Ирина Лагунина: В интервью агентству Рейтер на этой неделе президент Сербии Борис Тадич заявил, что уже в следующем собирается подать заявку на вступление страны в Европейский Союз – с тем, чтобы уже к 2014-2015 году у Сербии было полное членство в ЕС. Следующий год будет решающим для привлечения иностранных инвестиций, сказал Тадич и привел в пример соглашение с итальянским «Фиатом» и переговоры с германским «Фольксвагеном». Однако специалисты утверждают, что перспективы экономического развития Сербии не ясны, они зависят от политической ситуации. Из Белграда наш корреспондент Айя Куге.
Айя Куге: На днях исполнится ровно восемь лет со дня, когда в Сербии, сначала на выборах, а потом на улицах Белграда был свергнут режим Слободана Милошевича. Многие аналитики считают, что сербы тогда выбрали новую жизнь не по политическим причинам, а потому, что невыносимо было стоять в очередях за растительным маслом, покупать бензин в пластиковых бутылках на перекрёстках дорог и смотреть, как один за другим выходят из строя предметы домашней электроники. Статистика конца девяностых годов показала, что сербский мужчина в среднем носил обувь больше десяти лет, а средний возраст автомашин был 16 лет.
Как сегодня живётся в Сербии? Справились ли новые демократические власти с реформами? Наш собеседник – видный белградский экономист, директор Центра свободного рынка Мирослав Прокопиевич.
Мирослав Прокопиевич: Конечно, что живётся лучше, это бесспорно. Однако этого улучшения уровня жизни было легко достичь. Политика Милошевича ведь была исключительно деструктивной – были войны, была внутренняя психологическая война и террор над народом, было экономическое уничтожение страны. Сейчас проблема Сербии состоит в том, что не были проведены серьёзные реформы. Когда меня американские экономисты, или коллеги из Европы, спрашивают, каков процент годового роста валового внутреннего продукта в Сербии, и я отвечаю, что 6%, они удивляются: такой рост без реформ невозможен! Нет, он возможен потому, что люди в Сербии были измучены десятилетием бедности и теперь пытаются компенсировать упущенные годы увеличением потребительских расходов, а спрос поднимает производство. Если бы были проведены реформы, рост ВВП был бы намного выше. Однако в целом живётся лучше. Зарплаты в момент смены режима были 50-60 евро. А теперь средняя заработная плата в Сербии 410 евро. Конечно, и цены возросли.
Айя Куге: Несмотря на то, что в течение уже восьми лет власти ежедневно повторяют, что цель страны – глубокие и всеобъемлющие реформы, зачастую складывается впечатление, что лишь пустые слова. Иностранные специалисты отмечают, что сербские реформы не глубоки.
Мирослав Прокопиевич: Реформы были относительно невелики. Они проводились как-то по инерции. Ведь когда после долголетней экономической диеты диктаторский режим слабеет, когда не стоят больше военные цели и, следовательно, те требуется военное производство, ресурсы направляются на производство мирного времени. Кроме этого в Сербию пришли некоторые иностранные компании, которые подняли уровень продуктивности. Пришли новые банки. Раньше часто случалось, что вы не могли получить в банке свои деньги, потому что у банка не было наличных. Теперь такого уже не бывает. Банки, конечно, пока еще не функционируют как на Западе, но разница с предыдущим периодом несравнимая.
Айя Куге: А какова на самой деле экономическая модель страны? Выглядит, что это какая-то смесь социализма старого типа с порой диким капитализмом.
Мирослав Прокопиевич: Базовая экономическая модель в Сербии, если смотреть по Конституции, - некоего рода рыночная демократия, то есть рыночная экономика. Однако в реальности она еще не расправилась. Правительство всё ещё регулирует 55% цен, и лишь 45% формируется на рынке. Вероятно, 2008 год будет первым, когда частный сектор даст бюджету больше, чем государственный сектор. А это показатель выхода из социализма. Но остатки старого режима в Сербии ещё сильны.
Айя Куге: И иностранные инвесторы, и сербские предприниматели жалуются, что климат для бизнеса в Сербии очень неблагоприятный: что запутана и сложна законодательная база, что государство мешает крупной частной инициативе.
Мирослав Прокопиевич: Сербия принадлежит к 7-8 последним странам Европы, находящимся в переходном периоде. За Сербией, по некоторым показателям, идут Молдавия и Украина, и вероятно Россия, если бы её причисляли к Европе. По уровню проведённых реформ Сербия где-то рядом с Боснией и Македонией, но отстаёт от Черногории и Хорватии. Эти данные определяют климат для бизнеса. На то, что условия для бизнеса не благоприятные, указывает факт, что Сербия находится между 80 и 120 местом по экономическим свободам из 150 стран мира - в зависимости от того, какие критерии учитываются. Конечно, и низкий уровень прямых иностранных инвестиций указывает на то, что экономический климат в Сербии не достаточно привлекательный. Самым успешным по иностранным инвестициям у нас был 2005 год, когда в страну поступил капитал в размере 2,4 миллиарда евро. Однако даже тогда это было намного меньше, чем на душу населения в среднем в Болгарии и Румынии.
Айя Куге: Напомню, мы беседуем с белградским экономистом, профессором Мирославом Прокопиевичем.
Запад или Восток? Европа или Россия? В Сербии порой этот вопрос кажется актуальным. Правящие политики в последнее время утверждают: и Европа, и Россия. Но каковы экономические и торговые отношения Сербии с ЕС, а каковы с Россией?
Мирослав Прокопиевич: С Евросоюзом у Сербии самый большой торговый оборот, и Европа является моделью, к которой страна хочет приблизиться. Правда, очень медленно и крайне непоследовательно. Для Сербии сближение с Евросоюзом является жизненно важным, однако часть избирателей и политических партий оказывают сопротивление такому выбору. Вероятно, с целью заглушить это сопротивление, правящие политики заявляют, что Сербия сближается не только с Европейским союзом, что она хочет иметь тесные связи и с Россией. Но до сих пор экономические связи с Россией были на относительно символическом уровне. Например, российских инвесторов было очень мало. Это лишь Лукойл и еще одна российская фирма, которая купила завод вагоностроения, который позже продала словакам. Экономический обмен между двумя государствами выглядит относительно большим потому, что Сербия из России импортирует газ и часть нефти. Так что Сербия имеет огромный импорт и относительно небольшой экспорт в Россию. Россия для нас не представляет экономическую модель, как Евросоюз, к которому Сербия тяготеет и как к цели, и как к важному экономическому партнёру.
Айя Куге: Ещё с зимы одной из главных спорных тем в обществе является договорённость правительства о продаже государственного монополиста Нефтяной промышленности Сербии России по цене, в несколько раз ниже её реальной стоимости, как кажется, взамен обещаний Москвы, что через Сербию пройдёт ветвь магистрального газопровода Южный поток. В последнее время среди специалистов начинает преобладать мнение, что не до конца обнародованная сделка с Россией весьма вредна для страны.
Мирослав Прокопиевич: Вредная она потому, что Сербия на 100% ориентируется на снабжение газом из России, становясь, таким образом, заложницей будущего газопровода. Страна также попадёт в незавидную ситуацию из-за того, что полностью отдаёт России подземные склады – национальный резерв газа - Банантски дворы. А с другой стороны, Россия по дешевке, по цене, намного ниже рыночной стоимости, покупает фирму Нефтяная промышленность Сербии. И Белград продаёт ее, нарушая собственные законы. Согласно закону, приватизацию крупных предприятий нельзя проводить методом свободной договорённости - только на конкурсных условиях. Почему эта сделка очень рискованная? Да потому, что в России всё ещё не правят законы рыночной экономики, и она к этому не стремится. Кроме того, в Москве у власти непредсказуемый режим, который уже завтра может прибегнуть к шантажу. На самом деле он уже шантажирует Сербию. Шантажом можно считать уже тот факт, что при том, что в договорённости пока не изменена ни одна буква, люди из Кремля уже заявляют, что если Сербия им не продаст свой нефтяной концерн ниже стоимости, то не получит газопровод. Но если так строятся двухсторонние отношения, тогда можно с уверенностью прогнозировать, что разные попытки шантажа будут продолжены и в ходе реализации соглашения. Поэтому я считаю, что эта сделка очень плохая. Правящая в Сербии Демократическая партия готова подписать такое соглашение, даже несмотря на то, что оно вредное для страны. Кажется, что это была ценой поддержки Путина Борису Тадичу на выборах.
Айя Куге: Вы возглавляете белградский Институт европейских исследований. Сербия взяла курс на вступление в Европейский союз и одновременно провозгласила политику экономических реформ. Согласно опросам общественного мнения, подавляющее большинство граждан страны поддерживают в этом правительство. Но если исследовать поглубже, оказывается, что эта поддержка поверхностна. Она основана на нереальных надеждах, что в благодаря реформам и вступлению в ЕС в стране наступит полная благодать.
Мирослав Прокопиевич: Это мой старый тезис: большинство граждан, от 80 до 85%, на вопрос «поддерживаете ли вы реформы», скажут, «конечно, да!». Но когда им разъяснить, что они могут потерять рабочее место, что могут быть отправлены на переквалификацию, что должны будут работать на частного хозяина, и к тому же полных восемь часов в день, большинство из тех, кто сказали «да» реформам, ответят, что они такое не поддерживают. Им бы лучше не менять своё поведение, свои рабочие привычки. Такое же отношение и к Евросоюзу. Но это ситуация, в которой элита страны должна взять на себя ответственность. Для Сербии сближение с ЕС означает изменение правил. Лучшие правила дают лучший результат. Оказалось, что сами мы не в состоянии это сделать, и поэтому у сближения с Евросоюзом нет альтернативы.
Айя Куге: Мы беседовали с видным сербским экономистом Мирославом Прокопиевичем.
