...Последним пузырем была я сама, то есть пятый пузырь был пузырь-я. После него я и вышла из себя окончательно, то есть в прямом смысле я вышла из себя навсегда, я покинула себя, оставила и ушла. Меня во мне больше нет. Нет, не переживайте это совсем не больно и не страшно, это щекотно, только смеяться неудобно, потому что щекотно в горле. Я вышла из себя и первое, что мне захотелось - это курить.
...и вот я, вся наружу, вся наперекосяк, вся как есть перед тобой, Господи... Это как лужи в ушах капают, капают, и смыслы падают падают... и только я, а вокруг сплошное вокруг, и нет никому ни счастья ни дела до меня... Главное, чтобы Маруся подольше пожила и не соскучилась... ей надо, потому что она вздрагивает... от всего вздрагивает... а люди очень страшные... и я одна, стою, курю... думаю... Помню, что у Тургенева вечность тоже страшная... баня с тараканами и тесно, и все чужие... Господи родной единоверный, а если вечность как Москва... моя вечность... боюсь так, вот представлю, что сдохла, наконец, глаза открыла, потянулась, и вот думаю, щас она, ебицкий рот, вечная жизнь польет и затопит теплом и покоем, и глаза поворачиваю кругом, а везде москва... москва и нет ничего кроме нее, и вся моя бренность она и вечность она, и ойййййй, господи, страшно... разотри меня, разотри меня, Боженька, в порошечек и съешь и зажмурься и отпусти как будто и не было несчастную дочь твою Лизоньку... Сартр, бедный, его от гальки морской тошнило, она ему в ладонь врезалась и там жила и жить хотела и теплая... а у меня так с москвой... она прям липнет и отпустить не хочет... и как же не плакать, господи, боженька, если столько... и все несчастные... все с говном и в говне все... Вот фраза ОДНО И ТОЖЕ, а у меня уже давно ОДНО... выверни мне глаза, расковыряй их, боженька, и отпусти, как будто и не было... у меня рот цветет, третий месяц цветет, потому что жалею их... цветет красным в углах, потому что не хватает одного рта, чтобы выкричать, выорать всю эту тоску... за них кричу уже третий месяц... с тех пор как он свил дом, когда мысль упала в голову, а потом быстро, чтоб не успела прогнать, в самое посередине, там где у меня маленькая грудь... все так пронырливо в этом городе все как медицинская вата... вроде и мягко, а скрипит, скрипит сука так, что слюной захлебываешься... Ой, б..дь, ну чо ж я такая умная, ну на х.я я такая умная... незачем ведь, НЕ ЗА ЧЕМ спрятаться... Вот раньше думала, что мат это татары... ан нет, это наше, из самой глубины, из самого говна... кричит... только лужи в ушах капают, а смыслы падают, потому что нет их... Иуда это понял и удавился, и ты мог, только другая история получилась бы и москвы бы не было... Еду, еще километров двадцать, и я буду дома, где - неважно, ДОМА... мне не грустно и не весело, мне НИКАК... ипостась мягкой души, долгожданная... ты ничо не чувствуешь и я ничо, или нет, я все чувствую и ты все, только сделать ничего не можем, поколение безруких ангелов, маленькие импотенты, тихие гении-задроты. Вот я ругаюсь для куража, красный кураж... гламурный пип...пипенок... Развеселилась, виски хватанула и потекло... тепло потекло, дорогое американское тепло, пойло для уверенных середняков, которым так же х..во, как и всем. Мой водитель похож на кузнечика, а может он и есть кузнечик... он зеленый и у него крылья, и он всю дорогу трещит ни о чем, скоро мы приедем, Господи, а как иначе, иначе нельзя, мама говорит, что нет ничего бессмысленного, и все мы значит едем, чтобы приехать домой. И как я вдруг еду, и зачем, и куда непонятно, и почему это навсегда, а может быть, еду на никогда, не знаю я и знать не должна... Потому что это пузырь, пузырь-я, который бился-бился и выбился, наконец, из меня и летит куда-то на машине, большой красный, и в нем я и вся моя ненависть и вся тоска и вся любовь... А какая-то я, которую оставили, сидит еще в магазине, сложив ручки на коленочках, и в ней шипит парадокс, который надулся уже как перчатка на трехлитровой банке с вином забродившим в какой-то типовой хрущовке на кухне, и качается перчатка, и кажется - вот щас еще чуть-чуть и слетит, и полетит как пятый красный пузырь-я... в машине... в руках бутылка виски. Куда-то еду по ночной Москве... и щас можно, можно, можно говорить все и чувствовать все и все делать, и никого больше никогда не жалеть, потому что достало все, Господи, ты ж понимаешь как все это... и метро, и люди, и страх, и Галя, и майонез, и перевод времени, и когда темно, и телевизор, и дебилы... и вот он, мой поток, мой пузырь-я, который раздувается от всей моей пьяной невыносимости, как и парадокс внутри меня, который выпустил свой последний пузырь и я из себя вышла... Я вышла в метро на самой окраине города... и бог, который покинул землю, и земля, которая вздулась профанами с заплаканными глазами и быдлом с глазами сухими и жадными, ничего мне не сказали... я вышла в метро в своем пузыре-автомобиле с кузнечиком за рулем и понеслась по веткам... я носилась под землей как когда-то дантовские чудовища носились по аду... в тесноте и обиде за всех... и плевала в ад красным... я катилась по поездам и давила своим красным пузырем всех, кому насрать, их сразу видно, поверьте мне... а тем, кому нет, становилось немножко легче дышать... а мне хотелось душить, потому что я вот уже несколько секунд как дышу по-настоящему... теток с тряпками между фонарей, которые с лицами упырей съезжают вниз и вверх, упыри вниз-вверх, и теток, которые навсегда замерли в будках как приговор за то, что нельзя так работать... и не надо, милые, ведь нельзя работать по принципу"ведь это должен кто-то делать", да никто не должен и нельзя, потому что душно, а надо дышать... потом мне надоело душить, и я вынеслась на улицу где-то в районе камергерского переулка и увидела Театр... Я залетела внутрь в фойе, потом в зал темный-темный, и вот театр... тишина... идет что-то значительное... а мне всегда так хотелось быть актрисой... и вот я на сцене смешалась с умницами в красивых платьях и с умницами в мужской одежде, и вот посреди такой красоты и сцены мне захотелось...накласть... и мы с моим пузырем наклали огромную кучу прямо посередине так неожиданно и так честно... и вот переполох... зажигается свет, но мы уже летим дальше в нашем авто с дорогим американским пойлом в руках... И я уже на тверской и мой автомобиль-насос засасывает людей и машины и они там, наконец, посреди моего авто, бьются друг об друга и плачут... и вот чистая Москва и я на красной площади вся в красном, вся как красный петух, плююсь красными петардами, и они взрываются в тишине и безлюдьи... и нет во мне никакого созидания...
...Москва была красивой и спокойной, она дышала как и я, только я в пузыре, а она сама по себе... я висела на красной площади и смотрела в нее... но времени оставалось мало, а так много нужно было еще сделать, потому что пузырь последний а что будет дальше я не знаю... Я понеслась в е..ня, долго носилась по окраинам и не нашла ничего, что захотелось бы сохранить...я видела мкад в огнях без машин и без судорог, но он был некрасивый...и вот пока мой пузырь не раздулся окончательно, я скажу одно слово и не буду ничего описывать, как все было и что собственно было, потому что все перечисления похожи на мкад, скажу одно слово-действие, которое и есть пятый пузырь и слово это НЕНАВИЖУ...
...Посреди огромного поля, где когда-то стояли дома-шестнадцатиэтажки и была новая детская площадка, а теперь только трава, посреди поля, где-то на окраине Москвы сидит на табуретке девушка, голова задрана вверх, рот приокрыт, ручки сложены на коленочках, сидит так же тихо, как и все вокруг... Не осталось больше пузырей, все пузыри вышли... и не запомнились...и так безлюдно кругом, что кажется, что она одна на земле, только она и парадокс, который больше не может так жить без всяких объяснений и причин... Лиза, Лиза, открывай глазки, просыпайся, нельзя спать, скоро в плавание... Давай, давай, просыпайся, нужно плыть, потому что 14.29 и я больше не могу, Лиза...выпусти меня, а то я прольюсь прямо внутрь и затоплю тебя, а через тебя все...и ты утонешь, а ты не должна тонуть...нужно плыть, Лизавета, плыть...
...И вот я открываю глаза...и нет никаких вопросов и сомнений...уголки рта расползаются и он выходит наружу...и начинается вода...и я снимаю одежду, потому что неудобно, и начинаю плыть, а вода все прибывает...а мне...просто...нужно плыть...и...я...плыву...
2008 г.
Читать дальше: Олег Михайлов. «Мои мертвецы». Пьеса