Ирина Лагунина: Правозащитная организация Human R ights W atch подготовила объемный доклад по нарушениям прав человека в Ингушетии, озаглавленный "Они как будто упали с неба!" Эта фраза - цитата из рассказа о спецоперации одного из местных жителей, который таким образом описал сотрудников российских спецслужб - не способ их перемещения в пространстве, а абсолютное отсутствие всяких правил, по которым проводится так называемая контртеррористическая операция в республике. Доклад вызвал уже немало негативных откликов со стороны ингушских властей. О реакции на обнародованное исследование и эффективности инструментов, используемых правозащитниками, беседовал с автором доклада Татьяной Локшиной и сотрудниками общества "Мемориал" беседовал Андрей Бабицкий.
Андрей Бабицкий: Насколько вообще может считаться эффективным выпуск подобных исследований, если после их появления власти тут же обвиняют авторов во лжи, желании дестабилизировать ситуацию, антиобщественной деятельности и бог еще знает в чем? Есть ли ощущение, что в сегодняшней российской ситуации фиксация нарушений прав человека может оказывать влияние на ситуацию? На этти вопросы отвечает автор доклада «Они как будто упали с неба!» Татьяна Локшина.
Татьяна Локшина: Мне как раз кажется, что негативная реакция властей - свидетельство определенной эффективности этого метода работы, потому что чем более озлобленно, чем более негативно реагируют власти на выпуск подобных публикаций, тем больше внимания привлечено к проблеме. Мне кажется, что хотя правозащитным организациям говорят довольно часто: вот, скажем, Чечня, вот сколько всего было написано, просто горы материала, и чему же это помогло, когда ситуация настолько отвратительна. Я уверена, что в подобной деятельности есть очень большой и значимый элемент снижения вреда, что если бы об этом не писали, если бы не выпускали подобные тексты, то уровень жестокости уровень произвола он бы был еще выше, что все-таки не позволяет территорию, отдельно взятую, уже просто закатать в асфальт.
Андрей Бабицкий: Ситуация в Ингушетии стабильна, не устает повторять президент республики Мурат Зязиков. А все претензии со стороны правозащитников относятся к частным случаям или к эпизодам, которые неверно злонамеренно интерпретированы. В результате, выпуская из поля зрения реальные достижения, правозащитники создают необъективную картину происходящего, в которой не оставлено ни малейшего пространства для позитивных оценок. Может быть действительно постоянное напоминание о проблемах перекрывают возможность увидеть, что делается властями для улучшения ситуации. Сотрудник Назрановского общества мемориал Усам Байсаев.
Усам Байсаев: Что понимается под словом «стабильность»? Если мы говорим о том, что здесь похищения людей, убийства или иные нарушения прав людей происходят регулярно на протяжении месяцев и нескольких лет, да, в этом отношении ничего по сути не меняется, ситуация стабильная, стабильно тяжелая. В принципе ничего такого противоречащего тому, что говорят правозащитники, употребляя термин «стабильная», они ничего не сказали.
Андрей Бабицкий: Усам Байсаев утверждает, что может быть оценка ситуации в республике как стабильно тяжелая несколько устарела.
Усам Байсаев: Последние полгода, может быть даже год мы можем говорить, что ситуация хуже, чем она была летом 2007 года. С чем это связано? Например, похищения людей в Ингушетии сотрудниками силовых структур практически сошли на нет, вместо них стало больше внесудебных казней. Если раньше человека похищали, он потом через какое-то время, как правило, хотя и необязательно где-нибудь в следственном изоляторе выплывал с признательными против себя показаниями, то сейчас людей, которых подозревают в причастности к незаконным вооруженным формированиям, как правило, не задерживают, а просто расстреливают.
Андрей Бабицкий: В докладе нынешнее положение в Ингушетии сравнивается с ситуацией в Чечне несколько лет назад. Насколько корректно такое сравнение, спросил я Усама Байсаева.
Усам Байсаев: Можно сравнивать, но нужно понять, что ситуация изначально в Ингушетии и в Чечне имеет другие корни, совсем другая. Здесь речь идет о сравнении тактики действия силовых структур. В принципе это понятно, потому что действуют одни и те же структуры, одни и те же руководители. Да, она похожа, похожа в том, как действуют силовые структуры – убийства, внесудебные казни, что в Чечне, что в Дагестан, что в какое-то время в какой-то степени в других регионах Кавказа похожи. Смотрите, что случилось в Ингушетии. В Чечне действительно было мощное сепаратистское движение, обе войны начинались как борьба с сепаратизмом со стороны России. В Ингушетии этих сепаратистских настроений не было, в массе своей люди настроены пророссийски. Из-за этого когда-то Ингушетия и отделилась от братской Чечни. Но что случилось: после отставки Аушева, который пытался каким-то образом сохранить в республике мир, не допустить скатывания республики к войне, не давал возможности силовым структурам России действовать точно так же, как они действовали в Чечне, после его отставки в Ингушетию были введены войска. И в принципе, как мы часто употребляем этот термин, может быть некорректный, методы контртеррора были перенесены на Ингушетию. Здесь начались похищения людей, сначала беженцев, а потом местных жителей. Начались убийства, пытки, фабрикации уголовных дел. И в республике, в которой вообще не было никакого вооруженного подполья, появились люди обиженные, которые каким-то образом, как они понимали, хотели отомстить. Потому что надежды, что в судах, при обращении в правоохранительные структуры, на них обратят какое-то внимание, у них уже надежда вера была потеряна. В Ингушетии на ровном месте создали вооруженное подполье, пока может быть незначительное, но что будет завтра – никто не знает.
Андрей Бабицкий: Член правления правозащитного общества «Мемориал» Александр Черкасов считает, что безнаказанность сотрудников специальных служб стала источником вооруженного конфликта в Ингушетии.
Александр Черкасов: Есть отвратительные страшные преступления, которые не расследованы. Убийство в ноябре прошлого года шестилетнего Расима Абриева. Убийство при спецоперации, якобы ловили страшного боевика, который убивал русских, но убили мальчика. Было в ходе операции, которую проводило УФСБ по Ингушетии. Что-нибудь сделано по этому поводу? Не идентифицирована даже пуля, извлеченная из головы мальчика. Прошло страшно сколько времени. Это можно сказать и о других громких преступлениях, которые поставили республику на грань взрыва. А почему собственно на грань взрыв? Медленный взрыв. В Ингушетии, переход в кризисный, в перманентно кризисный период, он оказался неощутим.
Андрей Бабицкий: Более того, в подтверждение тезиса, что спецслужбы сами фактически толкают людей в подполье, Александр Черкасов приводит пример, один из множества.
Александр Черкасов: Как люди уходят в подполье? По-видимому, во многих случаях в подполье уходят те, у которых нет способа жить легально. Другой эпизод: блокирована баня, стрельба, двое убитых, один захваченный. Кто они такие? Кто-то из них попал в поле зрения силовиков в феврале, перешел на нелегальное положение, потому что уж больно таскали в околоток. Среди убитых боевиков люди пытались обращаться в разные инстанции, что, де, мы готовы давать показания, мы готовы ходить на допрос, но не трогайте нас, не делайте нашу жизнь невыносимой, мы готовы сотрудничать. А уже спустя несколько месяцев кто-то из этих людей гибнет с оружием в руках. Маленькие эпизоды. А Ингушетия страна маленькая, ее проезжаешь всю за полчаса, если на дороге нет препятствий. Из таких маленьких эпизодов и складывается местная история.
Андрей Бабицкий: Автор доклада, сотрудник московского общества правозащитной организации Human R ights W atch Татьяна Локшина подводит итог: российские власти имеют право бороться с вооруженным подпольем - этого правозащитники не отрицают. Но используемая стратегия приводит к результатам, противоположным ожидаемым.
Татьяна Локшина: Активность вооруженного подполья в Ингушетии остается высокой и ситуация в регионе крайне напряженная. И один из, наверное, таких основных посылов нашего доклада, он состоит в том, что в принципе Россия не единственная страна, которая борется с вооруженным подпольем, отнюдь не единственная. И если посмотреть на опыт других стран и в том числе в первую очередь на опыт США, на то, что делается в Афганистане, на то, что делается в Ираке, то совершенно очевидно следующее: для эффективного противостояния инсургентам необходимы реально хорошие отношения с местными сообществами, население должно сотрудничать. А если население антагонизировано незаконными силовыми операциями, грубыми силовыми операциями, то разрыв между властью и силовыми структурами и населением только увеличивается, никакого реального противостояния инсургентам в этой ситуации просто невозможно. И как, скажем, «Аль-Каида» эффективно использует образы Гуантанамо и «Абу-Грейб» для того, чтобы рекрутировать новых сторонников в свои ряды, так с тем же успехом происходит и на Северном Кавказе. То есть чем больше безобразия в действиях силовых структур, чем больше нарушения прав человека в действии силовых структур, тем хуже к ним относится население и тем сложнее становится сама задача подавить вооруженное сопротивление. То есть государство в данном случае, скорее всего не понимая этого, используя жесткие противозаконные методы, играет против себя.
Андрей Бабицкий: 1 июля прокурор республики Юрий Турыгин заявил, что за последние полгода в три раза возросло количество посягательств на жизнь сотрудников правоохранительных органов и военнослужащих. Так за пять месяцев текущего года таких преступлений зарегистрировано 53 против 15 преступлений аналогичного характера зарегистрированных в соответствующий период прошлого года.
