Наш Эджоутер отделяет от Манхеттена миля, даже не морская, а речная: Гудзон. Гуляя по его берегу, я слышу голос нью-йоркских сирен (обычно — полицейских), но соседи глухи к их зову. Многие годами не пересекали реку. Наш городок, исчерпывающийся двумя улицами, скалой и набережной, самодостаточен как американский футбол, которому на чемпионате мира не грозят соперники. Но с политической точки зрения я живу в древней Греции. У нас, если верить Аристотелю, идеальный полис. Избирателей здесь как раз столько, чтобы каждый мог услышать голос оратора — меньше пяти тысяч. Почти всех я знаю в лицо. Это - счастливое племя пенсионеров. Лишившись своих дел, они с азартом занимаются общими, отрываясь ради них от лото, йоги и бальных танцев. Поскольку остальным часто недосуг, демократия, приобретая еще более архаические черты, вручает власть в руки старейшин.
Но на этот раз, однако, все было иначе: впервые на избирательном участке я увидел очередь. В старинном зале мэрии, под мутными портретами прежних отцов города, принадлежащих кисти заслуженно забытых художников, тихо стояла толпа. Она выглядела, как Америка: пожилая пара тщательно одетых корейцев, матрона с взрослыми детьми, женатый на русской слесарь Том, который 13 лет беспрекословно чинит мою “Хонду» , тезка-почтальон (я с ним всегда здороваюсь), чернокожая женщина-пастор из протестантской церкви и несколько непривычно тихих юношей призывного возраста и неопределенной этнической принадлежности.
Дождавшись очереди, я нажал заветную кнопку. Убедившись, что мой голос не пропал, я раздвинул похожие на театральный занавес шторы кабинки и неожиданно для себя чуть поклонился другим избирателям. Мы друг другу даже похлопали, ибо все понимали, что угодили в историю.
Виноват в этом, конечно, Обама, который заставил Америку забыть о цвете своей кожи. За почти двухлетнюю кампанию он так примелькался на телеэкране, что мы перестали обращать внимание: кандидат как кандидат, разве что уши – смешные. И это - судьбоносное достижение. Обама - не первый чернокожий претендент на пост президента, он – первый, кто не сделал из этого проблемы. Отказавшись представлять лишь одно меньшинство, Обама вынес расу за скобки дискурса: раз он о ней не говорит, и нам не положено.
Конечно, это еще не причина для того, чтобы голосовать за Обаму, но я это все же сделал. Я проголосовал за Обаму не потому, что его план действий кажется мне намного лучше. Я не верю ни одному кандидату, по опыту зная, что никто из них не сможет сделать всего, что обещал. Собственно, поэтому нам и нужна политика. Она существует не для того, чтобы решать проблемы, а для того, чтобы жить с не решенными. Я пошел голосовать за Обаму даже не потому, что он сам мне больше нравится. Ведь Джон Маккейн – настоящий герой, идеалист, патриций, американская знать в настоящем смысле этого слова, вроде Сципионов. Ему я бы доверил прошлое, но не будущее. Дело в том, что Маккейн лучше знает, каким он хочет видеть мир. Зато Обама лучше знает, каким мир хочет видеть Америку, и это значит, что у них больше шансов договориться.
