Программу ведет Марк Крутов. Принимает участие корреспондент Радио Свобода в Москве Тамара Ляленкова.
Марк Крутов: Сегодня мы завершаем цикл специальных передач Радио Свобода об особенностях экстремизма в России. Понятие "экстремизм", "экстремистская деятельность" не получили в российских законах четкого описания признаков правонарушения что позволяет привлекать людей к ответственности на основе произвольных представлений. Большинство определенных в законе признаков экстремистской деятельности при желании могут быть истолкованы в любую сторону. У микрофона Радио Свобода Тамара Ляленкова.
Тамара Ляленкова: За первые три месяца этого года было зафиксировано около ста нападений на почве ксенофобии, 57 погибших и не менее 116 пострадавших. В 2007 году число пострадавших от таких нападений выросло на 17% по сравнению с предыдущим годом. Нужно ли в таком случае было принимать специальный закон или следовало обойтись уже имеющимися в уголовном кодексе, этот вопрос я задала юристу Илье Рассолову.
Илья Рассолов: Любой закон, в том числе об экстремизме, лучше, чем отсутствие закона и правовой вакуум. Многие страны, начиная с 2000 года, со времен падения башен, так скажем, идут по пути ужесточения законодательства за терроризм, экстремизм, ксенофобию. Проблема в том, что законодатели многих стран, не только России, смешивают все эти понятия - экстремизм, терроризм, возбуждение ненависти и розни. Потому что очевидно, что терроризм - наиболее тяжкое преступление, нежели какой-то экстремизм, и у нас есть отдельный состав в Уголовном кодексе, 205-я статья УК, где наказание по первой части начинается уже с восьми лет. Законодатель, к сожалению, под экстремизм сваливает все, что есть на этом поле. Это неправильно. Закон решил многие проблемы, в частности, вопросы, связанные с пресечением бытового и организационного системного экстремизма с точки зрения жесткой ответственности за приготовление преступлений и за создание экстремистских сообществ, в том числе и за распространение печатных материалов, связанных с экстремизмом. В этом плюс. Минус - в расширительном толковании понятия "экстремизм". Под экстремизм можно подвести все, то угодно. Статья первая, которая дает легальное определение экстремизма, не совсем адекватна с точки зрения юридической техники. По сути дела, законодатель перечисляет виды экстремистской деятельности. Разумеется, все виды перечислить невозможно. То есть любое определение экстремизма не через слово "деятельность" было бы более удачным, на мой взгляд.
Тамара Ляленкова: В ежегодном докладе информационно-аналитического центра "Сова" подобного рода злоупотреблениям была посвящена целая глава. Рассказывает директор центра Александр Верховский...
Александр Верховский: Там, где государство противостоит тому, что обычно обозначается словом "экстремизм", оно перегибает палку, в некоторых случаях это можно так назвать, в некоторых случаях это будет, пожалуй, мягкой квалификацией того, что происходит. Законодательство это сформулировано таким образом, что не очень понятно, какую степень интолерантности должен проявить автор или организация, или газета, чтобы быть наказанным и в какой степени наказанным. И вот эта неясность создает огромное поле для каких-то очень сомнительных случаев применения. Один, может быть, из самых известных сейчас - это история с сайтом "Ингушетия.ру", к которому, понятно, есть претензии у республиканских властей на опубликование некоего ярко выраженного антиосетинского текста. Конечно, этот текст антиосетинский, но там никаких особенно категорических призывов не содержится. Это, честно говоря, довольно средненький уровень интоллерантности для изданий в республиках на Северном Кавказе. Если за это начинать закрывать газеты и сайты, там ничего не останется просто.
В других случаях видно, что просто проявляется некое усердие не по разуму. Очевидно, в какой-то момент в начале этого года был спущен сверху циркуляр по прокуратурам в первую очередь, что нужно усилить борьбу с экстремизмом. Реакция местных прокурорских работников была разная, они начали усиливать борьбу, но в разных направлениях. Где-то, скажем, в Москве стали действительно активно ловить неонацистов подпольных и сажать их, а в других случаях все оказалось иначе. Скажем, прокуратура города Волгограда отличилась, обратившись в суд с требованием признать экстремистской биографию Гитлера, видимо, потому что там про Гитлера написано, а это классическая биография, написанная в Германии, опубликованная. Но это, конечно, может быть, все такие экзотические эпизоды, а массовое применение другое, это в первую очередь активисты молодежных организаций и независимые мусульманские группы.
Идея о том, что кого-то можно привлечь за экстремизм, удивительно широко распространилась. Ладно бы, что ею увлеченно пользуются сотрудники прокуратуры там где-то. Но этим занимаются самые неожиданные люди. Во время предвыборной кампании подозрения в экстремизме выдвигали телекомпании, чтобы не выпускать какие-то ролики, они подозревали там экстремизм и не выпускали ролик агитационный на экран, посылали его на проверку. С проверки возвращался он, что нет там экстремизма, но кампания только избирательная прошла к тому времени. Некая московская строительная корпорация жаждет обвинить в экстремизме депутата Мосгордумы Сергея Митрохина. Ясно, что это связано с его активным участием в митингах против точечной застройки, ну, заодно уже эти строительные боссы обвиняют его в экстремизме. Это очень неприятное зрелище, когда много людей осознали, что можно таким образом сводить друг с другом счеты, поскольку инструмент устроен таким образом, что его можно действительно очень легко использовать. Когда-то мы говорили, что придуман фактически универсальный механизм репрессий, но это было таким умозрительным представлением. А сейчас видно, что он перестал быть умозрительным представлением, он не является механизмом массовой репрессии, но все больше людей обращаются к этому механизму. Это очень печальная картина. Я думаю, что ситуация в этом смысле будет только ухудшаться.
Тамара Ляленкова: Итак, неопределенность основных понятий в законе «О противодействии экстремистской деятельности» дает возможность использовать его как политический инструмент давления на оппонентов власти, как в местном масштабе, так и на федеральном уровне. В этом случае, призванный бороться с экстремизмом, закон превращается в его орудие, очень удобное для тех, кто владеет им.
