Священник Иоанн Привалов собирает материалы об отце Иоанне Конюхове. Культура — понятие всеобъемлющее, но происходит оно от слова культ, и история церкви в него, безусловно, входит. Еще недавно грань между церковным и светским была не столь ощутима, как теперь, и я думаю, если бы не было поэтессы Кузьминой-Караваевой, знакомой с блистательным кругом поэтов Серебряного века, безнадежно влюбленной в Блока, то не появилась бы потом в Париже и знаменитая мать Мария, окончившая дни в концлагере, добровольно пошедшая в печь, спасая жизнь незнакомой молодой еврейке.
Многие годы отца Иоанна Конюхова тоже прошли в лагерях, только советских. А молодость его была, можно сказать, театральной. Он знал практически всю театральную Москву 20-х-30-х годов. Так что, и в его жизни культура светская и церковная сплелись нерасторжимо. Сегодня материалы о нем собирает молодой настоятель Свято-Cретенского прихода под Архангельском — отец Иоанн Привалов, которому посчастливилось знать этого человека лично: «Об отце Иоанне Конюхове я узнал 11 лет назад. Мой друг рассказал, что в Туле живет необыкновенный священник. В 1908 году на Украине, в семье музыканта родился мальчик, которого назвали Иваном. Когда Ивану Конюхову исполнилось лет 15-17, он взял у мамы благословение идти по миру искать правду. Потом, когда я познакомился с самими отцом Иоанном, я понял, почему в нем это было. Я думаю, что из всех персонажей, нам известных, ему ближе всего был Григорий Исаевич Сковорода, украинский философ. Отец Иоанн, когда оказался в послереволюционной Москве, то он одновременно оказался двух стихиях. С одной стороны — церковной, с другой стороны, его, конечно, тянуло искусство. И, надо сказать, это очень редкое сочетание. Я был бы рад узнать о судьбе других священников, которые, скажем, были связаны с театром, при том, что между театром и церковью всегда были сложные взаимоотношения. Если бы оно было однозначно плохим у церкви, то, наверное, театр бы просто не выжил. Но это совсем не так, потому что были удивительные актеры, которые свое артистическое призвание воспринимали как служение Богу. И вот отец Иоанн, прежде чем стать священником, попал в театральную школу-студию, в которой учился».
С одной стороны, он успевал бывать на службах знаменитого философа, отца Павла Флоренского, с другой: «Например, он говорит: "Мне друг сказал: ‘Иван, сходи в храм на Неждановой и посмотри, как актеры Богу молятся’. Я пришел, смотрю — они стоят на коленях, крестятся. А свечи продавала пожилая актриса. И прихожане входят в храм, покупают свечи, руку ей целуют". Это у меня дословно записано. Когда он закончил Школу-студию, то он стал актером Украинского национального театра в Москве, а потом он дружил и жил у Владимира Николаевича Яхонтова. Он был у Яхонтова в театре помощником режиссера и актером. То есть, он был такой настоящий театральный человек. Это ему, надо сказать, потом помогло, когда он попал уже в лагерь. Там как раз один бандит, самый главный, по прозвищу Москва, вдруг к нему проникся. Говорят, что эти люди очень ценили тех, кто умел рассказывать».
— Как же получилось так, что он стал священником, несмотря на свои театральные занятия, богатые связи, интересную жизнь?
— Мать глубоко была верующая, Ефросинья Ивановна. Потом он закончил Богословский институт. Театр он любил. Но окончательное решение было принято уже после войны.
— То есть, долгое время он просто совмещал два этих мира?
— Да. В 1931 году он стал дьяконом, а в 1936 году его арестовали, и попал он сначала в Бутырку. На второй или третий день ареста к нему подошел один архиерей, благословил и сказал : «Радуйся, только радостью и спасешься». И вот с отцом Иоанном что-то произошло. Может быть, главная харизма отца Иоанна это радость. Радость, которая прошла испытания Колымой. Он был в те же годы, что и Шаламов, но оставил совершенно противоположные впечатления. Это не значит, что он был наивный человек, не значит, что он хотел поспорить с Шаламовым. Благословение архиерейское так запало в него, что когда его перевели в другую камеру, он обратился к сокамерникам: «Не унывайте, братцы, радуйтесь». В бутырской камере он лежал рядом с поэтом Павлом Васильевым. И тот был уже раздавлен — только плакал, больше ничего. Он сидел в тюрьме с человеком, который вдохновил Маяковского на его «По небу тучи бегают, / Дождями сумрак сжат…». Этот человек был однокамерник отца Иоанна. Отец Иоанн рассказывал, что когда он оказался на Колыме это была Академия наук. Какие люди! Академики, архиереи, ученые. Он все время поражался, почему его все время посылают на самые тяжелые работы. Через какое-то время кто-то сказал ему: «У тебя в деле написано: "Использовать его на самых тяжелых работах"». То есть это был один из вариантов истребления людей. Он во время лесосплава пережил травму, после которой лагерные врачи сказали, что надо ногу ампутировать. Он сказал, что с ним были кремлевские врачи, которые сказали ни в коем случае не ампутировать, это верная смерть. И они сделали какой-то специальный состав, и ногу ему спасли. Был момент, когда отца Иоанна посылали бригадиром к уголовникам. «Но, — говорят, — учти, троих уже убили». «И я прихожу к ним — как волки смотрят. Страшно. И я начинаю с ними говорить потихоньку, потихоньку».
Во время войны появился лагерный театр, во главе которого встал отец Иоанн Конюхов. Кроме патриотических спектаклей, играли классику, в том числе «Моцарта и Сальери». Освободился Иоанн Конюхов в 1947 году, сначала работал в магаданском театре, потом преподавал в Одесской семинарии, бежал от повторного ареста в Тулу, где и закончил свои дни священником.
«Четыре часа я общался с отцом Иоанном, — говорит Иоанн Привалов, — и вот теперь, когда прошло 10 лет, я вижу, что его образ произвел на меня огромное впечатление. Я видел святых священников, которых уже нет на этой земле, но отец Иоанн — это особое явление».
А мне, когда я слушала отца Иоанна Привалова, вспоминалась старая французская легенда о бедном жонглере, который не умел молиться, стоял на голове и кувыркался во славу Богородице. И она улыбалась ему.
