Ключевое слово этой недели - «принуждение». Все последние дни с легкой руки Дмитрия Медведева по российским телеканалам пошло гулять словосочетание «принуждение к миру».
И вот во вторник российский президент торжественно объявил: «Я принял решение завершить операцию по принуждению грузинских властей к миру. Цель операции достигнута. Безопасность наших миротворческих сил и гражданского населения восстановлена. Агрессор наказан и понес очень значительные потери».
Многие обратили внимание на то, что поначалу Дмитрий Медведев действия России на Кавказе называл операцией по понуждению Грузии к миру, затем заменил слово на «принуждение». Почему это произошло?
С таким вопросом обратимся к Елене Галяшиной. Она – заместитель заведующего кафедрой судебных экспертиз Московской государственной юридической академии.
– Слово «понуждение» первый раз было употреблено им в разговоре с Бушем 9 августа. В такой ситуации перевод этого термина на английский язык должен быть однозначным, не допускающий разных толкований теми, кому адресовано послание. Так вот, «понуждение к миру» - это официальный перевод на русский язык термина peace enforcement. Поэтому, на мой взгляд, это было сделано Медведевым сознательно и именно для того, чтобы не было возможности перевести иначе, а только так, как это употребляется в Международном праве. Это юридический термин, который зафиксирован в Петербергской декларации, определяющей отношения между Европейским Союзом и НАТО. Его употребляют в тех случаях, когда вопрос касается управления кризисами, миротворческих миссий, операций.
– Почему же тогда потом мы услышали «принуждение к миру»?
– Это тоже понятно, поскольку есть другое английское слово, enforcement, тоже юридический термин, переводится на русский язык как «принудительное осуществление каких-либо мероприятий». Для русского уха не настолько книжное слово «принуждение», конечно, более логично. И уже в неофициальном контексте, для русскоязычных слушателей, было употреблено «принуждение». Кстати, особой разницы тут нет, оно является полным синонимом.
– Елена Игоревна, вы не только доктор юридических наук, но и филологических тоже. Вопрос к вам, как к лингвисту. Словосочетание «принуждение к миру» или «понуждение к миру» (здесь уже не так важно) для человека, который в терминологии плохо разбирается, кажется каким-то противоестественным. Если взглянуть непредвзято, здесь мы наблюдаем столкновения прямо противоположных смыслов. Принуждение – это какое-то насильственное действие, а мир предполагает их отсутствие.
– Я с вами соглашусь. Но, вы понимаете, это ведь юридический язык. Он всегда немного сложен для восприятия. Менталитет юриста и менталитет простого обывателя, конечно, не всегда совпадает. Если разобраться в тонких стилистических нюансах, различия у слов «понуждение» и «принуждения» есть. Первое слово более мягкое, более тонкое.
– Конечно! Ведь приставка «по-» во многих русских словах свидетельствует о чем-то краткосрочном или о неполноте действия. «Погладить» не то же самое, что «гладить». «Посмотреть» отличается от «смотреть». Также и с «понуждением».
– Совершенно верно. Поэтому в ситуации начала конфликта, еще когда было неясно, как он будет развиваться, какие будут оценки, это было более дальновидно, по дипломатичному - употребить слово «понуждение». Сейчас уже результат ясен. Поэтому и «принуждение».
Говорила Елена Галяшина. А я отмечу: выражение «принуждение к миру» успело так навязнуть у всех на языке, что его уже начинают обыгрывать. Так в «Новой газете» появилось эссе Юрия Роста под заголовком «Принуждение к войне». И как тут не вспомнить советской поры анекдот: «-Будет ли атомная война? - Нет. Но будет такая борьба за мир, что никого в живых не останется».
