Прибалтики, капитаном был, потом его врагом объявили. В общем, он расчувствовался и рассказал одну интересную вещь. Если вы помните, что режиссер фильма Лунгин говорил, что построил для съемок вот этот домик, называя его часовней. Это ложь и неправда. Это был монашеский домик уникальной конструкции. Этот Виктор бедный плакал, мы с ним пели «Несе Галя воду», он играл, у него свет вырублен, питается он в этом подворье, которое там. Я говорю: «Поставь хоть ящичек, денег дам». Все население играло просто так. Поэтому режиссеру стыдно должно было быть. Потому что он загубил домик, архитектуру уничтожил и по всему миру рассказывает, что он построил часовенку.
Виктор Ерофеев: Наталья, а молодым писателям что бы вы посоветовали?
Слушатель: Я бы посоветовала им брать человеческие судьбы им брать человеческие судьбы. Это не конъюнктура, и это забытая тема. Посмотрите, что по телевизору, что в литературе. Я понимаю, что можно писать и читать Донцову, Устинову, всех. Но если сердце раскрыть, если вспомнить, что мы в русской атмосфере культуры, да еще на сломе эпох, да еще когда мы друг друга пытаемся переспорить, погрузили в какую-то чуждую атмосферу, для кого-то близкую, для кого-то нет, пытаться выровнять ситуацию, чтобы мы жили в одном родном доме.
Виктор Ерофеев: Нам из Москвы Иван звонит. Иван, ваше отношение к литературе.
Слушатель: Я не Белинский, сразу говорю, и не судья. Что молодежи хочется сказать? Перед этим выступала замечательная женщина, что она через свои тернии шла ко всему. Если они готовы идти и не быть конъюнктурщиками в этой жизни…
Виктор Ерофеев: Очень хорошо говорите, Иван…
Слушатель: Они должны заглянуть в себя. Кто я, что я? Для чего я это делаю, чтобы нести доброе и вечное по этой жизни. А столько сейчас доброго нужно и вечного.
Виктор Ерофеев: Действительно, русская литература на самом деле всегда пишет о вечном. Доброе, не знаю, бывает и недоброе. Но то, что мы действительно те самые люди, которые и любим, и знаем иногда, как поговорить о вечном, это нас и отличает.
Ирина нам пишет: «Добрый день! Что вы думаете, может ли быть следующим президентом Абрамович?» Ну-ка пусть ответит нам политик наш сегодняшний Дмитрий.
Дмитрий Черный: Я думаю, что на этот вопрос уже ответил достаточно саркастически журналист Пионтковский, кстати говоря, либерал, назвав книжку «За Родину! За Абрамовича!» То есть здесь есть доля такого юмора, вполне актуального. Конечно, нет, наверное, так же, как и Ходорковский не смог бы стать, хотя хотел. И его тоже можно понять, потому что он был человек того поколения, которое родилось как раз в 1991 году как новое. Мне бы даже хотелось немножко к предыдущей речи вернуться радиослушателя по поводу того, что надо заглянуть в себя. В общем, действительно краеугольный камень, тема для современной литературы, и даже появилось в конце 90-х такое течение «Новая искренность», я к нему себя отношу. Но смысл именно в том, чтобы рассказать происходящее с тобой, и читатель здесь станет тем самым судьей, который, в конце концов, может либо принять это с интересом, либо сказать, о чем это. И как раз, что интересно, гламурная литература, которую здесь тоже успели упомянуть, она, несмотря на всю рекламу, книжки рекламируются, как холодильники, на улицах на огромных биллбордах, она не трогает нашего читателя.
Виктор Ерофеев: Ну, слава Богу.
Дмитрий Черный: Все эти переживания насчет того, что вся правда о Прада – это как-то не то. Кто-то пытается это через религию как-то увидеть, для коммуниста это не так актуально. Мы просто показываем свою жизнь на этих московских улицах.
Виктор Ерофеев: Коммунисты – это вы?
Дмитрий Черный: Я, да.
Виктор Ерофеев: Вы – коммунист?
Дмитрий Черный: Да.
Виктор Ерофеев: Вы – член партии?
Дмитрий Черный: Да, я являюсь членом, но не будем сейчас ее рекламировать.
Виктор Ерофеев: Нет, почему? Просто интересно, молодой писатель, коммунист. Надо сказать, что совершенно неудивительно. Мы все прекрасно знаем, что во Франции молодые писатели в 50-60-е годы все проходили через коммунизм, через маоизм и не потому, что они верили в Мао, а потому что они считали, что это вызов обществу, тому самому обществу, которое несправедливо, которое угнетает. Вот видите реакция. Сразу мы пошли по политике, потому что к этому склоняют радиослушатели. Георгий пишет: «А согласны ли молодые писатели с метким замечанием писателя Александра Мелихова, доказавшим, что Россию с 1991 года просидели в Четвертом Интернационале с Западом с лозунгом «Олигофрены всех стран, объединяйтесь!» Лозунг хороший, конечно. Георгий у нас, видимо, патриот и большой любитель родины, как и все мы. Я думаю, что шутка шуткой, а вы – коммунистка тоже?
Полина Клюкина: Нет.
Виктор Ерофеев: Помрачнела сразу.
Александр Снегирев: А потому что крестьянский вопрос.
Виктор Ерофеев: Значит, эсэровка.
Полина Клюкина: Скорее да.
Виктор Ерофеев: Полина, вы действительно, молодая, от сохи, условно говоря. Когда было произнесено слово «Абрамович», вас прямо передернуло. А если бы Абрамович попросил вашей руки, вы бы отказались выйти замуж за такого богатого человека?
Полина Клюкина: Да.
Виктор Ерофеев: Вот прямо приходит Абрамович в студию…
Полина Клюкина: У меня нет какого-то табу.
Виктор Ерофеев: И говорит: «Полина, будьте моей женой!» А вы говорите: «Нет, не хочу».
Дмитрий Черный: Он ведь сейчас позвонит.
Виктор Ерофеев: Ну, позвонит по мобильному.
Полина Клюкина: Ну, хорошо, пускай звонит.
Виктор Ерофеев: А почему? Не хотите за богатого человека замуж выходить? Ну, понятно, по любви.
Полина Клюкина: У меня нет каких-то целей, табу, еще чего-то. Как получится, так и получится.
Виктор Ерофеев: То есть по любви только?
Полина Клюкина: Наверное.
Виктор Ерофеев: Ну, только по честному.
Полина Клюкина: Наверное, да, потому что я за самодостаточность в первую очередь. Это очень важно.
Виктор Ерофеев: А поплавать на яхтах, написать какой-то…
Полина Клюкина: А на что я сейчас, собственно, тружусь и так далее?
Виктор Ерофеев: А чем отличается писатель от журналиста?
Александр Снегирев: Я думаю, писатель серьезнее переосмысливает реальность.
Виктор Ерофеев: А отношение к слову?
Александр Снегирев: Отношение к слову у писателя… Я думаю, писатель может себе позволить больше выпендриваться, если говорить простым языком, больше…
Виктор Ерофеев: Уж проще некуда.
Александр Снегирев: Ну, есть куда. Потому что журналист все-таки должен быть максимально читаемым. Он – заложник рейтинга, спроса, журналист должен продаваться, он должен быть максимально понятным. Писатель тоже должен быть понятным. Но писатель может себе позволить чуть-чуть вдаваться в те размышления, в которые журналист, на мой взгляд, не может.
Виктор Ерофеев: Олег из Москвы звонит. Олег, ваше отношение к литературе сегодняшней, и какие вопросы к нашим молодым писателям?
Слушатель: Тут один писатель признался, что он – коммунист.
Виктор Ерофеев: Да, вот напротив меня сидит.
Дмитрий Черный: И готов еще раз признаться.
Слушатель: Я все время не могу понять, а существует ли либеральная литература? Все мы знаем, что наша классическая литература была либо левой, либо правой. Ну, вообще, правая как-то лучше – там Достоевский, Гамсун. А вот либеральные – там критики Добролюбов, Белинский. Почему литераторы оказываются людьми крайних позиций? Или вы со мной не согласны?
Виктор Ерофеев: Нет, Олег, конечно, я с вами соглашусь, потому что литература – это было единственное дело в России, где можно было более-менее либеральничать. Ведь философия у нас практически была запрещена, ну, я уж не говорю про политику. А литература была более-менее свободной. Хотя при Пушкине была зверская цензура, и слово «ангел» уже нельзя было произнести, потому что надо было согласовывать с церковной цензурой. Но тем не менее, литературная критика – это было то самое место, где можно было, рассказывая про какой-то роман или про какое-то иное произведение, высказывать свои мысли по отношению к России, по отношению к нашей Родине. Следовательно, литературная критика была просто авангардом политической борьбы. И это продолжалось все время, и это продолжалось все советские время, и наши критики, возьмите критика «Нового мира» Лакшина и прочих уважаемых людей, они, анализируя пьесы Островского или еще что-либо, говорили собственно о политике. Все соглашались с тем, что в России никогда жить было неудобно, всегда было невыносимо. Это меня всегда интригует. Невыносимо, невыносимо, потом предлагали утопию, которая оказывалась еще более невыносимой, более невыносимой. Никогда не говорили, что давайте просто поживем в нормальной стране. Им надо было придумать какую-то утопическую…
Сергей Митрофанов, наш замечательный юморист, надо будет ему издать книжку.
Полина Клюкина: Не Абрамович, нет?
Виктор Ерофеев: Нет. «Полина, что бы вы сказали, если бы увидели Льва Толстого?» Что бы вы сказали Льву Толстому?
Полина Клюкина: Я бы ему рассказала про свою очень близкую подругу, у нее все – Лев Толстой, у нее блокнотик Лев Толстой, у нее мысли – Лев Толстой.
Виктор Ерофеев: Вот бы обрадовался Лев Толстой. Как зовут подругу?
Полина Клюкина: Маша, Маша Бессмертная.
Виктор Ерофеев: С такой фамилией только общаться с Толстым.
Полина Клюкина: У нее бабушка актриса, это глубоко интеллигентная семья.
Виктор Ерофеев: Тоже писательница?
Полина Клюкина: Ну, вроде как да.
Виктор Ерофеев: Ну, посмотрим, еще молодая. Давайте мы тоже вас спросим, чем писатель отличается от журналиста, на ваш взгляд, Полина? На самом деле, ключевой вопрос.
Полина Клюкина: Журналистика – это все-таки, наверное, передача информации.
Виктор Ерофеев: Это точно.
Полина Клюкина: Передача информации, а здесь существует атмосфера, существует все-таки какая-то позиция. Я, наверное, за журналистику больше объективную, не оппозицию, только так.
Виктор Ерофеев: То есть вы не диссидентка?
Полина Клюкина: Нет.
Виктор Ерофеев: Сказала она с очаровательной улыбкой. Значит, вы за Путина и Медведева вместе взятых?
Полина Клюкина: Я вообще в стороне от этого.
Виктор Ерофеев: Ну, где же вы в стороне? Вы же в той же самой стороне, где и они. Как же в стороне то? Вы в общежитии, разве это сторона?
Полина Клюкина: Поэтому я об этом и умалчиваю. На самом деле, я уже об этом говорила, это читается в моих рассказах, что я не в восторге от ситуации, которая…
Виктор Ерофеев: Я не знаю ни одного писателя, который в восторге. Даже самый, который просто ходит на прием к Путину каждый день, если такой есть…
Полина Клюкина: Писатели – может быть, нет, но существуют такие режиссеры.
Виктор Ерофеев: Ну, режиссеры – да. Этих мы знаем. С этим мы даже иногда боремся, иногда боремся по телевизору и даже побеждаем. А вот из Смоленской области нам Леонид звонит. И, наверняка, он тоже пишет. Леонид, вы писатель?
Слушатель: Нет.
Виктор Ерофеев: Ну, тогда задавайте вопрос. Вообще, нужна ли нам литература?
Слушатель: По поводу журналистов. На днях, когда наша Госдума обсуждала важнейшие вопросы современности, о футболе, вот тут председатель самой либеральной, самой демократической партии России Владимир Вольфович посоветовал всем ни до обеда, ни после не читать демократических газет, потому что демократические журналисты – это как крысы на помойке выискивают только самую гадость. Это насчет журналистов. А вот насчет писателей, не знаю современных, у меня сейчас самый любимый писатель Лев Николаевич Гумилев.
Виктор Ерофеев: Хороший писатель.
Слушатель: Может быть, уже не современный, я не знаю.
Дмитрий Черный: И главное, сын – тоже писатель.
Виктор Ерофеев: Леонид, а что бы вы посоветовали молодым писателям, о чем писать? Вы радуетесь жизни в Смоленской области?
Слушатель: Да ну, что вы! Дождь идет, все гниет, погода холодная.
Александр Снегирев: Полина права.
Виктор Ерофеев: Леонид, а о чем писать молодым? Полина сидит передо мной, она – милая, симпатичная девушка. Что бы вас заинтересовало, если бы она написала о чем?
Слушатель: Я затрудняюсь, только не про Богомать.
Виктор Ерофеев: А если бы она написала откровенно о своей сексуальной жизни, вам бы это понравилось?
Слушатель: Не думаю.
Полина Клюкина: Это бы не понравилось мне.
Виктор Ерофеев: То есть вы тут сошлись с Леонидом. Полина, очень интересно, значит, журналистика – это передача информации, а писательство
Это что?
Полина Клюкина: Это все-таки и атмосфера, и люди, не делающие поступки, а журналистика – это просто констатация факта.
Виктор Ерофеев: А что такое вдохновение?
Полина Клюкина: Это, наверное, то, что сопровождает начинающего писателя.
Виктор Ерофеев: А кончающего нет.
Полина Клюкина: А потом я, наверное, уже к этому отношусь как к работе.
Виктор Ерофеев: Вдохновение как работа.
Полина Клюкина: Да. Вовремя сесть и заставить себя.
Виктор Ерофеев: Вовремя сесть и заставить – это вдохновение?
Полина Клюкина: Ну, потом оно приходит.
Виктор Ерофеев: Что такое вдохновение?
Дмитрий Черный: Здесь сложно согласиться, потому что знаете все, как закончил свою жизнь Хемингуэй. Именно когда у него закончилось вдохновение, он просто пулю пустил себе в голову. И на самом деле очень многие так заканчивают. Может, это доля такого писателя-мужчины. Но эта проблема очень серьезная. И, на мой взгляд, вдохновение – это какой-то внутренний, говоря современным языком, драйв, вибрация какая-то внутренняя, которая не позволяет тебе спокойно сидеть перед телевизором и быть одним из миллионов обывателей. Это штуковина, которая постепенно в тебе как-то растет, как-то тебя раскачивает, и ты потом начинаешь все это выбрасывать в особый ритм букв, то есть это рождение текста. Когда поэма «Столица», действительно, что такое семь лет? Семь лет ходить с этим внутренним драйвом. Я бегал по улицам, вспоминая, что надо вставить какой-то эпизод. То есть это был такой процесс непрерывный, это не назовешь какой-то благодатью, как представляешь, что вдохновение свыше нам дано. Ничего подобного! Происходило так, что пока пишешь, оно и рождается в процессе. Ты понимаешь, что здесь плохо, надо что-то выкинуть, здесь надо что-то добавить. И когда получается, вот тогда уже какой-то позитив.
Полина Клюкина: Это, наверное, знаете, что? Когда едешь в метро и видишь каких-то людей, которые чем-то тебя заинтересовали, и ты это несешь, и больше ни о чем не думаешь, до дома.
Дмитрий Черный: До текста, да.
Полина Клюкина: Ты врываешься, не снимая просто обуви, садишься и начинаешь писать об этом. Вот это, наверное, и есть вдохновение.
Александр Снегирев: Мне кажется, вдохновение – это контакт с Богом для меня. Бог – это такое широкое понятие, что-то свое каждый в это вкладывает. Но для меня точно совершенно это контакт с Богом. Хемингуэй то ли понял, что все, то ли он принял что-то другое за то, что все. Но, видимо, что-то он потерял, потому что есть же выражение, что Бог везде, он во всем. Его можно понимать как угодно, трактовать по-разному.
Дмитрий Черный: Пантеизм. Понты и изм.
Полина Клюкина: Теперь это понятие так.
Александр Снегирев: Все вокруг же очень интересно по-своему. Что бы ни происходило, все очень интересно.
Виктор Ерофеев: Мне бы казалось очень важным, если бы писатели общались между собой, потому что три взгляда на вдохновение. А если сложить, то в результате что-то близкое к вдохновению и получается.
