Марьяна Торочешникова: Школьные службы примирения – такова основная тема сегодняшней передачи. В одной из недавних передач вместе с экспертами, приглашенными в студию Радио Свобода, мы начали рассказывать об альтернативных судебных способах разрешения конфликтов, возникающих между людьми. Один из таких способов – медиация. Если совсем упрощать, это ситуация, когда две конфликтующие стороны для разрешения возникшего между ними спора обращаются к посреднику – медиатору, а он, в свою очередь, прикладывает все усилия к том, чтобы конфликтующие договорились и мирно разошлись на тех или иных условиях. Особое место в системе медиации занимают школьные службы примирения. Вот о том, как они работают, для чего придуманы и нужны ли вообще, расскажет гость сегодняшней передачи – сотрудник Общественного центра «Судебно-правовая реформа», руководитель управления Школьной службы примирения Антон Коновалов.
Антон, расскажите, пожалуйста, что это вообще за такая история и почему вдруг возникла идея создавать Школьные службы примирения? Ведь проблемы можно было бы решить и иначе. Обычно, если речь идет о конфликтах в школе, понятно, что за это несет ответственность, во всяком случае по закону об образовании, учитель, завуч и директор школы. Почему они не могут навести сами себе какие-то порядки, разобраться в конфликтной ситуации в классе, почему нужно создавать какую-то специальную службу, куда будут обращаться дети за разрешением конфликтов?
Антон Коновалов: Действительно, в школах происходит большое количество конфликтов, особенно в больших городах, где совмещены вместе ребята из разных социальных статусов, родители у которых получают разные деньги, разных национальностей, и с этими ситуациями школа не всегда знает, что делать. Ну, у нее есть традиционный способ – это прежде всего административный, например: пересадить на заднюю парту, перевести в другой класс. Либо то, что ближе к так называемому карательному – это вызов родителей, угроза наказанием, обращение в комиссию по делам несовершеннолетних, постановка на учет в милицию и так далее.
Марьяна Торочешникова: Вы считаете, что это неэффективные способы или они просто такие страшно карательные?
Антон Коновалов: Я думаю, что в каких-то ситуациях, конечно, наказание нужно, и педсовет или какие-то административные органы будут всегда. Но очень много ситуаций, которые происходят, могут быть решены самими ребятами в ходе переговоров. Потому что если ситуацию решает кто-то еще, а не сами участники конфликта, то тогда, скорее всего, участники конфликта с этим не согласятся, будут недовольны и постараются не исполнять приказание, саботировать его, тихонько ругаться в сторонке, жаловаться на свою жизнь и так далее.
Марьяна Торочешникова: Тем более если это распоряжение идет от взрослого, да? Потому что детям, особенно подросткам, наверное, достаточно сложно смириться с тем, что вдруг приходит взрослый и начинает ему указывать, что можно делать, а что нельзя делать.
Антон Коновалов: Часто подростки не пускают взрослых вообще в свой мир. В общем, на это есть свои основания. Прямо скажем, что иногда взрослые влезают так, что потом последствия бывают еще более худшими. Наверное, в школах не раз сталкивались с ситуациями, например, когда в ситуации конфликта ребят влезали родители, потом родители продолжаю ругаться, жаловаться, а ребята уже помирились. Ребята пытаются решить ситуации сами, многие конфликтные, действительно, многие решают, но, к сожалению, не всегда это происходит мирно, а часто это происходит с использованием кулаков и за территорией школы, где-нибудь за гаражами, так называемые «стрелки», драки, разборки, которые иногда кончаются совсем неприятно, например, когда потерпевшая сторона в больнице, а обидчик находится в суде. Мы с таким сталкивались. Поэтому Школьная служба примирения, она дает возможность ребятам, с одной стороны, решать самим конфликты свои, а с другой стороны, решать их не силовыми методами, не путем кулаков и драк, а путем переговоров. И этому мы как раз обучаем ребят.
Марьяна Торочешникова: То есть такой переход на более цивилизованный уровень общения и формированип ячейки гражданского общества, наверное.
Антон Коновалов: Ну, я согласен, это переход на цивилизованный уровень обещания и взаимодействия. И для нас очень важно то, что основными помощниками в этом являются сами ребята, сами ровесники. На Западе это так и называется: медиация ровесников. Потому что ровесник ровесника всегда понимает. Они говорят на одном языке, они учатся в одной школе и могут конфиденциально обсуждать вопросы в отсутствие взрослого, о которых взрослым бы никогда не сказали. Кроме того, для самих ребят, для медиаторов, школьников это уникальная практика коммуникации, понимания друг друга, взаимодействия, которую они не получат, на мой взгляд, ни на каких искусственных тренингах, и эта практика будет нужна им в жизни, кем бы они ни работали. Потому что наша жизнь – это прежде всего коммуникация, прежде всего сложная коммуникация, конфликтная коммуникация и умение находить какие-то решения, это всегда поможет ребятам в их жизни.
Марьяна Торочешникова: Ну, вот, кстати, о практике. Я знаю, что Школьные службы примирения уже работают во многих российских регионах, и, в частности, школьные медиаторы в Перми появились в 2003 году, и за несколько лет это движение служб примирения в Прикамье выбилось даже в лидеры проекта. У истоков стоял Психологический центр Индустриального района Перми, и довольно быстро идею подхватили на городском, на краевом уровне. И сейчас целая программа в Перми существует.
Давайте послушаем, что об этом рассказывает наш корреспондент в Перми Роман Попов.
Роман Попов: В силу новизны движение развернулось не сразу. Однако как только появились первые результаты, о Школьных службах примирения стали узнавать больше, идея прижилась. Впервые в стране был выработан системный подход к созданию и функционированию подобных служб. На сегодняшний день в Пермском крае Службы примирения есть примерно в 200 школах, из них чуть менее половины – в краевой столице, - рассказал заместитель директора Психологического центра Перми, координатор краевого движения Школьных служб примирения Ольга Ткачева.
Ольга Ткачева: В Перми около 73 школ. Есть школы, где только начинают Службы примирения создаваться. Есть службы, где развиваются. Есть уже такие, где сменился состав, то есть это школа №3 Индустриального района, №91, №10 – Свердловский район, 7-я гимназия и многие другие.
Роман Попов: Причем очень многое в этом вопросе зависит от руководства. Там, где есть желание администрации что-то изменить, дело идет быстрее. В пермской гимназии №7 в решение о создании Службы примирения пришли еще в 2005 году, - рассказала социальный педагог и координатор Школьной службы примирения Марина Максимова.
Марина Максимова: Очень много стало конфликтов в школе между детьми, конфликты между учителями и учениками. Когда взрослый человек начинал разрешать эти конфликты, это чаще всего было, ну, можно сказать, в приказном административном порядке. То есть конфликт не был завершен. Сейчас дети стали более агрессивные, непосредственные такие в своих разборках. То есть если разборка конфликта какого-то между детьми вне школы, драка, нанесение побоев, еще что-то – это сразу возбуждается уголовное дело, ребенка ставят на учет в милицию. Мы стараемся избежать этого.
Роман Попов: Взрослый человек, как показала практика, не всегда может должным образом выстроить отношения между детьми и наладить диалог. Соответственно, встала необходимость создать такие условии, при которых непосредственное участие в процессе примирения создали бы сами дети. Задача медиатора – найти общий язык и с нападающим, и с жертвой. Первые презентации проекта Службы школьного урегулирования проводились, по словам Максимовой, для классных руководителей и учителей-предметников, затем к процессу подключились школьники.
Марина Максимова: Детей мы обучили в центра нашем, психологическом. И вот так потихоньку мы с 2006 года начали раскручиваться.
Роман Попов: Первое поколение школьников-медиаторов в 7-ой гимназии уже выпустилось, настало время второго набора. Медиаторы Дарье Безденежных сейчас 13 лет, в ее активе – год учебы медиации и как минимум три успешно разрешенных конфликта.
Дарья Безденежных: Разумеется, каждая конфликтная ситуация была немного разная, но все сводилось к одному, что было правонарушитель, была жертва, и жертва требовала какого-то возмещения. Но в какой-то ситуации действительно жертва оказалась более невинна, а в каких-то люди начали противодействовать друг другу, в результате чего вред увеличился в два раза, поэтому это было гораздо сложнее налаживать.
Роман Попов: 15-летний медиатор Александр Жуков предпочитает не ждать развития конфликта, а пресечь его на корню. Особенно если дело касается драки, которая происходит на его глазах. Авторитет примирителя в таком случае немаловажен.
Александр Жуков: Для начала разниму тех, кто дерется. Во-вторых, мало кто захочет продолжить после того, как я разниму. Обычно дети в нашем присутствии уже перестают драться, потому что все уже знают, кто мы, чем занимаемся, и уже начинают более цивилизованно действовать.
Роман Попов: Дарья Ногина – юный примиритель 14 лет – отмечает, что именно драки являются основными проблемами, которые необходимо решать школьным медиаторам. Впрочем, поводов для конфликтов встречается немало.
Дарья Ногина: Чаще всего, конечно, это драки, «стрелки» между конфликтующими сторонами, порча имущества с какой-либо стороны, возмещение морального ущерба. Иногда бывают конфликты между учителями и школьниками, между родителями и школьниками бывают тоже конфликты.
Роман Попов: Умение решать проблемы, не прибегая к насилию, важнейшее из того, что дает подросткам работа в Школьной службе примирения. Как отметила медиатор Дарья Безденежных, «мы не спецназ, который бросают на немедленное погашение конфликта, медиаторы – это люди, основная задача которых проблему предотвратить».
Дарья Безденежных: Наша Школьная служба примирения – это достаточно мирное такое объединение людей, которое в своей жизни ставит цель научить людей понимать друг друга, советовать что-то. Плюс к тому учат ответственности. К тому же и сами мы участвуем в этих процессах, набираемся какого-то жизненного опыта и потом впоследствии знаем, в какой ситуации как стоит правильнее поступить.
Роман Попов: В планах организаторов движении медиации создание аналогичных служб в студенческих общежитиях, технических училищах, а далее покажет время. Что бы ни происходило в стране, крае и в городе, навык урегулирования конфликтов и стремление прийти на помощь – это то, что никогда не будет лишним ни в школьной жизни, ни уж тем более во взрослой.
Марьяна Торочешникова: О работе Школьных служб примирения, о том, что это такое, для чего они нужны, мы разговариваем с гостем в студии Радио Свобода Антоном Коноваловым.
Мы только что послушали сюжет, пришедший к нам из Перми. Скажите, пожалуйста, так активно и с таким интересом со стороны школьников вот этот проект развивается только в Перми или еще и в других российских регионах?
Антон Коновалов: Очень большое развитие этот проект получил, действительно, в Пермском крае. Кроме того, очень интересный опыт Волгограда и области, город Волжский, и других городов, таких как Казань, сейчас проект начинается в Новосибирске, Самаре, Тюмени…
Марьяна Торочешникова: А в Москве есть Школьные службы примирения?
Антон Коновалов: В Москве была проведена самая первая программа медиации вообще в России, это был, кстати, случай конфликта между учителем и учеником, которые, в общем, поругались, не знали, как выйти из этой ситуации, и четверо медиаторов – это был первый опыт – нашли способ, каким образом помочь им договориться.
Марьяна Торочешникова: А медиаторы – это были ученики или взрослые, это были дети или взрослые?
Антон Коновалов: Ученики, да. В Школьной службе примирения всегда работают ученики, хотя есть, естественно, в службе куратор – это кто-то из взрослых, обычно это зам. директора по учебно-воспитательной работе, социальный педагог или, например, уполномоченный по правам ребенка, как в Волгограде, который курирует службу и в какой-то ситуации готов прийти на помощь. Но в случае в Москве это были только школьники, которые помогли сторонам сесть за стол переговоров, выговориться, выслушать обе стороны, услышать друг друга и прийти к какому-то решению, которое устроило обе стороны.
Марьяна Торочешникова: А насколько успешно была проведена тогда медиация? Ведь можно себе представить, что школьные службы примирения, рассматривая конфликт между двумя учениками, могут их привести к какому-то единому мнению, помочь им найти способ решения конфликта, но вот когда конфликт учитель-ученик, это же совершенно другая история.
Антон Коновалов: Я думаю, что история не сильно отличается. Дело в том, что медиатор, он не судья, не адвокат, не обвинитель, он не советчик, его задача не в том, чтобы дать какой-то совет и найти решение, которое бы устроило обе стороны. Его задача, во-первых, передать сторонам уверенность в том, что они сами могут найти выход из этой ситуации и поддерживать эту уверенность, а во-вторых, помочь им поговорить, так организовать коммуникацию, чтобы стороны сами, разговаривая, обсуждая эту ситуацию, нашли выход из конфликта. В этом смысле не имеет большого значения, между учениками и учителями это проходит (хотя, конечно, какая-то специфика есть) или между только учениками. Важно, чтобы медиатор просто не вносил какого-то своего решения, а помогал сторонам разговаривать.
Марьяна Торочешникова: Вот, вы знаете, это очень существенное и важное замечание, потому что когда говорят о Школьной службе примирения, вот первое, что возникает, картина, что собираются ученики какие-то, может быть, лидеры своих классов, и вот они, значит, здесь, как на суде, рассматривают конфликт, возникший между двумя другими учениками, выслушивают их мнения, и потом выносят какое-то свое решение. На самом деле, все происходит иначе, как я понимаю.
Антон Коновалов: Да, мы действительно сталкивались с такими формами детского так называемого самоуправления, когда ребята выполняют фактически роль суда либо детского такого педсовета. К сожалению, при этом такие формы иногда бывают даже более жесткими, чем взрослые, потому что все-таки дети не обладают педагогическим тактом, который есть у взрослых. Ну, например, в одном городе мне рассказали ситуацию, когда школьница, заходя в школу, не заметила учительницу, не поздоровалась с ней, учительница обиделась, и дело было передано как раз в такой вот орган самоуправления, а не в Службу примирения. Орган самоуправления вынес такое решение, что ученица должна извиниться перед учителем, иначе ее принудят извиняться, перед всей школой это делать.
Марьяна Торочешникова: То есть такая угроза фактически.
Антон Коновалов: Фактически угроза, да. На мой взгляд, даже в некоторой степени издевательство, потому что понятно, что должен чувствовать ученик, которого заставляют извиняться перед всей школой. Поэтому я считаю, что очень важно, что Школьные службы примирения, первое, добровольные, участие в них добровольное самих сторон. Второе, конфиденциальные, и люди там могут говорить между собой, и это не выходит за пределы. В-третьих, обязательно выслушиваются обе стороны, в том числе для нас очень важно, что выслушиваются не только факты, но и переживания участников и какие-то обиды, состояния, они могут донести свое состояние, что именно было обидно, что именно было неприятно или страшно, или неудобно, или плохо, до другой стороны. И если вторая сторона это слышит, она может понять, в чем же, какую же неприятность, какую боль она принесла другой стороне.
Марьяна Торочешникова: Не говоря уже о том, что в ходе этих переговоров, наверное, очень часто выясняется, что человек, который по факту стал жертвой, на самом деле как бы долго провоцировал этот конфликт.
Антон Коновалов: Ну, там могут возникать разные ситуации и разные обсуждения, и очень важно, что стороны впервые а) слышат друг друга, б) понимают друг друга. Если между ними возникло понимание, и они смотрят друг на друга уже не из ролей, что один – обидчик, второй – жертва, и они – стороны конфликта, а как люди, не друг против друга, а вместе начинают решать проблему бороться против этой проблема, вместе объединяют усилия на решение ситуации, - как правило, они находят какой-то ответ. Иногда это бывают, действительно, извинения. И мы всегда интересуемся, принимаются ли извинения другой стороной. Иногда это бывает какое-то возмещение ущерба. Иногда просто пожимание рук. Но важно, что между сторонами не осталось обиды, гнева, злобы…
Марьяна Торочешникова: Недоговоренностей каких-то.
Антон Коновалов: …недоговоренностей, да. Чтобы это был не формальное замирение: а ну-ка быстро пожали друг другу руки, «вон из моего кабинета, - как сказал один директор, - чтобы я больше вас здесь не видела», а чтобы между сторонами действительно произошло то самое примирение, когда они больше не держат зла друг на друга.
Марьяна Торочешникова: А насколько легко добиться этого медиаторам? Тем более что это люди, мы так понимаем школьники, люди, у которых еще нет никаких педагогических навыков. Ну, может быть, у них есть какие-то зачатки, черты лидерства или способность находить компромиссы, способность договариваться. Но, тем не менее, ведь вы говорите, что обращение в школьную службу примирения должно быть добровольным. Вот если между двумя мальчиками или двумя девочками конфликт такой, что вот кругом щепки летят, то их уже никак не затащить, их никак не вывести на этот путь примирения.
Антон Коновалов: Действительно, если их в такой ситуации, в таком состоянии, когда они готовы все разнести в щепки, посадить за стол переговоров, то они и разнесут вместе со столом переговоров и медиаторов, и все. Поэтому медиаторы предварительно встречаются с каждой из сторон, проводят предварительную встречу с ними, где обсуждают ситуацию этого человека, какие чувства у него вызывает конфликт, складывает контакт с этим человеком, какие выходи видит человек из этой ситуации, каковы последствия этих выходов. Например, он говорит: «Я соберу большую компанию и пойду подерусь с ним». Медиатор может сказать, например: «А что будет дальше, как ты думаешь? Выясним эти варианты, какие последствия могут быть, хочет ли он этих последствий, например, постановки на учет в милицию или кто там победит, и не соберет ли второй человек вторую компанию и так далее. И среди прочих вариантов предлагает свой. Он говорит: «Давай, может быть, мы встретимся за столом переговоров, и вы сами договоритесь, как решить эту ситуацию. А я, со своей стороны, буду вам помогать, следить, чтобы никто никого не перебивал, не оскорблял, не распускал рук, не применял насилие, чтобы все было конфиденциально. И, в конце концов, ты можешь в любой момент покинуть эту программу, эту встречу прервать и так далее». Если человек понимает, что для него это удобнее, лучше, а часто так и происходит, он дает свое согласие на эту встречу. Такая же предварительная встреча проходит со второй стороной, ведущий встречается, медиатор встречается, и только если обе стороны дали свое согласие добровольное, происходит уже примирительная встреча за круглым столом, где уже две стороны сидят.
Марьяна Торочешникова: Антон, но в таком случае ведь вот эти ребята – медиаторы школьные – они должны быть просто невероятно авторитетными среди учеников всей школы, для того чтобы у людей возникало желание им довериться, что-то рассказать, рассказать о наболевшем, о накипевшем, сделать их своими поручителями, посредниками при решении конфликта. То есть вот этот человек должен быть и морально, и психически готов к этому. Скажите, а как отбирают этих медиаторов? Там школьник, школьница говорит: «Я хочу быть медиатором, я хочу попробовать» - и его вот так вот, как котенка слепого, выбрасывают в школу и говорят: «Ну, иди и мири»? Или все-таки есть какая-то специальная подготовка, психологи, может быть, работают? Как это происходит?
Антон Коновалов: Я начну чуть со стороны. На мой взгляд, вообще потенциал ребят, подростков сильно недооценен. Мне кажется, что ребята способны обсуждать и искать решения для очень многих важных социальных тем, вопросов и так далее. И мы не раз сталкивались на наших тренингах, когда учителя говорят: «Давайте что-нибудь попроще, давайте побольше игр, давайте что-нибудь под запись», а ребята им в ответ говорили, что «мы хотим работать, делать серьезные дела, обсуждать серьезные темы, нам это интересно. И так же в школьной службе примирения. Ребята действительно могут решать серьезные вопросы, если в них верить.
Марьяна Торочешникова: Да, но как их выбирают?
Антон Коновалов: Да, сейчас скажу. Второе, конечно, ребята проходят подготовку. Мы проводим обязательные тренинги, к этому готовим. Потому что с ходу быть медиатором – это очень сложно и навряд ли возможно.
Марьяна Торочешникова: Не каждому взрослому под силу.
Антон Коновалов: Воспроизведутся стереотипы поведения, которые есть у взрослых и у ребят. А отбор происходит обычно следующим образом. Куратор приходит в классы старшие и задает два вопроса. Первый вопрос: «Если у вас в классе произошел конфликт либо вы на кого-то обиделись, поругались с кем-то, к кому из класса вы обращаетесь? Напишите, пожалуйста, анонимно, фамилию этого ученика». И собирает листочки с этими фамилиями. Потом он говорит: «Если кто-то хочет участвовать в работе, помогать другим решать эти конфликтные ситуации, напишите, пожалуйста, свое имя». В результате куратор получает два списка: с одной стороны, к кому ребята обращаются. И если несколько человек говорят, что к этому человеку они обращаются в случае конфликта, это потенциальный человек на роль медиатора. И если он еще говорит сам, что хочет быть медиатором (ну, они не знают еще слово «медиатор»), если он хочет вообще этим заниматься, ему это интересно, его приглашают на тренинг. Также кого-то может предложить администрация. В этом смысле важно, чтобы были услышаны все стороны: с одной стороны, ребята сами, школьники, с другой стороны, потенциальные медиаторы, с третьей стороны, кураторы из администрации, которые тоже могут в этот список кого-то внести, кого-то убрать.
Марьяна Торочешникова: Но важно, чтобы не было навязанных кандидатур.
Антон Коновалов: Да. Естественно, проходит отбор, во-первых, отбирают ребята и взрослые. Во-вторых, они должны сказать, что они сами этого хотят. И в-третьих, после тренинга, конечно, остаются не все, а пройдя тренинг, кто-то понимает, что ему это интересно, кто-то понимает, что для него это далеко, ему это не надо. И где-то треть остается, и эта треть уже складывает команду службы примирения, которая начинает работать с различными конфликтными ситуациями и уже, в общем, на них в достаточной степени можно положиться.
Марьяна Торочешникова: Мы рассказали в общем о том, что из себя представляют школьные службы примирения, и начали уже переходить к частным вопросам. Более-менее стало понятно, как выбираются из множества учеников те ребята, которые потом работают в школьных службах примирения, а теперь расскажите мне, пожалуйста, каковы основные, самые типичные проблемы, которые эти школьные службы примирения разбирают? И как вообще происходит эта процедура разбора, начиная с того, что возник конфликт, и кто, куда, зачем и в какие сроки должен обращаться?
Антон Коновалов: Школьные службы примирения могут брать практически любые конфликты, стороны которых известны и признают свое участие в конфликте. В этом смысле служба не занимается дознанием, например, если человек отрицает, говорит: «Я здесь вообще не участвовал, меня в этот день просто не было в этой комнате. Но если он говорит, например: «Да, подрались, но я считаю все равно, что я прав» - в таком случае может быть принята медиация. И обычно такие ситуации, как драки, кражи, вымогательство денег, у младшего класса старшеклассники вымогают, конфликты между учителями и учениками, девочки часто в ситуации каких-то сплетен, с кем будет мальчик и так далее. То есть это могут быть как простые ситуации конфликтов, так и ситуации, близкие к таким уже криминальным.
Марьяна Торочешникова: А кто инициирует вот мирное разрешение этого конфликта – медиатор или одна их сторон? То есть медиатор приходит к школьникам и говорит: «Ребята, тут такая возникла история, я знаю, давайте попробуем решить проблему мирно»? Или один из конфликтующих людей приходит и говорит: «Слушай, у нас вот тут такая проблема возникла, я уже просто не знаю, что делать с этим Ивановым, давай как-то мы разберемся»?
Антон Коновалов: Возможно и так и так, но обычно, конечно, конфликты передаются из администрации школы. Дело в том, что, как правило, обращаются к кому-то, к зам. директора или к директору учителя, которые говорят: «У меня в классе был конфликт» или родители пришли в школу по поводу конфликта с их мальчиком. А дальше у администратора есть выбор. Либо он традиционно запускает все процедуры, которые есть, были в школе до этого, административные, педсовет или какие-то еще; либо он говорит себе: «Стоп! А попробую-ка я сначала медиацию. Зачем мне тратить свои силы и время на то, чтобы самому искать выход из этой ситуации, если у меня в школе есть такая замечательная Служба примирения, такие хорошие ребята-медиаторы? Пусть сначала попробуют они». Он зовет одного из своих учеников, который прошел подготовку в медиаторы, и говорит: «Вот, пожалуйста, давай, вот тебе первая встреча, встречаемся с одной из сторон конфликта» - приводят его туда, и медиатор начинает предварительную встречу с этой стороной.
Марьяна Торочешникова: Вот то, о чем вы уже рассказывали, эти предварительные встречи, когда решается вопрос, хотят стороны договариваться вообще или не хотят.
Антон Коновалов: Да.
Марьяна Торочешникова: Что происходит дальше?
Антон Коновалов: Если обе стороны, успокоившись, а медиатор этому способствует, оценив различные выходы из ситуации, понимают, что им лучше всего сесть за стол переговоров и обсудить как-то эту ситуацию за круглым столом, чтобы хотя бы, может быть, не помириться, но, как минимум, не расстаться врагами и дальше продолжать существовать нормально в этой школе, чтобы они могли там обратиться друг к другу, попросить что-то, вместе что-то делать, а не быть в гневе, злобе, ярости и так далее, обиде иногда на многие годы, то они проводят медиацию, на которой они могут прийти к какому-то решению, например, хотя бы извиниться друг перед другом, обсудить, как сделать, чтобы подобно не повторилось в дальнейшем, в чем была конфликтность ситуации, как ее избежать и так далее. И если это все происходит, то на этом конфликт заканчивается, и, наверное, нет смысла дальше разбирать его на педсовете и так далее, кого-то из ребят ругать, принимать какие-то административные меры. Если же по каким-то причинам это не происходит, стороны отказываются или не договариваются о встрече, то тогда запускается та процедура, которая в школе была бы без медиации.
Марьяна Торочешникова: Вызов родителей, собрание…
Антон Коновалов: То, что существовало, да.
Марьяна Торочешникова: Скажите, Антон вот судя по тому, что рассказывал и наш корреспондент из Перми, и ребята, которые отвечали на его вопросы, которые сами являются медиаторами, и судя по тому, что вы говорите, в принципе, это хорошая идея, во всяком случае, важная и полезная, складывается такое впечатление. Тогда, с вашей точки зрения, чем можно объяснить то, что далеко не во всех регионах, я уже не говорю, что во всех школах России, существую вот таки школьные службы примирения. Это можно объяснять нежеланием администраций школ, нежеланием взрослых позволять какую-то самодеятельность среди учеников, давать им какую-то свободу для самоуправления внутреннего, или это просто происходит от незнания того, что вот действительно есть такие замечательные, волшебные процедуры, как вы считаете?
Антон Коновалов: Во-первых, конечно, Россия – страна большая, и для того чтобы запустить это в разных регионах, нужны просто силы. Как-то мы начали, в 10 городах это существует, и я надеюсь, что мы будем расширяться, и в других регионах тоже будут команды.
Марьяна Торочешникова: Ну, вот когда вы приходите в школу и говорите, что вот есть такая идея, есть такие школьные службы примирения, первый вопрос, который вам задают директора школ этих?
Антон Коновалов: Они говорят сначала: «Это очень хорошо». Но как только доходит до дела, некоторые директора школ понимают, что административного нажима там не будет, что служба – это элемент самоуправления, на мой взгляд, настоящего самоуправления, когда часть власти передается не уровень школьников. И я как раз считаю, что это очень хорошо, потому что часть власти передается в руки школьников, это и есть самоуправление.
Марьяна Торочешникова: Формируется просто человек как гражданина.
Антон Коновалов: Да. Но не все директора готовы на это, не все администраторы готовы на это, не все учителя на это готовы.
Марьяна Торочешникова: Они боятся потерять авторитет, видимо.
Антон Коновалов: Я думаю, что этому многое противостоит и в традиции, и в воспитательной практике, и в привычках к такому самоуправлению, которое было, игровое самоуправление, и так далее. Мы сейчас пишем книжку, которая посвящена как раз школьным службам примирения, именно российскому опыту школьной медиации, и там подробно разбираем причины, которые противостоят или противоречат служба примирения.
Марьяна Торочешникова: Вот и расскажите о них, пока книга еще не написана, об основных причинах, которые противостоят. Вот первую вы уже назвали, сказав, что не все директора школ готовы дать столько власти в руки ученикам.
Антон Коновалов: На мой взгляд, да, основная причина – это недоверие школьникам. Что это дети, школьники – дети, они могут решать только детские проблемы, игровые проблемы, на их уровне, а взрослые проблемы должны решать взрослые, они в этом эксперты, профессионалы, а детям доверять нельзя. Это одна причина. Вторая причина – это то, как сказала одна моя знакомая, что любой маме проще самой сварить суп, чем научить этому дочку, но с другой стороны, если дочку не учить этому, тогда она этому и не научится. В общем, не все учителя на это готовы. В-третьих, многие ситуации учителям и взрослым кажутся маленькими, незначительными, не стоящими их внимания. Ну, рассадил по разным сторонам учеников, за разные парты, в разные классы – и все. Но я знаю, например, ситуация, когда школьницы две поругались в четвертом классе и до восьмого класса друг с другом не разговаривали, поделив класс на группы, потому что одна группа поддерживала одну школьницу, вторая 0 другую школьницу.
Марьяна Торочешникова: Две враждующие группировки.
Антон Коновалов: Да. В результате весь класс думал не о том, как изучать математику, русский язык или еще что-то, а о том, что на чьей стороне, и этим занимался в течение четырех лет, пока, наконец, школьницы не подрались, их не привели в администрацию. Ну, и здесь дело было передано Службе примирения, и мы, наконец, выяснив это, смогли дать людям, школьницам возможность поговорить. Или, например, недавно на одном семинаре нам рассказали такую ситуацию. Ребята общались со своими родителями по поводу их конфликтов в школе, родительских, и одна мама, идея уже сына-студента, рассказала о том, что в школе у нее был конфликт, в общем-то, незначительный конфликт с подругой, незначительный с точки зрение взрослых и учителей, но она до сих пор его помнит, хотя прошло много десятков лет. И до сих пор, в общем, это значимо для нее, то, что он не был разрешен.
Марьяна Торочешникова: То есть эта обида сохранилась.
Антон Коновалов: Обида сохранилась, да. То есть то, что взрослые считают незначимым, дети и детское сообщество может относится к этому совсем по-другому. Особенно это относится к ситуациям изгоев, «белых ворон», когда один класс против человек, либор к ситуациям, связанным с насилием, например, вытрясанием денег из младшеклассников. Я думаю, что ужас и страх, который испытывает первоклассник при виде десятиклассника не меньше, чем если к взрослому на улице подходит бандит, в темном переулке, отнимает кошелек, а даже еще больший, потому что этого бандита мы, скорее всего, больше не встретим, а этого десятиклассника он видит в школе каждый день, и каждый день боится, что тот к нему подойдет.
Марьяна Торочешникова: Притом что не каждый ребенок готов рассказать об этой своей проблеме именно родителям и взрослым, он просто боится, в том числе, и прослыть ябедой каким-то.
Антон Коновалов: Да, он боится прослыть ябедой, он не знает, что делать в этой ситуации, потому что он боится, что стучать не хорошо, парень должен сам за себя заступаться, но как при этом это сделать? И я думаю, что это сильно травмирует душу и характер как первоклассника, который находится в ситуации жертвы, так и старшеклассника, который находится в ситуации обидчика.
Марьяна Торочешникова: Не говоря уже о том, что старшеклассника это развращает.
Антон Коновалов: А я и говорю, что сначала ему все сходит с рук, пока однажды не наступает ему 14 лет, и эта ситуация не передается уже, например, в суд. И тогда он очень удивлен тем, что он этим занимался много лет, а тут вдруг возбуждено уголовное дело, и он не может понять почему. Поскольку мы работаем еще с одним из судов Москвы, то к нам приходили дела, в которых, например, грабеж мобильника, когда отнимали мобильники или когда происходили конфликты в школе, например, драки, в результате которых кто-то оказывался в больнице, соответственно, на кого-то заведено уголовное дело. Это, кстати, были девочки.
Марьяна Торочешникова: Вот, кстати, расскажите, пожалуйста, а школьные Службы примирения, они помогают в тех ситуациях, когда дело уже доходит до возбуждения уголовного преследования в отношении человека, спровоцировавшего конфликт, являющегося виновником этого конфликта? Насколько охотно судьи, к которым поступают эти дела, готовы их передать медиатору. И передадут ли они их медиатору из школьной Службы примирения или взрослому медиатору? Как это будет происходить?
Антон Коновалов: Пока такого опыта я не знаю в России, за одним исключением. Но, возможно, это наше ближайшее будущее.
Марьяна Торочешникова: Какого опыта вы не знаете?
Антон Коновалов: Опыта, когда передается ситуация из суда в школьную Службу примирения. Я думаю, что такие ситуации, конечно, должны решать не школьники-медиаторы, а взрослые медиаторы, ну, либо совместно – школьники вместе с взрослыми. Потому что, конечно, там возникают всякие юридические вопросы, которые нужно оценивать взрослому медиатору, в том числе, и отношения с родителями, и последствия решения, как там написать договор для суда и так далее. У нас в Москве действительно, и в других городах, кстати, передается в Службу медиации, но обычно не школьную, а при различных центрах, социальных, психологических, где есть подготовленные взрослые медиаторы. Но я не исключаю такой возможности, что передано будет и в школьную службу, особенно в небольших городах, где люди гораздо более тесно знают друг друга. Например, в Лысеве есть такой опыт…
Марьяна Торочешникова: Лысево – это где?
Антон Коновалов: Лысево – это город в Пермском крае, как раз про который был сюжет, и там действительно был такой случай, когда двое девушек поругались в школе, дело было передано мировом судье. Насколько я помню, у судьи они поругались еще больше, но там присутствовал педагог, и она же была куратором Службы примирения, она пригласила их к себе, на Службе примирения они помирились и, придя к судье, сказали: «Все, мы помирились». И судья просто утвердил это решение.
Марьяна Торочешникова: Мировое соглашение, дело было прекращено.
Антон Коновалов: Да, мировое соглашение.
Марьяна Торочешникова: Кстати, в этом нашем пермском сюжете одна из девочек-медиаторов, школьниц, сказала, что, в частности, медиаторы решают вопросы возмещения ущерба или компенсации морального вреда. Скажите, пожалуйста, а как это выглядит? Просто мне как родителю это невероятно интересно. Если предположить, что моя дочь решит конфликт где-то, я об этом не знаю, в школьной службе примирения, и не дай бог, конечно, она окажется виноватой, придет и поставит меня перед фактом: «Мама, ты знаешь, у нас была такая история, мы договорились, а теперь я должна 5 тысяч рублей заплатить» - ну, грубо говоря. Вот как это происходит, как они решают вопросы, связанные с компенсациями вреда?
Антон Коновалов: Для нас есть важный принцип. Если это не просто конфликт, а есть обидчик и потерпевший, это значит, что нанесен какой-то вред, для нас очень важно, чтобы это вред возмещал максимально, насколько возможно, сам обидчик. В этом как раз его ответственность. Не в том, чтобы понуро пойти под наказание, смиренно там на педсовета, а в том, чтобы максимально своими усилиями исправить все негативные последствий той ситуации, которую он создал.
Марьяна Торочешникова: Понятно но же несовершеннолетний. В конце концов, деньги, если речь идет именно о деньгах, он придет спрашивать у родителей. Или, не дай бог, но все зависит, конечно, от воспитания ребенка, не будет спрашивать у родителей, чтобы не рассказывать им и не расстраивать их, а просто потихонечку утащит из дома необходимую сумму. Вот не может ли так произойти?
Антон Коновалов: Во-первых, как правило, если это какая-то сумма, с обидчиком всегда обсуждается, каким образом он будет возмещать ущерб, не понадобится ли ему для этого совершать еще какое-то преступление.
Марьяна Торочешникова: Но это обсуждают дети между собой, взрослые об этом не знаю.
Антон Коновалов: Если есть там ситуация ущерба, и значительного достаточно, например, 5 тысяч рублей, достаточно большая сумма, и понятно, что у школьника вряд ли она будет, то тогда здесь очень важно участие родителей. Они также присутствуют на этой встрече, это даже встреча не скрытая, и участие родителей достаточно частое, мы, в общем, только приветствуем, если во встрече участвуют родители. Другое дело, если какая-то там небольшая конфликтная ситуация, и разрешение происходит прямо здесь, в учебное время, родители в этот момент часто работают и так далее. Но для них это не закрытое обсуждение. Тогда они присутствуют, и они сами это видят. И возможные разные варианты, хотя, конечно, как правило, если это какое-то уголовное дело, например, решение может быть следующее: если у подростка нет денег сейчас, он может взять взаймы у родителей, а через некоторое время отработать, например, пусть на даче картошку копает.
Марьяна Торочешникова: Но это уже они там сами разберутся, с родителями.
Антон Коновалов: Да, между собой, но важно, чтобы был его вклад в решение ситуации. Или была ситуация, например, когда ребята взяли взаймы у родителей сейчас, потом летом устроились в «Рамстор» работать, заработали деньги и отдали родителям. Но для нас важно, что это не просто родители откупились за них, а то, что они, насколько возможно, этот ущерб возместили.
Марьяна Торочешникова: Сами участвовали.
Антон Коновалов: Да. Также я не исключаю ситуации, и они были, когда, например, один мальчик сказал… Там была не очень большая сумма, порядка 300 рублей за украденные кроссовки, но мальчик сказал, что дело было очень давнее, сейчас все изменилось, и тем более сейчас приехал его дядя, капитан дальнего плавания, он очень не хочет, чтобы эта ситуация как-то всплыла, потому что для него этот дядя очень значим, он был совершенно уверен, что такого не повторится, потому что он сейчас изменился, он хочет быть похожим на дядю. И ему родители подарили сумму денег на день рождения какую-то, чтобы он их потратил, как хотел, и он сказал: «Часть из этой суммы я возмещаю этот ущерб». Ну, естественно, если бы такой выбор ребенка, то мы этому не препятствовали.
Марьяна Торочешникова: Я-то почему еще вас спросила, потому что дети-то теперь продвинутые относительно, они же смотрят телевизор, смотрят американские фильмы преимущественно, и если речь идет о компенсации морального вреда, когда фигурируют огромные какие-то суммы, ребята многие даже не совсем себе представляют, что такое моральный вред, из чего он складывается, и каким образом назначается компенсация. И в случае, если, например, поругались две девочки, одна другую обозвала дурой, то потом они помирились, и одна из них может потребовать той самой компенсации морального вреда, которая будет выражаться именно в каких-то денежных единицах. Как этот вопрос решается? Ребятам-медиаторам как-то разъясняются эти специфические особенности некоторых требований, связанных с разными компенсациями и возмещениями, а не просто извинениями?
Антон Коновалов: Я могу сказать сначала такую предысторию о том, что, на мой взгляд, что я знаю про Запад и что вы сейчас говорите, это происходит достаточно ужасная ситуация, когда вместо того, чтобы решать как-то ситуацию, люди начинают обращаться к судьям, к адвокатам. Уже сейчас и в России это начинается, когда мальчик приходит, говорит: «Я вот сейчас найму адвоката» - и так далее. Потому что вместо того, чтобы самому попытаться решить ситуацию, искать выход, он нанимает того, кто будет это делать за него. В результате он теряет способность к решению ситуаций. Он туда и второй раз попадет, и третий… А что? Адвокат все равно все решит, адвокат, родители и так далее. Мы как раз за то, чтобы не кто-то за человека решал, а решал сам человек, это раз. Во-вторых, мы не обсуждаем на наших встречах моральный вред. То есть то, что я говорил о возмещении вреда, это когда совершенно понятно – украл, отнял, порвал, разбил, и понятно, что, какая сумма и так далее. В данном случае были украдены кроссовки, они были порваны, приведены в негодность, и нужна была конкретная сумма, чтобы купить точно такие же.
Марьяна Торочешникова: То есть адекватное возмещение.
Антон Коновалов: Адекватное возмещение, да. Почему возникают вопросы морального возмещения вреда? Потому что если медиация будет похожа на сделку: ты мне – я тебе, - и не сняты эмоции, переживания, то человек эту боль, это недопонимание выдвигает как моральный вред и говорит себе подсознательно: «Раз я не могу высказаться, донести до тебя свою боль, дай-ка я тебя накажу. Я вчиню тебе такой иск, чтобы тебе тоже было плохо, чтобы ты почувствовал такую боль, которую почувствовал я». Но если на примирительной встрече он высказался, донес до второго человека, второй человек, что называется, с открытым сердцем выслушал его, не перебивая, сказал: «Да, я понимаю тебя. Приношу извинения, что так получилось. Я сделаю все, чтобы такого в дальнейшем не повторилось. Можешь ли ты выслушать меня? Я сейчас скажу, как это выглядит с моей стороны», они выслушивают друг друга, это обсуждают и договариваются, - то вопрос морального вреда не встает. Потому что вроде бы моральный вред как раз и заглаживается этим разговором.
Марьяна Торочешникова: И, наконец, Антон, расскажите, пожалуйста, а насколько легко при желании администрации школы или самих учеников учредить такую школьную Службу примирения? Если нас кто-то сейчас слушает и вдруг заинтересовался, что нужно сделать для того, чтобы ее учредить?
Антон Коновалов: Для того чтобы учредить, администрация и в первую очередь директор должен, во-первых, решить, что ему это интересно, ему это нужно. Во-вторых, выделить куратора – человека, который будет в течение достаточно длительного времени на волонтерских, как правило, началах организовывать эту службу. Связаться с нами, например, у нас есть сайт – www . sprc . ru – ну, по названию нашей организации. И после этого либо найти нас в интернете, связаться с нами, и тогда мы приезжаем, проводим отбор или помогает провести отбор. После этого проводим первый тренинг, который заключается в том, что мы с ребятами обсуждаем, что такое медиация, на практике проигрываем предварительные примирительные встречи, а также последняя часть тренинга – это проектирование службы примирения.
Марьяна Торочешникова: Вы это делаете бесплатно или вам должна платить администрация школы? Это очень существенный вопрос.
Антон Коновалов: Бывает по-разному, но, как правило, мы стараемся, если у школы есть заинтересованность, на партнерских началах работать. То есть также мы стараемся искать различные возможности для финансирования проектов, либо совместно, либо за счет собственных ресурсов стараемся…
Марьяна Торочешникова: То есть вы на гранты существуете, я правильно понимаю?
Антон Коновалов: На гранты либо на какие-то государственные программы.
Марьяна Торочешникова: Вроде той, что основана в Перми.
Антон Коновалов: Да.
Марьяна Торочешникова: После того, как вы сформировали эту службу, можно…
Антон Коновалов: После того, как мы сформировали, администратор и куратор передают в службу первые конфликты. Естественно, у школьников-медиаторов что-то получается, что-то нет, потому что понятно, что трехдневный тренинг, хотя это очень плотный тренинг, обычно с 10 до 18, а если это выездной лагерь, в одном лагере мы вообще работали до 11 вечера, и ребята, в общем, с удовольствием в этом участвовали, поскольку это не лекции, а практика… Мы лекции принципиально вообще не читает, все время такое живое участие. После этого им передается в службу конкретная ситуация, они пытаются решить, что-то у них получается, что-то нет, и мы приезжаем на то, что называется в психологии супервизия, то есть на анализ, на оценку того, что происходит. Разбираем ситуация, что было удачно, что было неудачно.
Марьяна Торочешникова: То есть вы контролируете этот процесс.
Антон Коновалов: Контролируем дальнейший процесс в течение примерно года. То есть на создание службы, такой запуск, когда начинается такой уже рабочий режим (и это, кстати, не только в России, на Западе примерно такая же ситуация) уходит около года, я имею в виду учебного года. То есть если мы где-то в октябре начинаем, то к маю служба запускается в рабочий режим.
Марьяна Торочешникова: Да, но школьники – это же, мягко говоря, специфическая аудитория, они отучились и ушли. Кто приходит на их место – это уже тогда сами бывшие медиаторы обучают новых? Как это происходит?
Антон Коновалов: Мы сейчас хотим сделать так, чтобы бывшие медиаторы обучали новых. Кроме того. Мы периодически проводим семинары, куда приглашаем ребята, в одной школе проводим – можем пригласить из другой школы. В-третьих, достаточно часто в службу приходят ребята, которые перед этим были в ней участниками конфликта. Потому что если какой-то ребенок конфликтный, то для него это важно. Наоборот, если есть какая-то девочка-отличница, то, может быть, ей не так интересно в службе, потому что для нее это не близко. Наиболее активными медиаторами часто становятся конфликтные ребята, потому что это их жизнь. Или, например, в шестом классе он был в этой службе в качестве стороны конфликта, потом приходит, начинает работать в паре с одним из медиаторов, постепенно втягивается и уже подрастает и становится медиатором.
Марьяна Торочешникова: Для того чтобы как-то резюмировать наш сегодняшний разговор, Антон, скажите, пожалуйста, с вашей точки зрения, нужно ли вот так активно и массированно водить эти школьные службы примирения или пусть идет как идет? Вот проявят инициативу людей – и тогда, да, там будет служба, их будет не много, но они будут реально работать. Или нужно по указке сверху, грубо говоря, обязать во всех школах ввести службы, а что уж там будет – неизвестно?
Антон Коновалов: Ну, у нас по указке сверху создать ничего нельзя, потому что директора всегда найдут возможность на бумаге все создать и написать очень красивые отчеты, в ответ на указку написать красивый отчет. В общем, это и понятно. Поэтому, с нашей точки зрения, также как и на программу медиации, также и создание этой службы возможно только добровольное. Хотя, конечно, внимание и поддержка администрации в виде какого-то поощрения – это всегда приятно. И во всех регионах, где это создается, это такой обоюдный процесс. Но я здесь категорически против какого-либо насилия. И если какая-то школа говорит, что «нет, нам это не нужно», то я считаю, что здесь не нужно и бессмысленно это делать.
Марьяна Торочешникова: А вообще-то это нужно?
Антон Коновалов: Как сказал один мой коллега из Америки Стивен Коуэн, он сказал, что «еще ни одна Служба примирения не распалась из-за отсутствия интереса учащихся». И я тоже видел Службы примирения, которые распались из-за того, что не были поддержаны взрослыми, а ребята в этих школах желали, хотели продолжать, спрашивали, каким образом они это могут сделать. Поэтому ребятам это нужно, а вот нужно ли это взрослым – это действительно зависит от их позиции.
Марьяна Торочешникова: Сегодня о школьных Службах примирения я разговаривала с сотрудников общественного центра «Судебно-правовая реформа», руководителем направления «Школьные службы примирения» Антоном Коноваловым.
