Ирина Лагунина: В статье о Конквесте поэт Чеслав Милош писал в 92-м году: «Много десятилетий западные интеллектуалы беспрекословно подчинялись правилам, которые стали для них второй натурой. Несоблюдение каралось социальным наказанием – потерей статуса в интеллигентном обществе... Главное из этих правил - запрет говорить правду о советской коммунистической системе». Когда 40 лет назад была опубликована книга Роберта Конквеста «большой террор» - пронзительное описание сталинских репрессий и структуры подавления, - многие думали, что запрет на правду об СССР будет снят. О 40-летии книги – Марина Ефимова.
Марина Ефимова: Книга «Большой террор» была опубликована в 1968 году по-английски, а в 71-м в Италии переведена на русский. Мы читали ее в «тамиздате». К тому времени мы уже многое знали о сталинском терроре. С 54-го начали возвращаться из лагерей призраки прошлого, среди них – мой отец из Воркуты, с пальцами, переломанными любительской «дверной» пыткой... Уже была произнесена в 56-м речь Хрущева на 20-м съезде партии, уже вышел в 61-м «Один день Ивана Денисовича», уже был прочитан в самиздате «Мрак в полдень» Кёстлера... И все же книга «Большой террор» ошеломила нас – в ней была представлена ПОЛНАЯ картина террора. И эта картина была написана мастером. Конквест был ученым историком, но в нем горели чувства человека из плоти и крови. Он был педантом, строившим свои версии на документах, но при этом признавал правомочность эмоциональных свидетельских показаний. Он был поэтом, но с цифрами в руках. Он был иностранцем, но он все понимал про Россию.
Глава «Наследие террора» открывалась эпиграфом из Камю:
«Тоталитаризм всегда обещает искоренить много зол. Но самое большое зло – сам тоталитаризм».
Марина Ефимова: И начиналась эта глава так:
«За что?!» Это были последние слова Якова Лившица, старого большевика, зама народного комиссара, расстрелянного 30 января 37-го года. В последние недели, оставшиеся до расстрела, старые большевики без конца задавали этот вопрос друг другу: «Почему? За что?». Никто не знал ответа. Везде первая фраза арестованного при входе в камеру, была: «За что?!», произнесенная трясущимися губами. Этот вопрос был нацарапан на стенах тюрем, на обшивках товарных вагонов, на заборах транзитных лагерей... Старый партизан Дубовой, чью длинную седую бороду всю вырвали на допросах, даже разработал в камере теорию, по которой Большая Чистка была результатом резкого усиления интенсивности солнечных пятен».
Марина Ефимова: В той же главе Конквест сухо пишет:
«По последним данным во время чисток было уничтожено: трое из пяти маршалов, 13 из 15-ти командармов, 8 из 9-ти адмиралов, 50 из 57-ми корпусных командиров, 154 из 186-ти командиров дивизий. Общая численность уничтоженных офицеров – 43 000. Еще в 1940 г. люди делили камеры с генералами, как правило, искалеченных побоями».
Марина Ефимова: Историк Роберт Конквест не имеет в своей родословной никаких русских, славянских или еврейских корней. Он – наполовину американец, наполовину англичанин – как Черчилль. Его пра-прадед был кузеном Бенджамена Франклина. Но вырос Конквест в Англии, куда семья бежала от Великой Депрессии, и учился в Оксфорде. О был молодым человеком редкой начитанности, знал европейские языки, утверждал, что Данте лучше звучит не по-итальянски, а по-французски и читал наизусть «Ад» в переводе на провансальский.
В нашей передаче участвует коллега Роберта Конквеста по Гуверовскому институту Стэнфордского университета экономист Михаил Бернштам:
Михаил Бернштам: Конквест рос, учился и складывался в Англии в очень хорошее время.Там сложился замечательный круг: философ Карл Поппер, экономист Питер Бауэр. Среди литераторов: Кингсли Эмис, Ивлин Во... Артур Кёстлер был в этом кругу... Конквест вырос на английской литературе и философии, на многовековых традициях... он - не узкий политолог. Он – человек западной цивилизации, с высокими нравственными критериями... человек европейской культуры.
Марина Ефимова: Впрочем, британский журналист Эндрю Браун пишет о нем в юбилейной статье:
«Он читал много, но не афишировал этот факт, и утверждал, что за все годы обучения только один раз посетил университетскую библиотеку. Последний университетский семестр он провел в баре на берегу реки, где они с другом писали шутливое (и неприличное) продолжение к старинной балладе об эскимоске Нелл. Затем - пять дней лихорадочной подготовки к выпускному экзамену, который он сдал с весьма посредственным результатом. И вот, наконец, - свобода и планы путешествия на автомобиле по Америке с подружкой-турчанкой. Вместо этого он обнаруживает себя в армии - младшим офицером армейского Разведывательного управления».
Марина Ефимова: РобертКонквест – ренессансный человек: его отличает редкая в наше время многосторонность интересов и талантов, и его жизнь полна приключений. В 1937 г. 20-летним ниспровергателем основ, он вступил в коммунистическую партию... В 39-м вышел из нее и закончил Оксфорд. В 40-м стал разведчиком и до отправки его дивизии из Лондона успел жениться. В 42-м, выздоравливая после операции на ноге, сломанной во время военных учений, он поступил в «Школу славянских языков» и за 4 месяца выучил болгарский язык. В 1944 г. он получил назначение в Болгарию в качестве связного офицера при Болгарской армии, сражавшейся под советским командованием. (К тому времени у него уже было двое сыновей). Приехав в Болгарию и увидев славянских красавиц, Конквест сказал: «Наконец-то, отдых от моногамии!» и вскоре влюбился в девушку по имени Татьяна Михайлова. Роман, однако, не притупил его наблюдательности. Из статьи Эндрю Брауна:
«В конце войны Конквест стал главой пресс-оффиса английского посольства в Софии, где он наблюдал за тем, как коммунисты свергли демократию, которую сами обещали установить, и успешно заменили ее советской оккупацией. В этот период советский коммунизм потерял еще одного сторонника и приобрел будущего своего ниспровергателя.
В 48-м году Конквест вернулся в Лондон, но прежде помог уехать Татьяне Михайловой, которой грозил арест. По приезде в Лондон он развелся, и Татьяна стала его второй женой. («Я не мог не жениться, - говорил он, – у нее никого не было, кроме меня»). Но он расстался и с Татьяной - в 56-м году, после того, как у нее обнаружилась шизофрения».
Марина Ефимова: Первая историческая книга Конквеста вышла в 1960 году – «Власть и политика в СССР». К этому времени он опубликовал 2 тома стихов (которые в Англии оцениваются чрезвычайно высоко), научно-фантастический роман и первую из пяти антологий научной фантастики, в которых он и его друг писатель Кингсли Эмис (автор романа «Счастливчик Джим») были редакторами-составителями.
Михаил Бернштам: Он прошел ту же эволюцию, что и Джордж Орвелл (хотя тот был на 14 лет старше Конквеста). У Оруэлла была Испанская гражданская война, у Конквеста – приход коммунистов к власти после Второй мировой войны и греческая гражданская война. А он был гуманистом... европейской традиции. И никакие прокоммунистические симпатии 30-х годов не смогли устоять перед этим укорененным гуманизмом европейского интеллектуала.
Марина Ефимова: Когда в начале 70-х мы читали в «тамиздате» «Большой террор», мы были абсолютно уверены, что эта книга убедит всех. Но ошиблись. Чеслав Милош, в статье 1992 г. «Поэт, который был прав», посвященной Роберту Конквесту, объясняет эту ошибку:
«Много десятилетий западные интеллектуалы беспрекословно подчинялись правилам, которые стали для них второй натурой. Несоблюдение этих правил каралось не политическим, но социальным наказанием – лишением статуса в интеллигентном обществе. Главное из этих правил – запрет говорить правду о советской коммунистической системе. В целом, я думаю, это – один из самых странных феноменов в истории нашего века, который ждет своих аналитиков. Почему все другие идеи победила мифологизированная идея, связывавшая «советский социализм» с будущим человечества? Конквеста, посмевшего выступить против этого заговора молчания, презри-тельно называли «профессиональным антикоммунистом».
Марина Ефимова: Как приняли книгу Конквеста «Большой террор» в Америке? Об этом политолог, профессор-эмеритус Гарвардского университета, Ричард Пайпс:
Ричард Пайпс: Мнения разделились. В 60-х среди историков уже началось так называемое движение «ревизионистов». Ревизионисты относились (и до сих пор относятся) к Советскому Союзу – как к отважному эксперименту, обещавшему создать государство всеобщего равенства. Они согласны с тем, что эксперимент не удался, но не потому, что идея утопична, а по другим причинам. Они находят эти причины, в основном, в плохих людях, которые этот эксперимент испортили: Сталин был неправильный лидер, а Россия – неправильная страна для такого эксперимента... Среди советологов 60-х большинство пыталось представить советский режим жёстким, но доброкачественным. Отчасти такой взгляд объяснялся страхом, что если мы будем сильно критиковать Советский Союз, то окажемся перед лицом атомной войны.
Марина Ефимова: Больше, я полагаю, это объяснялось страхом не получить визу в Советский Союз и потерять возможность работать в архивах, что политологу, советологу, кремленологу, историку России было необходимо для успешной академической карьеры. А Конквест академической карьеры не делал. Он писал. В 1962-м вышла книга «Дело Пастернака. Мужество гения», в 65-м – «Россия после Хрущева», в 67-м – «Политика и идеи в СССР». В 68-м – «Религия в СССР» и «Большой террор». В 70-м – «Убийцы народов. Советская депортация национальных меньшинств». В 78-м – «Колыма: арктические лагеря смерти». В 86-м – «Жатва скорби. Советская коллективизация и террор голодом». В 91-м – «Сталин – сокрушитель наций». Кто печатал и кто читал его книги, если интеллектуалы, либералы
Михаил Бернштам: Конквест – хороший писатель. Он очень хорошо пишет. В его работах всегда есть философский флёр, а не сухой научный тон... Поэтому его печатали в издательствах широкого профиля... он печатался в Мак Миллане – коммерческом издательстве. Это всё выходило большими тиражами, широко читалось, влияло на общественное мнение. И однажды пришла к нему молодая тогда еще дама, очень умная, химик по образованию, но она очень интересовалась Советским Союзом и разницей между советским строем и западным порядком. И она обратилась к Конквесту за советом, они очень подружились, Конквест оказал на нее большое влияние... это была Маргарет Тэтчер. И Конквест стал ее многолетним негласным советником – и до того, как она стала премьер-министром и всегда, пока она была на этом посту.
Марина Ефимова: Среди многих тем, поднятых Конквестом в его книгах, три кажутся мне особенно волнующими до сих пор: фигура Сталина, роль философских и социальных идей в катастрофах 20-го века и роль интеллигенции. Недавно посетивший Конкввеста лондонский журналист Рирчард Уотерс так описал его отношение к первому вопросу:
«Разговор довольно скоро вынес нас на Сталина. Почему он убил столько людей? Коллег по партии – понятно, они могли быть его врагами или соперниками? Но всех остальных?.. Конквест отвергает описание Сталина в религиозных терминах материализовавшегося мирового ЗЛА – такая метафизическая интерпретация мало что значит для него. И он очень противится дешевому психоанализу, который описывает Сталина параноиком, то есть, больным человеком. В общем, его вывод такой: «В Сталине глубочайшая посредственность сочеталась с могучей силой воли. И эта комбинация родила монстра. Сталин вложил свою веру в недопеченную идеологию, и когда она провалилась, он настолько не желал этого признавать и показывать, что сумел создать видимость успеха, видимость желаемой реальности – вместо той, которая существовала на самом деле».
Марина Ефимова: В рецензии на книгу Конквеста 2000 года «Размышления о разрушенном столетии» историк, профессор из Сэнт Луиса Майкл Сэйлворис пишет:
«Конквест подчеркивает, что корни катастроф 20-го века гнездятся в «идеях с большой буквы». «В идеях, - пишет он, - которые обещали решить все проблемы, но оказались ошибочными или иллюзорными, затмили умы, исказили социальные движения и опустошили целые страны».
Марина Ефимова: Конквест не жалеет презрения для тех академиков и профессоров левого направления, которые, по его словам, «впали в идиотизм чистого советофильства». Профессор Пайпс, согласны ли вы с той ролью, которую приписывает Конквест интеллектуалам и их идеям?
Ричард Пайпс: Я разделяю многие его взгляды в этой сфере. Идеи интеллектуалов стали причинами многих исторических катаклизмов – начиная с идей Просвещения. И вот почему: интеллектуалы не отдавали себе отчета ТОГДА (и не отдают себе отчета СЕЙЧАС) в реальных последствиях тех идей, которые они с таким энтузиазмом пропагандируют из самых добрых намерений. Они не желают видеть, как интерпретируют эти идеи политики... или народ.
Марина Ефимова: Как относится Конквест к современным социальным идеям? В рецензии на книгу Конквеста «Размышления о разрушенном столетии» проф. Сэйлворис пишет:
«Во второй, более слабой части книги Конквест обозревает современную сцену Запада и отметает (часто без ясных доказательств) все нынешние культурные движения, которые он явно презирает: энвайроментализм, феминизм, политкорректность, Европейскую идею...»
Марина Ефимова: Я бы сказала: не столько сами эти идеи, сколько одержимость ими современных интеллектуалов. Профессор Пайпс, насколько я понимаю, Конквест вообще невысокого мнения об интеллектуалах. В 91-м году я брала у него интервью по поводу развала Союза и, в частности, спросила, почему западные интеллектуалы, так хорошо осведомленные, не смогли предвидеть этого развала? И он сказал: «А интеллектуалы вообще всё понимают последними».
Ричард Пайрс: Ну, так далеко я бы не пошел. Интеллектуалы интеллектуалам рознь. И сам Конквест – лучший тому пример. Но вообще я критически отношусь к этой прослойке общества, потому что в их сознании чаще всего доминируют утопии. И они опасны для формирования общественного мнения, потому что обещают людям вещи, которые те не смогут получить.
Марина Ефимова: В этом году отмечали 91-й год рождения Роберта Конквеста и 40-летие первой публикации «Большого террора». Редакторы юбилейного издания предложили автору придумать новое название книги. И он предложил такое: «А я что вам говорил, дураки чертовы?». (слово «чёртовы» – смягченный вариант для печати).
В 1978 году, в возрасте 61-го года Роберт Конквест женился в 4-й раз – на американке Элизабет Вингэйт, преподавательнице английского языка, которая моложе него на 26 лет. Кингсли Эмис написал об этом событии в мемуарах:
«Когда он позвонил мне с новостью, я сказал в полной растерянности: «Остановись, Боб. Сколько можно пробовать?..» И он ответил: «Ну, в последний раз... на дорожку».
Марина Ефимова: Брак оказался счастливым и длится по сей день. С возрастом юмор и вкус к удовольствиям не изменили Роберту Конквесту. Он и в 70, и в 80 лет писал легкомысленные «лимерикс» и стихи-экспромты «на случай». Михаил Бернштам, который занимает в Гуверовском институте кабинет, соседний с Конквестом, рассказал, как он, начитавшись английских романов, решил угостить соседа традиционным «5-часовым чаем» - five-o’clock tea. Но на его приглашение Конквест ответил: «Я не пью в пять часов чай». – «А что вы пьете?» - «Алкоголь, конечно»... Тимоти Эш, политический историк и тоже коллега по Гуверовскому институту, сказал однажды про Конквеста: «Иногда кажется невероятным, что человек, так умеющий ценить наслаждения, 60 лет своей жизни посвятил исследованию одного из самых страшных зол 20 века».
