В Петербурге снова открылся Музей русской водки. Это повторное открытие экспозиции — прежний музей в 2005 году закрыли из-за проблем с помещением. Переезд и реконструкция, как свидетельствуют первые посетители, пошли на пользу музею — коллекция пополнилась новыми экспонатами и архивными документами, которые подробно иллюстрируют более чем 500-летнюю историю водки в России. Зачем Петербургу Музей русской водки, зачем вообще России — водка? Говорит профессор Европейского университета в Петербурге, этнолог Альберт Байбурин:
«На слово "водка", как известно, и на марку, бренд, претендует не только Россия, но и Польша. Если следовать русской традиции, то слово "водка" является уменьшительным от слова "вода". А в Польше словом «водка» обозначался именно спиртной напиток, который изначально употреблялся в таких фармацевтических целях. В России спиртные напитки имели другие названия — медовуха, березовуха и прочие слова. До примерно XIV-XV века слово "водка" и вовсе никаким образом не фиксируется. В документах появляется, начиная с петровского времени. Но русская водка, действительно, имеет свои и очень существенные отличия, которые коренятся в особой технологии. На Руси неизвестна была дистилляция, и именно подобного рода отставание обеспечило использование других принципов — на основе естественных органических продуктов происходило очищение. Именно этим и объясняется, как говорят, неповторимый вкус русской водки.
Одним из средств государственного контроля над производством водки и запретом на легкие спиртные продукты стало формирование специфического именно для русской, пожалуй, культуры отношения к спиртным напиткам. Вино — это божественный напиток. Для русских водка стала же, конечно, дьявольским. Вот с таким отношением связана и специфика пития на Руси. Русские пьют не совсем так, как представители других культурных традиций. Они делают это как бы тайком, озираясь, как нечто заведомо дурное. Такого никогда не бывает нигде! Там питие — это путь к радости. У нас — это заведомо греховное что-то. Вероятно, именно этим и объясняется такое неумеренное потребление спиртного в России. Если радость имеет пределы, то горе, страдание нескончаемо, как нескончаема водка».
Ресторанный счет Александра Блока
В экспозицию Музея водки вошли ранее не публиковавшиеся документы из Государственного исторического архива, принадлежавшие поставщику Императорского двора Петру Смирнову, ресторанные счета Александра Блока, Александра Куприна и Федора Шаляпина. Представлена коллекция водочных бутылок, штофы цветного стекла, кубки и бокалы. Рассказывает обозреватель Радио Свобода Татьяна Вольтская:
«Красивый музей — вывеска пышная, за окнами в золотистом мареве столики, за столиками счастливцы, перед которыми салфетки, явно крахмальные, и графинчики, явно запотевшие. Вся эта радость — на торжественном Конногвардейском бульваре, посреди воспетой поэтом "желтизны правительственных зданий". Да и водка — она разве не в сердце — государства и гражданина?
В каком-то смысле водка в России — это антиуниверсум, перевернутый мир. Философ, развивающий такую концепцию, обязательно появится — если успеет, конечно. Ведь Всемирная организация здравоохранения уверена, что вырождение народа начинается, если потребление алкоголя превышает восемь литров спирта на душу населения в год, а сегодняшний средний россиянин "принимает на грудь" семнадцать. В общем, окружающую действительность следует считать жизнью после жизни, в которой много чего есть, даже Музей водки, хотя на мой вкус, он не совсем удобен — как разговор о веревке в доме повешенного, зато наряден и велеречив. Каких тут только сосудов не найдется — от штофов и кубков, любимых российскими императорами, до фляжек, где плескались прославленные фронтовые сто грамм. И даже ресторанные счета завсегдатаев "Вены" — таких, как Блок, Шаляпин, Куприн. Эту подленькую страсть смаковать недостатки великих заметил еще Пушкин — и объяснил на века: ее смысл в том, чтобы сказать себе, радостно потирая руки, — и этот гений так же мал и мерзок, как мы.
Оказывается, одним из прообразов водки был некий напиток, завезенный к нам еще генуэзцами, под названием Aqua Vitae — "вода жизни". А не живая ли это вода из сказки, поднимающая из праха Ивана-царевича, разрубленного на части Змеем Горынычем или родными братьями? И где же тогда мертвая вода, без которой царевича все равно не оживишь? Ответа не знает даже восковой Менделеев, задумчиво стоящий у музейного стола».
