Марина Тимашева: Петербург окружен не только известными на весь мир дворцово-парковыми ансамблями, но и бывшими помещичьими усадьбами, многие и которых представляют огромных исторический, художественный, культурный интерес. Одна из таких усадеб - дом Владимира Набокова на берегу реки Оредеж. Рассказывает Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Этот дом так красив, что на него больно смотреть. Крутой берег реки, белоколонный портик - чем ближе подходишь, тем более кажется, что это сон. То ли ты сам спишь, то ли видишь мучительный сон самого Набокова о том, как он, неузнанный, возвращается сюда. Все мы где-то неузнаны, все мы видим сон, в котором мы протягиваем руки к потерянному раю. Потерянный рай Набокова – один из самых убедительных. Роза – цветок, Россия - родина, смерть неизбежна. Такая истина может быть столь горька, страшна и головокружительна, только будучи постигнута на заре жизни, и затем постигаема всю жизнь. После многих курьезных и трагических советских метаморфоз, сегодня дом на Оредеже - снова дом, а не склад и не колхозная контора.
Он долго восстанавливался, горел, снова восстанавливаться, и вот сейчас сюда потянулись люди. Но интересно, что по большей части они приходят все же не к Набокову, - говорит директор Музея-усадьбы Рождествено Ирина Авикайнен.
Ирина Авикайнен: История этого дома интересна. Дом этот строился не как усадебное здание, а как административно-жилой дом городничего города Рождествено. После упразднения города перешел в частные руки. Расцвет усадьбы это рукавишниковский период, конец 19-го - начало 20-го века. А и последний владелец усадьбы - Владимир Владимирович Набоков - получил белоколонный особняк, вместе с парком и миллионным состоянием, от своего дяди, Василия Ивановича Рукавишникова в 1916 году. Пожить он тут, кончено, не успел, но частью наследства воспользовался - первая книга стихов издана как раз на эти средства.
Татьяна Вольтская: Как вообще посетители? С трепетом приходят, любят это место?
Ирина Авикайнен: Я надеюсь, что любят. Вообще, интерес к усадьбам и усадебному быту сейчас велик, как никогда. Немного для нас грустно, что имя Владимира Набокова не так активно привлекает посетителей, а вот на усадьбу, на усадебный быт, приезжают достаточно часто и возвращаются.
Татьяна Вольтская: После пожара восстанавливал дом известный архитектор, реставратор Александр Семочкин. Так что в большой степени это его детище.
Александр Семочкин: После пожара – да, конечно. Хотя, нет, это не мое детище. Все-таки здесь работал прекрасный архитектор в свое время, созидая это великолепное сооружение. Но, к сожжению, мы не знаем автора до сих пор. Чувствуется, что это большой мастер классицизма. Это конец 18-го - начало 19-го веков. Но кто именно? Там такие имена блистают, как Николай Львов, Джакомо Кваренги. Но это все предположительно. На этом уровне.
Татьяна Вольтская: Вы же много очень усилий приложили после пожара, для восстановления, вы просто спасали…
Александр Семочкин: Во-первых, это долг и обязанность, а, во-вторых, это профессия. Мы всегда приходим на место, где либо руины, либо пожарище.
Татьяна Вольтская: Как вы считаете, удалось восстановить? Вы довольны?
Александр Семочкин: В принципе - да. Но последний ударный акцент, как всегда в наших делах, завершить не удалось. Но когда подъезжаешь к дому и видишь его великолепные пропорции, хорошо найденный цвет, то понимаешь, что ты участвовал в реанимации чего-то такого, что может служить славой Отечеству. А это уже награда выше всех других наград.
Татьяна Вольтская: Как вы считаете, сейчас появилась жизнь в этой усадьбе?
Александр Семочкин: Да, конечно. Видите ли, в нашей стране всегда параллельно существовали две культуры – дворянская и крестьянская. Если крестьянская всегда зиждилась на базе языческой, скажем так, то дворянская культура это была христианская культура Запада. Но, может, мостики между ними исключительно только усадьбы и перебрасывали. То есть,
это был тот переходной модуль, который знакомил бар юных, каковыми были Александр Пушкин и Владимир Набоков, с жизнью русской провинции, ее природой, ее людьми, ее великолепием и ее нищетой - всем тем, что составляет ее существо.
С другой стороны, влияние усадьбы в том, что она притягивала к себе деревню. И с утерей усадьбы, как института, конечно, оказалось подорвано это. Весь акцент был в сторону народного искусства, и оно очень быстро деградировало до того холуйского состояния, в котором находилось в советское время. Что такое культура сегодня в деревне? Это дома культуры что ли? Они деградировали. Точно так же, как и весь недостаток величайший поп-культуры в том, что она соответствует уровню толпы.
В таком случае мнение толпы становится все более примитивным и деградирующим. И культура, за ним шедшая, точно так же деградирует. Поднять планку способна только усадьба. И вот в этом качестве она уже начинает работать. И, слава богу!
Татьяна Вольтская: Сейчас в моду входят усадьбы. Реально ли, чтобы возродилась в каком-то виде жизнь здесь?
Александр Семочкин: Что за вопрос? Тогда зачем мы живем и зачем работаем? Не только реально, а это необходимо, это нужно, это обязательно, и это неизбежно, если мы хотим существовать как-то пространство этно-культурное, которое заработало то, что век 19-й вообще был назван веком русским. Но мы, конечно, не претендуем на это в веке 21-м, достаточно измельчали, лучшее, я думаю, уничтожено. Но, бог даст, в 22-м-23-м веке мы снова подымемся до таких высот.
Татьяна Вольтская: В каких формах люди сюда могут приезжать? Музейных форм мало.
Александр Семочкин: У нас постоянные концерты, литературные вечера, выступления и наших, и маститых поэтов. Но больше все-таки музыкальные вечера. Потому что на фоне этой поп-музыки, всей этой дряни, всех этих шумов нужно давать людям зарядку нормального звукового ряда, чтобы это все звучало, чтобы в ушах было, чтобы служило напоминанием, чтобы напоминало, что к чему. И, конечно, здесь, в основном, люди зрелого поколения приходят, но приходит и молодежь. Некоторые работают, остаются, идут учиться по этому профилю. Мы выполняем функцию такого рассадника кадров, где мы их выращиваем, а потом они уходят в другие структуры, где более престижно, более денежно больший простор для деятельности. Тут все понятно, и тут обиды никакой. Слава богу, что закваску даем.
Татьяна Вольтская: А делать что-то, чтобы платили больше здесь, чтобы люди оставались?
Александр Семочкин: Я - человек прошлого, и мне представляется, что понятие культуры и понятие денег - не совместимы. То есть, они совмещаются на очень узком пространстве. И если это пространство пытаться расширять, то это гибель. Работа должна быть либо денежная, либо интересная. Тут выбор вслепую. Главная проблема здесь у нас в том, что нет определенной перспективы. В советское время, при плановом хозяйстве, мы худо-бедно, но все-таки имели какие-то планы на будущее. Они были декларированы, записаны, расписаны по годам и по срокам. Мы имели возможность следить за собственным развитием. Сейчас этого не существует. Хотя разговоров много, и на уровне государственном снова восстанавливается трехлетнее долгосрочное планирование. У нас пока ничего этого не произошло, ни единого звука на эту тему. Меж тем, как это важнейшее время. Нам мало своего пространства, мы должны выходить на музей-заповедник, прихватывая те части нашего села, которые связаны были непосредственно с усадьбой набоковской «Наша Выра», которая погибла, с основной набоковской усадьбой в Батове, где бабашка с дедушкой жили. Она же – рылеевская, в свое время. Видите, какое здесь насыщение. Это все необходимо охватывать. Мы краеведческую тему здесь разрабатываем, но этого мало, потому что все видит на тонком волоске. Да, парки пока еще не застроены, все пока еще ждет чего-то, на что-то надеется. Но стоит одному начальнику вот так вот лохонуться, либо пойти на такого рода преступление, как все совершится немедленно. Это будет расхватано за бешеные деньги, застроено, и тогда не о чем будет говорить. Вот этот момент для нас является важнейшим. Государство обязано вмешаться и сделать плановое развитие культурных образований, типа нашей усадьбы.
Татьяна Вольтская: Александр Семочкин мечтает о целом кольце восстановленных усадеб на Оредеже. Но пока это только мечты, особенно, в виду наступающего рынка и растущих цен на землю.
