Дмитрий Волчек: Гости радиожурнала Поверх Барьеров - московские богемисты, переводчики с чешского языка Инна Безрукова и Сергей Скорвид, которые приехали сейчас в Прагу для участия в семинаре богемистов. Добрый вечер! Расскажите, пожалуйста, об этом семинаре. Передо мной лежит список участников, он очень впечатляющий. Помимо переводчиков из России и других восточноевропейских стран, есть даже переводчики чешской литературы из Китая, из Вьетнама, вот таких экзотических стран. Чем живут сейчас переводчики с чешского, что обсуждают на своем профессиональном собрании?

Сергей Скорвид: Да, мы действительно приехали в Прагу для участия в этой акции. Она ежегодная, традиционная, происходит уже, если рыться в предыстории, еще с социалистических времен, но в последнее время наполнилась, конечно, совершенно иным содержанием. Мы участвовали уже в нескольких таких встречах европейских переводчиков чешской литературы, а с этого года уже не только европейских, поскольку прибавились участники из Китая и Вьетнама…. Эти встречи организует Община чешских писателей. Раньше такую организацию в Советском Союзе было принято назвать Союзом писателей, но от этого наследия, даже от терминологии, чешские писатели, которые собраны в этом объединении, предпочитают отмежеваться и называть себя терминологически иначе - община. Туда входит целый ряд известных писателей. Из таких, которые что-то могут сказать российскому слушателю, надо, в первую очередь, назвать Людвика Вацулика.

Дмитрий Волчек: Автора знаменитого манифеста «2000 слов».

Сергей Скорвид: Да, автора знаменитого манифеста «2000 слов», с которого в 1968 году и начались все те события, 40-я годовщина которых отмечается широко и в Чехии, и в России.

Дмитрий Волчек: Тогда спрошу вас, Сергей Сергеевич, как отметили эту годовщину российские богемисты?

Сергей Скорвид: Вот как раз, например, публикацией Людовика Вацулика. Вообще мероприятий, связанных с этой годовщиной, довольно много в России. В Москве, в первую очередь, устраивал в течение всего этого года, начиная с февраля, Чешский центр. Конечно, при нашем активном содействии, при участии и посещении этих мероприятий не только нами, людьми, которые уже в возрасте, но и молодежью. Я, по крайней мере, пытаюсь туда активно вовлекать своих студентов. И многие ходят. Из ярких акций следует назвать целую серию ретроспективных показов чешских фильмов под названием «Золотые 60-е». Автором этой идеи и во многом ее исполнителем стала нынешняя директор Чешского центра Власта Смолакова. Она недавно вернулась в Москву, раньше она работала в качестве культурного атташе в посольстве, и тогда активно пропагандировала чешскую культуру в России. И сейчас она, в новой должности, этим продолжает заниматься. Каждый месяц проходит целый рад различных акций Чешского центра, так или иначе связанных с тематикой 1968 года, но, пожалуй, самое крупное начинание - это ретроспектива чешских фильмов. 60-е годы это время Новой волны, когда вступали в кинематограф впоследствии знаменитые режиссеры чешские, такие, как Форман, потом перебравшийся в Америку, Вера Хитилова или Иржи Менцель. Это фильмы их первые, дебютные, которые гремели тогда, создали совершенно своеобразное явление чешского кино 60-х годов. Но впоследствии эти фильмы были запрещены к показу и в Чехословакии, и в России их не показывали. Многие вообще были, в рамках мероприятий Чешского центра в этом году, показаны впервые в России. Так или иначе, все эти фильмы были связаны с 60-ми годами. Может быть, не напрямую, в каждом фильме нельзя найти такие прямые политические намеки, аллюзии, ассоциации, не всегда они возникают. Скажем, один из первых фильмов Милоша Формана «Черный Петр», он просто о жизни маленького чешского городка начала 60-х годов, он просто воссоздает атмосферу тех лет жизни, показывает, как жили люди. И, может быть, единственный намек на какой-то социальный подтекст можно усмотреть в том, что главного героя посылают на практику в магазин, где он должен следить за покупателями, чтобы они чего-то не украли. Его это тяготит. Вот, может быть, такой намек на атмосферу слежения.

Дмитрий Волчек: Не как в знаменитом фильме «Ухо»?

Сергей Скорвид: Ни в коей мере. В остальном это жизнь молодежи, они ходят на свои дискотеки, увлекаются роком, «Битлз» там звучит, такая просто жизнь. С другой стороны, есть фильмы, в которых гораздо более отчетливо угадываются политические ассоциации и с тем, что происходило в 60-е в Чехословакии, и с более ранними годами, с политическими процессами 50-х годов. Там есть фильмы, хотя они могут быть облечены в исторические одежды, но прямо намекают на это, либо прямо об этом. Эти фильмы еще будут показываться в Москве и в сентябре, и в октябре. Каждый месяц по неделе. Они показываются в Центральном доме художника на Крымском валу.

Инна Безрукова: Если, конечно, все будет нормально с Центральным домом художников, потому что судьба его пока не очень ясна, но мы все-таки надеемся, что в сентябре можно будет зайти в этот зал и посмотреть эти чешские фильмы.

Сергей Скорвид: Будет показываться, например, фильм «Жаворонки на нитке» по произведениям Богумила Грабала.

Дмитрий Волчек: Вы переводили Грабала?

Инна Безрукова: Да, Грабала переводили мы, и этот фильм тоже будет в нашем переводе.

Дмитрий Волчек: Я знаю, Инна Геннадьевна, вы перевели один из самых знаменитых чешских романов 60-х годов - «Крематор» Владислава Фукса, книгу, которая тоже стала фильмом в 67-м году. И этот фильм тоже показан сейчас в Москве?

Инна Безрукова: Он как раз будет показан во второй части этого мероприятия. Можно всегда зайти на сайт Чешского центра, там есть расписание фильмов и всяких мероприятий. Это совершенно замечательный фильм, и жаль, что его совсем не знают русские зрители. Одна из главных ролей, которую сыграл в своей жизни замечательный актер Рудольф Грушинский. По-разному трактуют этот образ, потому что, конечно, я считаю, что изначально этот человек был абсолютно пустым, он просто брал в себя то, что в него закладывали. И вот так получилось, что в него заложили фашистские идеи, и он стал…

Дмитрий Волчек: Далай-ламой.

Инна Безрукова: В конце - да. Это уже в воображении, когда он уже совсем сошел с ума. Но Далай-лама это, конечно, тоже все не случайно, это все увлечение Гитлера всякими эзотерическими штуками. Книга о том, как на самом деле несложно свести человека с ума, если постоянно бить в одну точку. Фильм черно-белый, и из-за своей черно-белости, я считаю, он и впечатляет гораздо больше.

Дмитрий Волчек: Он не мог бы быть цветным.

Инна Безрукова: Да. Абсолютно

Дмитрий Волчек: Я сегодня утром зашел в самый крупный книжный магазин Праги - «Дворец книги» - и посмотрел стенд, где выставлены произведения чешских писателей, переведенные на русский язык. Надо сказать, что очень впечатляющая подборка. Разумеется, Кафка и Грабал, но много и других писателей. И все-таки ощущение такое, что есть какой-то ограниченный набор имен, которые переводят и переиздают, и за пределы этого набора, который стал известен и установился в 90-е годы, в общем, переводчики или издатели шагнуть боятся. Не знаю, может быть, это ошибочное впечатление, вот этим ассортиментом продиктованное. Что вы скажете, Сергей Сергеевич?

Сергей Скорвид: Этот набор имен установился, может быть, для современности, для совсем нового среза, в 90-е годы. А так-то он установился раньше. Я немного этим занимался, даже подготовил публикацию вместе с одним коллегой. Это прозвучало на одной конференции, здесь, в Оломоуце, и по следам этого доклада выйдет через год публикация на тему о том, как воспринималась чешская литература, и каков был, сквозь призму литературы, образ Чехии в России, начиная с 19-го века, хотя там есть уход и в более ранние времена. И дальше - через весь 20-й век и доныне. В 19-м веке это восприятие было такое, если коротко сказать, славянофильское, и там был свой набор имен. Тогда старались знакомить российскую публику с авторами, которые, может быть, потом и для чехов столько не значили.

Дмитрий Волчек: Требижский?

Сергей Скорвид: Такого типа. Они их довольно смешно называли. Там был, такой автор … он, в основном, был археолог, но тогда все писали попутно и стихи тоже. Как археолог, он крупная личность 19-го века в Чехии. Ян Эразим Воцел. Но вот имя его переделывали на русский лад тогда, в 19-м веке, как Иван Герасим, к примеру. Вот так старались приблизить чехов русскому сознанию. Но потом эта традиция славянофильская в 20-м веке была прервана за всеми событиями революционными и пореволюционными, и началось новое формирование образа чехов через литературу. И фактически доминирующей фигурой в этом процессе, начиная с конца 20-х годов, был и остался Швейк, естественно. Гашек и Швейк, Гашек в лице Швейка или, наоборот, Швейк в лице Гашека, ну, может быть, в меньшей степени, для менее массового читателя, там отчасти Чапек… В новейшее время к этому прибавился, безусловно, Кундера, которого российские многие интеллектуалы предпочитают произносить с ударением на втором слоге, а некоторые - на последнем. Очевидно, от того, что он живет давно во Франции, и пишет во Франции.

Дмитрий Волчек: Не все так страшно, Сергей Сергеевич. Я вижу, перед вами лежит книга и на этой книге написано «Магор». Это имя, которое, я думаю, большинству наших слушателей, даже интересующихся ческой литературой, мало что скажет. Расскажите, пожалуйста, что это такое.

Сергей Скорвид: Мы пытаемся, как раз начиная с 90-х годов, этот круг авторов несколько расширить.

Инна Безрукова: Вы не совсем правы, когда говорите, что боятся перешагнуть через эту границу переводчики. Переводчики не боятся, боятся издатели.

Сергей Скорвид: Конечно, если переиздавать все время Швейка, то это беспроигрышно, найдутся всегда читатели, которые это купят и зачем искать что-то другое. Конечно, мы старались как раз с 90-х годов, и мы, и наши коллеги не только в Москве, но и в Питере, старались этот список имен расширять. И Грабал в достаточном уже количестве был издан.

Дмитрий Волчек: Все-таки о великом интересе к чешской литературе говорит тот фантастический факт, что был придуман в России чешский писатель Иржи Грошек, и был одно время популярен. Это просто свидетельство в любви к чешской литературе и потребности в открытии чешских писателей.

Инна Безрукова: Боюсь, что Грошек к этому не имеет никакого отношения, а это, скорее, имеет отношение к моде среди новых русских, которая сейчас, по-моему, потихоньку уходит, на Прагу. Потому что никаких иных объяснений быть не может. Какая там чешская литература! Стоит две страницы посмотреть, чтобы понять, что никакого отношения это не имеет к литературе чешской.

Сергей Скорвид: Достаточно на имя взглянуть. Грошек не может существовать, как чешская фамилия. «Г» и «ро» - это исключено. Он должен был быть Храшек.

Дмитрий Волчек: Мы ушли в нашем разговоре от Магора.

Сергей Скорвид: И вот мы пытались это расширять как со тсороны прозаиков, так и поэтов. И вот Мартин Ироуз, известный в чешском андеграунде под кличкой Магор, это один из чешских поэтов, которых за последние годы мы ввели или постарались ввести в России, по крайней мере, так, чтобы это хоть кому-то стало известно. Несколько таких поэтов было, кроме Магра, который приезжал в Москву, и в связи с этим появилась интернет публикация такого поэта как Петер Броковец. Это академический поэт, кстати, переводчик на чешский, с одной стороны, Бродского, а, с другой стороны, Ходасевича и других поэтов Серебряного века. И он пишет стихи в духе, скорее, русской поэзии Серебряного века. С другой стороны, приезжал Зденек Хейда, это поэт старшего, совсем старого поколения, очень хороший, интересный. По крайней мере, в интернете появились публикации этих двух.

Инна Безрукова: Нам очень понравилось замечание Хейды по поводу Чапека. Вот что значит человек, который, мягко говоря, пожилой. Когда было упомянуто у нас на кухне имя Чапек, Хейда так задумался и сказал: «Да, с французского он неплохо переводил». Это было все, что он сказал про Чапека, потому что он его знал.

Сергей Скорвид: Вот Иван Мартин Ироус или Магор это поэзия совершенно другого рода, это андеграунд. Это имя стало мелькать в России, но тоже стало известно ограниченному числу людей в связи с Хартией-77. Движение Хартия-77 достаточно широко освещалось. Конечно, в советской прессе - негативно. В 1977 году одним из импульсов, чтобы такое движение возникло, был процесс над группой « Plastic People of the Universe». Это была рок группа, к которой был близок Иван Мартин Ироус.

Дмитрий Волчек: Не так давно она приезжала и давала концерты и в Москве, и в Нижнем Новгороде.

Сергей Скорвид: С большим успехом, кстати, он прошел в Москве, в Клубе на Брестской.

Дмитрий Волчек: Вы могли бы, Сергей Сергеевич, прочитать одно из стихотворений Магора?

Сергей Скорвид: У него есть стихи тех времен, когда он был в тюрьме, просто стихи, написанные в тюрьме, потрясающей силы.

Дмитрий Волчек: По политическому обвинению?

Сергей Скорвид: Как подрывной элемент. А есть стихи более поздние. Вот, может быть, из более поздних я прочту из сборника 2001 года «Убийца лебедей». Оно более или менее программное. Хотя бы по заглавию. Называется «Чешская корона». О народе и государстве чешском. Он сам его читал, когда приезжал. У него была презентация этой книжки, он выбрал из этого сборника парочку, и вот одно из них он читал по-чешски, а я прочту по-русски.

Под хвостами взбешенного льва чех

уж ко сну в час отходит назначенный

с табурета тяжело встает башмачник

протрава медленно ест кожи

каждый делает, что может.

Под хвостами взбешенного льва чех

уж ко сну в час отходит назначенный

С тамбурином пляшет Давид

Господи ты моя гусеница

Не на того ты напал.

Я старался читать почти с той же интонацией, насколько я помню, как читал он. Здесь много таких подтекстов. Давид намекает на известную пару Давид и Голиаф. Это во времена 68-го года и вторжения войск Варшавского договора в Чехословакию даже в хронике тогдашней чешской мелькало. Давид (показывают танки) и Голиаф. Вот такое противостояние.

Дмитрий Волчек: Мы возвращаемся все время к августу 68-го года, а я в завершение нашей беседы хотел бы вернуться к семинару, с которого мы разговор наш начали. Мы говорили о том, что переводят в России. Очень любопытно, что переводят ваши коллеги из других стран, которые сейчас собрались на этот семинар в Праге. Что интересует из чешской литературы, скажем, китайского читателя, вьетнамского, французского, голландского? Была ли какая-то дискуссия на эту тему?

Инна Безрукова: Вы знаете, дискуссии как таковой не было, но были просто разговоры кулуарные, кто что перевел за этот год. Но министерство культуры, которое выделяет гранты в поддержку чешской литературы за рубежом, всегда публикует списки авторов и переводчиков. Бывает заметна просто какая-то мода на некоторые имена. Сейчас очень много переводят Яхима Тополя. «Сестра» его была переведена. Она была переведена на все европейские языки. Грабал практически весь переведен уже.

Дмитрий Волчек: Гавел.

Инна Безрукова: Гавел, да. Сейчас у нас в «Иностранной литературе» входит новая пьеса Гавела. Не в нашем, правда, переводе. Так что такие основные имена переведены. А потом еще они переводят то, что у нас не получается совсем. Такие сборники рассказов юмористических. То, что совершенно невозможно в России потому что…

Дмитрий Волчек: …нет такого рынка. Я знаю. Чешский писатель первой половины 20-го века, который меня очень интересует, Ладислав Клима, он переводится очень тщательно во Франции и, более того, французские исследователи спонсируют и реализуют публикацию его работ из архивов Чехии на чешском языке. Мне кажется, это такой замечательный пример самоотверженной богемистики. Я, конечно, вспомнил, что Магор называл Климу одним из своих любимых писателей и учителей.

Инна Безрукова: Совершенно верно.

Поверх барьеров с Дмитрием Волчеком

10 сентября

Дмитрий Волчек: Гости радиожурнала Поверх Барьеров - московские богемисты, переводчики с чешского языка Инна Безрукова и Сергей Скорвид, которые приехали сейчас в Прагу для участия в семинаре богемистов. Добрый вечер! Расскажите, пожалуйста, об этом семинаре. Передо мной лежит список участников, он очень впечатляющий. Помимо переводчиков из России и других восточноевропейских стран, есть даже переводчики чешской литературы из Китая, из Вьетнама, вот таких экзотических стран. Чем живут сейчас переводчики с чешского, что обсуждают на своем профессиональном собрании?

Сергей Скорвид: Да, мы действительно приехали в Прагу для участия в этой акции. Она ежегодная, традиционная, происходит уже, если рыться в предыстории, еще с социалистических времен, но в последнее время наполнилась, конечно, совершенно иным содержанием. Мы участвовали уже в нескольких таких встречах европейских переводчиков чешской литературы, а с этого года уже не только европейских, поскольку прибавились участники из Китая и Вьетнама…. Эти встречи организует Община чешских писателей. Раньше такую организацию в Советском Союзе было принято назвать Союзом писателей, но от этого наследия, даже от терминологии, чешские писатели, которые собраны в этом объединении, предпочитают отмежеваться и называть себя терминологически иначе - община. Туда входит целый ряд известных писателей. Из таких, которые что-то могут сказать российскому слушателю, надо, в первую очередь, назвать Людвика Вацулика.

Дмитрий Волчек: Автора знаменитого манифеста «2000 слов».

Сергей Скорвид: Да, автора знаменитого манифеста «2000 слов», с которого в 1968 году и начались все те события, 40-я годовщина которых отмечается широко и в Чехии, и в России.

Дмитрий Волчек: Тогда спрошу вас, Сергей Сергеевич, как отметили эту годовщину российские богемисты?

Сергей Скорвид: Вот как раз, например, публикацией Людовика Вацулика. Вообще мероприятий, связанных с этой годовщиной, довольно много в России. В Москве, в первую очередь, устраивал в течение всего этого года, начиная с февраля, Чешский центр. Конечно, при нашем активном содействии, при участии и посещении этих мероприятий не только нами, людьми, которые уже в возрасте, но и молодежью. Я, по крайней мере, пытаюсь туда активно вовлекать своих студентов. И многие ходят. Из ярких акций следует назвать целую серию ретроспективных показов чешских фильмов под названием «Золотые 60-е». Автором этой идеи и во многом ее исполнителем стала нынешняя директор Чешского центра Власта Смолакова. Она недавно вернулась в Москву, раньше она работала в качестве культурного атташе в посольстве, и тогда активно пропагандировала чешскую культуру в России. И сейчас она, в новой должности, этим продолжает заниматься. Каждый месяц проходит целый рад различных акций Чешского центра, так или иначе связанных с тематикой 1968 года, но, пожалуй, самое крупное начинание - это ретроспектива чешских фильмов. 60-е годы это время Новой волны, когда вступали в кинематограф впоследствии знаменитые режиссеры чешские, такие, как Форман, потом перебравшийся в Америку, Вера Хитилова или Иржи Менцель. Это фильмы их первые, дебютные, которые гремели тогда, создали совершенно своеобразное явление чешского кино 60-х годов. Но впоследствии эти фильмы были запрещены к показу и в Чехословакии, и в России их не показывали. Многие вообще были, в рамках мероприятий Чешского центра в этом году, показаны впервые в России. Так или иначе, все эти фильмы были связаны с 60-ми годами. Может быть, не напрямую, в каждом фильме нельзя найти такие прямые политические намеки, аллюзии, ассоциации, не всегда они возникают. Скажем, один из первых фильмов Милоша Формана «Черный Петр», он просто о жизни маленького чешского городка начала 60-х годов, он просто воссоздает атмосферу тех лет жизни, показывает, как жили люди. И, может быть, единственный намек на какой-то социальный подтекст можно усмотреть в том, что главного героя посылают на практику в магазин, где он должен следить за покупателями, чтобы они чего-то не украли. Его это тяготит. Вот, может быть, такой намек на атмосферу слежения.

Дмитрий Волчек: Не как в знаменитом фильме «Ухо»?

Сергей Скорвид: Ни в коей мере. В остальном это жизнь молодежи, они ходят на свои дискотеки, увлекаются роком, «Битлз» там звучит, такая просто жизнь. С другой стороны, есть фильмы, в которых гораздо более отчетливо угадываются политические ассоциации и с тем, что происходило в 60-е в Чехословакии, и с более ранними годами, с политическими процессами 50-х годов. Там есть фильмы, хотя они могут быть облечены в исторические одежды, но прямо намекают на это, либо прямо об этом. Эти фильмы еще будут показываться в Москве и в сентябре, и в октябре. Каждый месяц по неделе. Они показываются в Центральном доме художника на Крымском валу.

Инна Безрукова: Если, конечно, все будет нормально с Центральным домом художников, потому что судьба его пока не очень ясна, но мы все-таки надеемся, что в сентябре можно будет зайти в этот зал и посмотреть эти чешские фильмы.

Сергей Скорвид: Будет показываться, например, фильм «Жаворонки на нитке» по произведениям Богумила Грабала.

Дмитрий Волчек: Вы переводили Грабала?

Инна Безрукова: Да, Грабала переводили мы, и этот фильм тоже будет в нашем переводе.

Дмитрий Волчек: Я знаю, Инна Геннадьевна, вы перевели один из самых знаменитых чешских романов 60-х годов - «Крематор» Владислава Фукса, книгу, которая тоже стала фильмом в 67-м году. И этот фильм тоже показан сейчас в Москве?

Инна Безрукова: Он как раз будет показан во второй части этого мероприятия. Можно всегда зайти на сайт Чешского центра, там есть расписание фильмов и всяких мероприятий. Это совершенно замечательный фильм, и жаль, что его совсем не знают русские зрители. Одна из главных ролей, которую сыграл в своей жизни замечательный актер Рудольф Грушинский. По-разному трактуют этот образ, потому что, конечно, я считаю, что изначально этот человек был абсолютно пустым, он просто брал в себя то, что в него закладывали. И вот так получилось, что в него заложили фашистские идеи, и он стал…

Дмитрий Волчек: Далай-ламой.

Инна Безрукова: В конце - да. Это уже в воображении, когда он уже совсем сошел с ума. Но Далай-лама это, конечно, тоже все не случайно, это все увлечение Гитлера всякими эзотерическими штуками. Книга о том, как на самом деле несложно свести человека с ума, если постоянно бить в одну точку. Фильм черно-белый, и из-за своей черно-белости, я считаю, он и впечатляет гораздо больше.

Дмитрий Волчек: Он не мог бы быть цветным.

Инна Безрукова: Да. Абсолютно

Дмитрий Волчек: Я сегодня утром зашел в самый крупный книжный магазин Праги - «Дворец книги» - и посмотрел стенд, где выставлены произведения чешских писателей, переведенные на русский язык. Надо сказать, что очень впечатляющая подборка. Разумеется, Кафка и Грабал, но много и других писателей. И все-таки ощущение такое, что есть какой-то ограниченный набор имен, которые переводят и переиздают, и за пределы этого набора, который стал известен и установился в 90-е годы, в общем, переводчики или издатели шагнуть боятся. Не знаю, может быть, это ошибочное впечатление, вот этим ассортиментом продиктованное. Что вы скажете, Сергей Сергеевич?

Сергей Скорвид: Этот набор имен установился, может быть, для современности, для совсем нового среза, в 90-е годы. А так-то он установился раньше. Я немного этим занимался, даже подготовил публикацию вместе с одним коллегой. Это прозвучало на одной конференции, здесь, в Оломоуце, и по следам этого доклада выйдет через год публикация на тему о том, как воспринималась чешская литература, и каков был, сквозь призму литературы, образ Чехии в России, начиная с 19-го века, хотя там есть уход и в более ранние времена. И дальше - через весь 20-й век и доныне. В 19-м веке это восприятие было такое, если коротко сказать, славянофильское, и там был свой набор имен. Тогда старались знакомить российскую публику с авторами, которые, может быть, потом и для чехов столько не значили.

Дмитрий Волчек: Требижский?

Сергей Скорвид: Такого типа. Они их довольно смешно называли. Там был, такой автор … он, в основном, был археолог, но тогда все писали попутно и стихи тоже. Как археолог, он крупная личность 19-го века в Чехии. Ян Эразим Воцел. Но вот имя его переделывали на русский лад тогда, в 19-м веке, как Иван Герасим, к примеру. Вот так старались приблизить чехов русскому сознанию. Но потом эта традиция славянофильская в 20-м веке была прервана за всеми событиями революционными и пореволюционными, и началось новое формирование образа чехов через литературу. И фактически доминирующей фигурой в этом процессе, начиная с конца 20-х годов, был и остался Швейк, естественно. Гашек и Швейк, Гашек в лице Швейка или, наоборот, Швейк в лице Гашека, ну, может быть, в меньшей степени, для менее массового читателя, там отчасти Чапек… В новейшее время к этому прибавился, безусловно, Кундера, которого российские многие интеллектуалы предпочитают произносить с ударением на втором слоге, а некоторые - на последнем. Очевидно, от того, что он живет давно во Франции, и пишет во Франции.

Дмитрий Волчек: Не все так страшно, Сергей Сергеевич. Я вижу, перед вами лежит книга и на этой книге написано «Магор». Это имя, которое, я думаю, большинству наших слушателей, даже интересующихся ческой литературой, мало что скажет. Расскажите, пожалуйста, что это такое.

Сергей Скорвид: Мы пытаемся, как раз начиная с 90-х годов, этот круг авторов несколько расширить.

Инна Безрукова: Вы не совсем правы, когда говорите, что боятся перешагнуть через эту границу переводчики. Переводчики не боятся, боятся издатели.

Сергей Скорвид: Конечно, если переиздавать все время Швейка, то это беспроигрышно, найдутся всегда читатели, которые это купят и зачем искать что-то другое. Конечно, мы старались как раз с 90-х годов, и мы, и наши коллеги не только в Москве, но и в Питере, старались этот список имен расширять. И Грабал в достаточном уже количестве был издан.

Дмитрий Волчек: Все-таки о великом интересе к чешской литературе говорит тот фантастический факт, что был придуман в России чешский писатель Иржи Грошек, и был одно время популярен. Это просто свидетельство в любви к чешской литературе и потребности в открытии чешских писателей.

Инна Безрукова: Боюсь, что Грошек к этому не имеет никакого отношения, а это, скорее, имеет отношение к моде среди новых русских, которая сейчас, по-моему, потихоньку уходит, на Прагу. Потому что никаких иных объяснений быть не может. Какая там чешская литература! Стоит две страницы посмотреть, чтобы понять, что никакого отношения это не имеет к литературе чешской.

Сергей Скорвид: Достаточно на имя взглянуть. Грошек не может существовать, как чешская фамилия. «Г» и «ро» - это исключено. Он должен был быть Храшек.

Дмитрий Волчек: Мы ушли в нашем разговоре от Магора.

Сергей Скорвид: И вот мы пытались это расширять как со тсороны прозаиков, так и поэтов. И вот Мартин Ироуз, известный в чешском андеграунде под кличкой Магор, это один из чешских поэтов, которых за последние годы мы ввели или постарались ввести в России, по крайней мере, так, чтобы это хоть кому-то стало известно. Несколько таких поэтов было, кроме Магра, который приезжал в Москву, и в связи с этим появилась интернет публикация такого поэта как Петер Броковец. Это академический поэт, кстати, переводчик на чешский, с одной стороны, Бродского, а, с другой стороны, Ходасевича и других поэтов Серебряного века. И он пишет стихи в духе, скорее, русской поэзии Серебряного века. С другой стороны, приезжал Зденек Хейда, это поэт старшего, совсем старого поколения, очень хороший, интересный. По крайней мере, в интернете появились публикации этих двух.

Инна Безрукова: Нам очень понравилось замечание Хейды по поводу Чапека. Вот что значит человек, который, мягко говоря, пожилой. Когда было упомянуто у нас на кухне имя Чапек, Хейда так задумался и сказал: «Да, с французского он неплохо переводил». Это было все, что он сказал про Чапека, потому что он его знал.

Сергей Скорвид: Вот Иван Мартин Ироус или Магор это поэзия совершенно другого рода, это андеграунд. Это имя стало мелькать в России, но тоже стало известно ограниченному числу людей в связи с Хартией-77. Движение Хартия-77 достаточно широко освещалось. Конечно, в советской прессе - негативно. В 1977 году одним из импульсов, чтобы такое движение возникло, был процесс над группой « Plastic People of the Universe». Это была рок группа, к которой был близок Иван Мартин Ироус.

Дмитрий Волчек: Не так давно она приезжала и давала концерты и в Москве, и в Нижнем Новгороде.

Сергей Скорвид: С большим успехом, кстати, он прошел в Москве, в Клубе на Брестской.

Дмитрий Волчек: Вы могли бы, Сергей Сергеевич, прочитать одно из стихотворений Магора?

Сергей Скорвид: У него есть стихи тех времен, когда он был в тюрьме, просто стихи, написанные в тюрьме, потрясающей силы.

Дмитрий Волчек: По политическому обвинению?

Сергей Скорвид: Как подрывной элемент. А есть стихи более поздние. Вот, может быть, из более поздних я прочту из сборника 2001 года «Убийца лебедей». Оно более или менее программное. Хотя бы по заглавию. Называется «Чешская корона». О народе и государстве чешском. Он сам его читал, когда приезжал. У него была презентация этой книжки, он выбрал из этого сборника парочку, и вот одно из них он читал по-чешски, а я прочту по-русски.

Под хвостами взбешенного льва чех

уж ко сну в час отходит назначенный

с табурета тяжело встает башмачник

протрава медленно ест кожи

каждый делает, что может.

Под хвостами взбешенного льва чех

уж ко сну в час отходит назначенный

С тамбурином пляшет Давид

Господи ты моя гусеница

Не на того ты напал.

Я старался читать почти с той же интонацией, насколько я помню, как читал он. Здесь много таких подтекстов. Давид намекает на известную пару Давид и Голиаф. Это во времена 68-го года и вторжения войск Варшавского договора в Чехословакию даже в хронике тогдашней чешской мелькало. Давид (показывают танки) и Голиаф. Вот такое противостояние.

Дмитрий Волчек: Мы возвращаемся все время к августу 68-го года, а я в завершение нашей беседы хотел бы вернуться к семинару, с которого мы разговор наш начали. Мы говорили о том, что переводят в России. Очень любопытно, что переводят ваши коллеги из других стран, которые сейчас собрались на этот семинар в Праге. Что интересует из чешской литературы, скажем, китайского читателя, вьетнамского, французского, голландского? Была ли какая-то дискуссия на эту тему?

Инна Безрукова: Вы знаете, дискуссии как таковой не было, но были просто разговоры кулуарные, кто что перевел за этот год. Но министерство культуры, которое выделяет гранты в поддержку чешской литературы за рубежом, всегда публикует списки авторов и переводчиков. Бывает заметна просто какая-то мода на некоторые имена. Сейчас очень много переводят Яхима Тополя. «Сестра» его была переведена. Она была переведена на все европейские языки. Грабал практически весь переведен уже.

Дмитрий Волчек: Гавел.

Инна Безрукова: Гавел, да. Сейчас у нас в «Иностранной литературе» входит новая пьеса Гавела. Не в нашем, правда, переводе. Так что такие основные имена переведены. А потом еще они переводят то, что у нас не получается совсем. Такие сборники рассказов юмористических. То, что совершенно невозможно в России потому что…

Дмитрий Волчек: …нет такого рынка. Я знаю. Чешский писатель первой половины 20-го века, который меня очень интересует, Ладислав Клима, он переводится очень тщательно во Франции и, более того, французские исследователи спонсируют и реализуют публикацию его работ из архивов Чехии на чешском языке. Мне кажется, это такой замечательный пример самоотверженной богемистики. Я, конечно, вспомнил, что Магор называл Климу одним из своих любимых писателей и учителей.

Инна Безрукова: Совершенно верно.