Александр Генис: В эти дни в Еврейском музее Нью-Йорка с огромным успехом проходит выставка, посвященная истории еврейского театра в Москве. Экспозиция с ироническим названием «Еврейское счастье» (плакат приводит название по-русски - в Нью-Йорке хватает тех, кто понимает эти слова без перевода) прослеживает судьбу еврейских театральных коллективов с 1919-го вплоть до убийства великого Михоэлса в 1948-м году. На выставке, среди множества мемориальных экспонатов, представлены театральные работы Фалька, Тышлера, Альтмана. Но звезда всего зрелища, - конечно же, Шагал, представленный огромными театральными панно, которые он, в приступе иступленного вдохновения, написал в 1920-м году. Ньюйоркцы уже видели эти фантастические работы, но Шагала никогда не бывает много, особенно в Нью-Йорке, где его так хорошо знают и любят.
Возможно, поэтому большой интерес вызвала новая - и весьма нелицеприятная – биография Марка Шагала, которую слушателям «Американского часа» представит ведущая нашего «Книжного обозрения» Марина Ефимова.
Марина Ефимова: Из биографии Вуллшлагер художник Марк Шагал предстает грандиозным, великолепным «маменькиным сынком» - mama's boy. Как только иссякает эмоциональная поддержка из одного источника, он немедленно находит следующий. Сначала таким источником была его мать, за ней - первый учитель рисования Юрий Пэн, друг Виктор Меклер, подруга Теа Брахман, потом французские поэты Аполлинер и Сандрар, потом (на 35 лет) жена Белла, после смерти жены - дочь Ида, любовница Вирджиния Хаггард и, наконец, последняя жена Валентина Бродская - Вава. Рецензент книги, Сэра Боксер, замечает:
Диктор: «Автору новой биографии ее герой явно не нравится. В ее подробном (с остановкой на каждом произведении) описании жизни художника она добросовестно аргументирует свои нравственные претензии к нему с помощью документов, писем и мемуарных записей. Из этих свидетельств встает карьерист и эгоист, постоянно проникнутый глубочайшим сочувствием и жалостью к самому себе. Он преуспевал в России в кровавое время, убившее многих его друзей и коллег. Ему невероятно повезло. Но сам он видел себя Иисусом, распятым на кресте».
Марина Ефимова: В 1919-м-20-м годах Шагал занимал должности, которые исторически подкованному современному читателю кажутся более чем сомнительными - например, он был Комиссаром по делам искусств Витебской губернии. Но если вспомнить, что Мойша Шагал родился и рос в «черте оседлости» в годы погромов, что он, как очень многие поэты и художники того времени, увидел в Революции освободительную бурю, то его сотрудничество с молодой советской властью выглядит не столько карьеризмом, сколько энтузиазмом. Этот энтузиазм, вызванный к жизни художественной свободой первых революционных лет, породил множество замечательных произведений, но увял уже в начале 20-х годов – с ужесточением эстетических требований пролетарского руководства (и не только эстетических). Однако биограф Вуллшлагер объясняет разочарование Шагала и его отъезд заграницу чисто профессиональной конкуренцией:
Диктор: «Неприятности начались в 1920 году, когда Шагал руководил Витебским художественным училищем. Он взял туда на работу своего друга художника Лисицкого, а тот – супрематиста Малевича (которого боготворил). Обоим художникам, с их агрессивным парадом геометрических форм, Шагал казался архаичным, и они так настроили против него студентов, что ему пришлось уйти. Творчество Шагала, действительно, не было затронуто чужим влиянием, несмотря на то, что в свое время художник поиграл со всеми радикальными направлениями и со всеми вывихами искусства начала 20-го века. Шагал учился в 1908 году у Рериха и Бакста в Петербурге, в Париже 1911-го года жадно впитывал в себя кубизм Альберта Глейзеса и Жана Метцингера, но, судя по всему, влияние Парижа сказалось на его работах только в одном – в создании цветовой гаммы. «Я не любил русский колорит, - писал Шагал, - он словно припорошён пылью, как их сапоги. Я увидел цвет только в Париже».
Марина Ефимова: Начиная с 1914 года, со своего возвращения из-за границы в родной Витебск, Шагал не менял ни свой стиль, ни даже персонажей своих картин. Коровы, курицы, кролики, часы, рыбы, цветы, колокольни и крыши Витебска всегда были с ним, где бы он ни работал. Он сделал Витебск сценой, на которой ставились драмы его картин. Про Париж, который Шагал очень любил, он говорил: «Париж – это второй Витебск».
В 1922 году Шагал уехал в Литву делать заказную работу, и оттуда начались его эммигрантские странствия: сперва Германия, потом надолго – Франция. В 1941 году его вызволило из оккупированного нацистами Парижа приглашение Нью-Йоркского музея Современного искусства. В Нью-Йорке Шагал все чаще писал распятия, а для других картин его главной (и почти единственной) моделью была жена Белла, которая стала для него воплощением покинутой России. К его горю, Белла умерла в 44-м году, от неизвестной вирусной инфекции, не дожив до 50-ти лет.
После смерти жены Шагала опекали еще две женщины. Про последнюю, Ваву, биограф пишет, что она стала его «женой, помощницей и сторожевым псом».
Конец жизни Шагала перенасыщен работой и славой: выставки, торжественные открытия его монументальных произведений, конференции, выступления. Он работал по всему миру, включая Израиль, где в Иерусалиме есть «Аллея Шагала» и кафе «Шагал», где зал Кнессета украшают его мозаики, а синагогу Медицинского центра Хадаса – его витражи. В одной только стране он не работал – в России.
Диктор: «Как он тосковал по России! И как не желал верить ничему плохому, что о ней рассказывали. В 1937 году он упрямо писал ностальгические письма своему первому, витебскому учителю Юрию Пэну. Эти письма, вероятно, сыграли роковую роль в судьбе Пэна, расстрелянного в том же 37-м. Слепота Шагала дошла до того, что в 45-м году, вскоре после смерти жены, он написал письмо Сталину, надеясь на приглашение в Москву».
Марина Ефимова: Но из всех «матерей», с детства лелеявших жизнь и покой этого печального и романтического таланта, именно эта отвернулась от него – родина-мать.
Добраться до России Шагалу удалось только в 73-м году. В Москве была устроена его выставка, он подарил Третьяковке и Пушкинскому музею несколько своих работ, он посетил Ленинград. Но от поездки в родной и любимый Витебск Шагал отказался. Он умер в Провансе 28 марта 1985 года.
