Ирина Лагунина: Детский театр в России в целом переживает упадок. Это связано и с финансовыми условиями, и с системой ценностей молодых семей, и с особенностями современного воспитания, о чем мы говорили на прошлой неделе. Но вот на этом фоне в последние годы в Петербургском театральном мире поднялась настоящая волна обновления детского театра. Большую роль в изменении самого подхода к этому явлению играет фестиваль «Арлекин» и Академия театрального искусства. Рассказывает Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: «Несчастная кошка порезала лапу», - кто не знает этих стихов Даниила Хармса. Это по ним идет учебный спектакль, подготовленный студентами Петербургской театральной академии. Не то, чтобы оживление стихов, стихи и так живые, а перевод их в иную, игровую плоскость. Еще бы не смеяться, когда кошка, сделанная из каких-то носков, шерстяных клубков, медленно поднимается над головами на воздушных шариках. А вместе с нею поднимаются на плечиках детские платьица, взрослые пиджаки, и шкаф, где и происходило почти все действие, пустеет. Дети, которые на моих глазах за всем этим наблюдали, просто вскрикивают от восторга. Еще бы, волшебный шкаф, где и правда так хорошо прятаться, вдруг зажил на сцене настоящей жизнью. Все эти пиджаки и брюки, перчатки так живо сопереживали бедной кошке. Может быть студенты еще сами почти дети, поэтому они так хорошо почувствовали, как ввести маленьких зрителей в игру. Говорит старший научный сотрудник петербургского Института истории искусств Анна Некрылова.
Анна Некрылова: Игра была важной составной частью жизни ребенка и жизни всей традиционной культуры. И игра детей, не только позволяли ей быть, но и всячески провоцировали на игру. Кроме того ребенка учили через игру входить во взрослый мир, но делалось это способами и очень тонким знанием психологии ребенка. Это нигде не было проговорено, но многовековой, многопоколенный опыт давал эту самую основу. Для ребенка очень важно понятие пространства вообще, он осваивает пространство. Как он его осваивает, через что? Поэтому ему показана камерность, показано маленькое пространство и определенный ввод в это пространство, но не то сумасшедшее, как сегодня, когда скачут скоморохи или еще что-то еще, выбивают из-под ног почву, переходят к театральному зрелищу.
Татьяна Вольтская: Почему плохо, когда скачут? Они большие, пугают?
Анна Некрылова: Они настраивают не на то. То есть я не против скоморохов. Но одно дело, они на площади, где после этого следует хоровод, а другое дело, когда после этого идет «Русалочка» или «Сказка о мертвой царевне». И кроме того дети очень тонко чувствует, кто когда и как рассказывает. Игра для них - это игра со мной с ребенком, а не игра взрослых людей для меня. Вот это для них абсолютно непонятно и противопоказано. Почему взрослые люди вдруг начинают на сцене изображать таких озабоченных людей и перед ребенком изгаляются. Если это сказка, не надо никакого ввода, достаточно того, что есть рампа, ширма или занавес и это открывает мир в другое что-то. Это определенная формула театра, которая эквивалентна сказочной были. Вот это ключик, открыл и ты вошел туда. Поэтому любое перед этим действо, как правило, ребенка на другое настраивает, сбивает и получается, что не до конца входит. Он уже эмоционально выгружен, его разрядили и дальше не остается силенок на то, чтобы это до конца смотреть. И кстати, он голодает, маленький антракт, и он бежит в буфет.
Татьяна Вольтская: Кошкину лапку так удачно лечили воздушными шариками на фестивале детского театрального искусства «Арлекин», где было, конечно, и много других чудес. В их числе спектакль, сделанный на глазах у зрителей при помощи огромного количества мятой бумаги. О том, что же больше всего понравилось, я спрашиваю у четырехлетнего Пети.
Петя: Спектакль, который я видел.
Татьяна Вольтская: А про что? Из бумаги там что летало?
Петя: Птицы волшебные.
Татьяна Вольтская: Кто охотился на этих птиц, кто хотел их съесть? Тут на помощь Пете приходит его ровесник Сима.
Сима: Змей-Горыныч.
Татьяна Вольтская: А из чего он был?
Сима: Из бумаги.
Татьяна Вольтская: И как там все обошлось потом?
Сима: Птицы погибли.
Татьяна Вольтская: И кончилось все чем?
Сима: Что опять птички прилетели.
Татьяна Вольтская: И появилось что там на полу?
Сима: Яички белые из бумаги.
Татьяна Вольтская: Но выводы из спектакля два зрителя сделали совершенно противоположные. Я спросила: как им кажется, вылупятся ли из яичек новые птенцы? Первым отметил Петя.
Петя: Думаю, да.
Татьяна Вольтская: А ты как думаешь?
Сима: Я думаю, нет.
Татьяна Вольтская: По-моему, возможность неоднозначность ответа - это неплохо, даже для таких маленьких зрителей. Фестиваль «Арлекин» шел в Петербурге практически всю весну. Как студентам удается найти такой доходчивый и яркий театральный язык для детей? Неужели это только молодость? Спросила я у мастера второго курса Академии театрального искусства Руслана Кудашева.
Руслан Кудашев: Нет, я думаю, не просто молодость. Они мне задавали вопрос, как, каким образом, потому что им было страшно, очень страшно. Мы пришли к такому выводу, что нужно делать так, как будто в зрителях сидишь ты, но тебе действительно либо 5, либо 9 лет. Нужно обращаться к себе, нужно думать и нужно вспомнить, чтобы ты хотел увидеть в театре, будучи ребенком и что бы ты воспринял, что бы понял, что не понял, что тебя удивило бы.
Татьяна Вольтская: У вас есть совсем камерные вещи с этой кошкой удивительной, то есть они рассчитаны на очень маленький зал.
Руслан Кудашев: Это незаконченные работы, это пробы. У нас есть такое задание – переводы, где они берут стихи и переводят их на образный язык, метафорический язык. И плюс это театр кукол все-таки. Театр кукол должен владеть такими вещами, такой материальной трансформацией, и в этом очень много заложено то, чем обделен драматический театр.
Татьяна Вольтская: Раньше в России детей приобщали к театру, по-моему, более разнообразными способами. Была, например, целая культура домашних театров, в которых участвовала вся семья, друзья, родственники. Актер театра Комиссаржевской Сергей Бызгу ведет при детском музыкальном театре Зазеркалье детскую театральную студию.
Сергей Бызгу: То, что было, кажется нам лучшим. Но мне кажется, что оно и продолжается. И многие люди занимаются этим, вкладывают свою жизнь.
Татьяна Вольтская: Но это не массовое, массовая штука - телевидение.
Сергей Бызгу: Как оторвать их? У меня детская студия, я радуюсь, когда вижу детей, у меня около 70 человек в детской студии театральной, я радуюсь, когда вижу в театр, когда пользуются Интернетом не для того, чтобы найти какие-то сайты, поиграть в игрушки, а для того, чтобы пообщаться, поговорить про театр. Для меня это главное достижение, как педагога, что эти люди, дети, у них есть какая-то другая зона кроме телевизора, кроме улицы – это и есть задача театра. Когда я вижу своих детей красивых, идущих по Невскому, я вижу красивые глаза. Люди - это же глаза. Можно приехать в любой город и увидеть, я так считаю, есть театр или нет, по глазам людей. И когда я вижу таких детей красивых и будущих личностей, для меня это главное. Мне кажется, к этому надо стремиться.
Татьяна Вольтская: Пока у нас не понимают, что детский театр важнее, чем взрослый, говорит знаменитый детский писатель Эдуард Успенский.
Эдуард Успенский: Помню, пьесу «Чебурашка» мою играли однажды 150 театров в стране одновременно. Постепенно, как ни странно, нормализуется, я знаю, в Архангельске реставрируется театр. Десятилетиями он был запущен, сейчас выделили деньги. Вообще видно, что происходит хорошее.
Татьяна Вольтская: Обращаться к ребенку умеет театр сегодня?
Эдуард Успенский: В том-то и дело, что умеет. Я удивляюсь, какое огромное количество людей посвящают свою жизнь детскому театру. Это целая индустрия литераторов, целая индустрия режиссеров. Собираются, бросаются друг к другу объятии: а помнишь, мы в Костроме ставили Джека Лондона? Мало пока. По-моему, ребенок сегодняшний зрелищами наполнен на 10-15%. Должно быть много детских праздников, фестивалей детских, соревнований детских. Пока эта жизнь не бьет ключом. Финляндия хорошая страна, много театров, много пьес для детей играют в разных городах. Страна крошечная глядишь – тут играют, там играют.
Татьяна Вольтская: Они обращаются к ребенку иначе, чем наши?
Эдуард Успенский: Все другое. Работа вся серьезная. Меня однажды удивило, играли «Дядю Федора», если у нас стараются делать травести или куклы, выходит здоровый 30-летний мужик, футболист с волосатыми ногами, я, говорит, Дядя Федор. Я даже обалдел, как это Дядя Федор? А все к нему относятся, как к Дяде Федору, более сильная условность. На третьем спектакле я привык, что это Дядя Федор, на четвертом перестал замечать, что это здоровый мужик, потому что он очень хорошо играл.
Татьяна Вольтская: Как вы думаете, ребенок может перестроиться или ему надо четыре раза сходить, чтобы перестал замечать, что это мужик?
Эдуард Успенский: Финский ребенок с первого спектакля принял этого дядьку за Дядю Федора. Такая культура.
Татьяна Вольтская: Культура обращения к детям со сцены действительно везде разная. Именно это - обращаться к ребенку на театральном языке - труднее всего, считает Сергей Бызгу.
Сергей Бызгу: Есть некое ощущение, как дети воспринимают, что они могут. В данном случае я существую в детской студии, и сам как артист играю, есть ощущение, что дети многое не понимают, есть вещи, которые они не знают, которые не надо показывать. А дети на самом деле многое могут понять, естественно, не все, но какие-то точные вещи. Они понимают, где с ними заигрывают, где их провоцируют. Поэтому и сложно, потому что в любом деле надо делать, как бы для себя сделал, что бы хотел, чтобы ребенок смотрел. Кто-то хочет, чтобы развлекся, съел попкорн, Чупа-Чупс, побывал в театре для галочки и сказал, что я был в этом театр. Кто-то хочет, чтобы он развивался духовно, чтобы у него сердце двигалось. Разные задачи, поэтому сложно сделать спектакль детский по-настоящему, потому что это не всегда задача сделать для себя, для неких детей. А когда есть адрес, тогда сразу происходит спектакль. Это мое мнение, что это высшая математика найти и режиссера такого, и артистов, которые могли бы сделать по-настоящему.
Татьяна Вольтская: А вашим детям, кроме такой раскованности, общей культуры, кроме ремесла, которое, наверное, не для каждого станет профессиональным ремеслом, что дает театральная студия, участие в ней?
Сергей Бызгу: Знаете, я встречаю своих детей, которые на четвертом или на пятом курсе института, взрослые люди, и я вижу опять же глаза. И для меня, если эти люди будут будущем зрителем, будут люди в своей профессии. Я не знаю, правда или не правда, говорят, что президенты в Америке премьер-министры Англии специально проходят актерское мастерство. Многие дети избавляются от зажимов, которые возникают от родителей, от школы, от многих факторов. У нас нет отбора, у нас в студию приходят все. Мой взгляд, что нет неталантливых детей. Другое дело, что потом, когда возникает развилка, куда идти в профессию, там уже возникает, конечно. Но в принципе дети сами по себе талантливы, их мир очень интересный. И наша задача этот мир открыть. Мне кажется, это поможет в жизни, в любой профессии. И задача делать духовных людей - это так высокопарно, но это реально. И я это могу сказать о тех детях, которых вижу, которые занимаются в совершенно других вузах. Иду, бегу куда-нибудь на репетицию, останавливается шикарная машина, выходит красивый человек с теми молодыми глазами мальчишки, который читал Пушкина или что-то, он будет бизнесменом, он будет инженером, будет врачом, неважно, но будет с багажом детства, который питает потом всю жизнь.
