Александр Генис: Подводя итог ушедшему году, американские лексикографы собрали новые слова, в которых отразились главные события 2008-го.
На память о дорогом бензине, который испортил многим американцам летнике каникулы, английский язык оставил в словаре новый термин, означающий отпуск дома: Staycation .
Кризис ввел в обиход несколько слов с латинскими корнями и оптимистическими обертонами. Мне больше всего нравятся Frugalista и Recesseonista . Так бы дочек назвать. И то, и другое подходит людям, прежде всего - дамам, которые умеют экономить со вкусом – элегантно и модно.
Как видим, лексический портрет года говорит о нем все важное. Сегодня мы в этом убедимся и на русском материале. В нашей студии - частый гость этих передач профессор Эморийского университета, мастер гуманитарной мысли (так я обозначил бы его профессию) Михаил Наумович Эпштейн, который в последние годы постоянно, активно и очень изобретательно занимается лексикографическими проектами.
Итак, Михаил, как нам определить главные слова ушедшего года?
Михаил Эпштейн: Вообще, традиция эта короче в России, чем в Америке. В России начали выбирать слово года с прошлого года.
Александр Генис: А как возникла эта традиция?
Михаил Эпштейн: Мне подумалось, что раз это делают уже в Америке, в Германии, в Японии (причем в Японии это делают уже с 80-х годов), а Россия - такая литературно-одержимая страна, то почему же в России такая словесная саморефлексия года, самоопределение года не получили признания и развития. И вот с 2007 года началась традиция вербализации итогов года.
Александр Генис: А как происходит выбор? Расскажите о механике этого действия.
Михаил Эпштейн: Я обращаю к читателям свои электронные рассылки, их более трех тысяч, с просьбой прислать те слова, которые они считают самыми характерными для минувшего года. А в этом году инициативу поддержала «Новая газета» - их читатели тоже отозвались. И потом из множества слов, которые присылаются по ряду рубрик или номинаций, наше жюри, в которое входят писатели, лингвисты, культурологи – очень представительное жюри, 12 человек - мы определяем номинации, по которым будут выбираться слова года. И это, я бы сказал, самое интеллектуально дерзкое предприятие, потому что в Америке существуют свои номинации, в России сложились свои номинации. Например, такая номинация как «антислово года» или «антиязык года» это типично русские номинации, относящиеся к словам фальшивым, пропагандистским, выдающим черное за белое. Вот мы разбираемся в этих номинациях, их у нас пять в этом году, и по каждой из них выбираем слово, а дальше идет второе, третье, четвертое место…
Александр Генис: Давайте познакомимся с этими словами. Итак, какое главное слово 2008 года?
Михаил Эпштейн: Оно совершенно предсказуемо, практически во всех выборах, во всех странах это слово - на первом месте. Это - «кризис». Но вот уже второе слово содержит интересный нюанс – «коллайдер». Это ускоритель в Швейцарии, который был построен, а потом забарахлил. Я подумал, что с коллайдером были связаны опасения конца света, там должны были взаимодействовать частицы, потом образуется черная дыра и все исчезает. Поэтому коллайдер очень знаменателен для того года, который обозначен был словом «кризис».
Александр Генис: А какое в прошлом году было главное слово?
Михаил Эпштейн: В прошлом году главным оказалось слово «гламур». Как эпоха джаза. И сразу вслед за нею - Великая депрессия
Александр Генис: А какие еще категории, скажите?
Михаил Эпштейн: Следующая номинация это «жаргонизмы и неологизмы года». То есть впервые мы решили ввести такую номинацию, помимо общелитературных слов. И первое место в ней заняло слово «пазитифф». И понятно, почему. Оно передразнивает тот гламур, остатками которого жила первая половина 2008 года и, одновременно, обнаруживает натужность того положительного пафоса, который и коммерциально, и политически насаждался. То есть это слово-дразнилка, слово-пародия. На втором месте в этом ряду слово «обаманна». Это представление о том, с одной стороны, что от Обамы может посыпаться манна небесная с неба, а, с другой стороны, осознание обмана ожиданий. Вот это все сошлось в слове «обаманна», как некоем восклицании восторга и заведомого разочарования.
Александр Генис: Слово, конечно, очень смешное и яркое, но в нем характерно то недоверие к политике, которое вообще свойственно русскому характеру.
Михаил Эпштейн: Безусловно. Очень характерный для русской ментальности ход - одновременное завышение, пафосность и моментальное ее снижение, растоптание - манна и обман.
Александр Генис: Вы знаете, кроме всего прочего, это говорит о том, как внимательно в России следили за выборами в Америке. Я это знаю по себе. Я только что был в Москве, и все меня спрашивали: «Ну, как там Обама?». И я думаю, потому что российская политическая жизнь, в общем-то, отсутствует, поэтому все болеют за Америку, потому что нет своих выборов нормальных.
Михаил Эпштейн: Конечно. Это компенсация. А третье
слово мне ужасно нравится. Это слово - «стабилизец», которое тоже пародия к корню стабильный, стабилизация. Следующая номинация это «выражение 2008 года». То есть, словосочетание. И здесь безусловным лидером оказалось «кошмарить бизнес». Это то, что Медведев в июле произнес, потом повторил Путин - «не позволим банкам кошмарить их клиентов». И мне кажется, что хотя Путин повторил словесную находку Медведева, но на самом деле Медведев отчеканил это слово по модели путинской, который создал в прошлом году слово «шакалить». Деятельность правозащитников обозначается как нечто такое подлое и предательское. Само образование глагола от существительного «кошмар», конечно, тоже отражает тональность минувшего года, потому что кошмар из существительного превращается в нечто настолько деятельное, наступательное, что для него уже нужен глагол. Следующее словосочетание «пилинг и откатинг». Когда свои, родные до боли, знакомые слова «дележ» и «откат» наделаются английскими суффиксами, щеголяют как бы в смокинге и бабочке, и тем самым еще более контрастно обнаруживают свое коррупционное, криминальное содержание.
Следующая рубрика, четвертая, это «антиязык» - антислова и антивыражения. И здесь на первом месте - «принуждение к миру», поскольку оно скрывает за собой агрессию, аннексию, все что угодно. И, кстати, в этой же рубрике свое место заняли однокоренные слова, например, «замиротворить». По сути - изгнать, уничтожить
Александр Генис: То есть это орвелловские слова.
Михаил Эпштейн: А на втором месте в этой рубрике выражение «подниматься с колен», которое, конечно, достигало патриотического экстаза, когда речь шла о наших победах в футболе, на Евровидении, и в связи с той же самой войной. Но нельзя не вспомнить, что этим же выражением еще Гитлер заворожил жаждавшую реванша Германию в 30-е годы. И наконец, пятая номинация введена только в этом году, и она не имеет аналогов в других странах, насколько я знаю. Это - «предслово 2009». И здесь на первом месте - «новые бедные». То есть, есть шанс, что так же, как в свое время моментально распространилось слово «новые русские», нувориши, слово, пришедшее в нам из французского языка стало синонимом этих «новых русских», так, возможно, словом «новые бедные» мы одарим мир в том же французском варианте, в каком мы заимствовали нуворишей. На втором месте оказалось неожиданно слово «предслово». Хотя никто его не выдвигал на конкурс, но само название рубрики, почему-то, оказалось столь привлекательным, что жюри решило его удостоить второго места, предполагая, тем самым, что уже нынешний, 2009 год, окажется предисловием какой-то новой эпохи, нежели завершением эпохи предыдущей.
Александр Генис: Вы знаете, каждый раз, когда я приезжаю в Москву, а это происходит обычно раз в год, у меня такое ощущение, особенно в первые часы, что я попал как бы в Болгарию. Алфавит - знакомый, а значения слов я не понимаю. Первое, что я увидал - огромная надпись на два этажа «Неодентал». Я до сих пор не понимаю, что это значит. Я спросил у Тани Толстой, что это значит, а она говорит, что это новый дантист. Как вы относитесь к такому языковому смещению, которые уже перестает быть понятным?
Михаил Эпштейн: Вы знаете, плохо и хорошо. Я плохо отношусь, когда это такое слепое, бессмысленное заимствование, как правило, из английского языка, которое ничего не прибавляет к фантазии и к творческой способности того народа, который сотворил русский язык. Я положительно к этому отношусь, когда фантазия и творческий потенциал русского языка проявляются самостоятельно. Бывают замечательные кальки, то есть перевод иностранных слов или понятий средствами русского языка. И очень многие из наших известнейших выражений, фразеологизмов, они родились именно как кальки. Тысячи калек, которые мы считаем исконно русскими выражениями, на самом деле собой представляют остроумные и выразительные переделки французских, немецких и прочих выражений, типа «быть не в своей тарелке». Тем не менее, это очень выразительно и очень хорошо звучит. А вот «неодентал»… Понимаете, это то же самое, что такие же слова как кислородо-ферменто-серосодержащее. То есть механические слова, брак языка.
Александр Генис: Вы не боитесь, что наше восприятие из Америки уже кажется устаревшим, что мы слишком чувствительны к этим неологизмам? Жители метрополии к этим заимствованиям гораздо легче относятся, чем мы с вами. Я вам приведу пример. Я разговаривал с одним интервьюером в России, и я сказал следующую фразу: «Люблю хорошо поесть». Он перевел ее таким образом и напечатал в своем журнале: «Топовые продукты составляют мой бренд». Вот я сам себе кажусь таким динозавром, который критикует русский язык, потому что он уже не похож на наш.
Михаил Эпштейн: Вы знаете, кончено, я просто считаю, что динозавры в следующем поколении оказываются прародителями новых тенденций. Надо подождать, нужно в истории языка сделать какую-то паузу. Вот сейчас находим мы все эти слова, а через год-два многие из них уйдут, забудутся. Много ли осталось слов от 20-х годов? Все они, вспыхнув, как неологизмы, буквально через несколько лет превратились в архаизмы или историзмы. Очень легкий этот путь выскочек.
Александр Генис: Михаил, подводя итог нашей беседе, давайте определим, что было самым ярким лингвистическим событием года?
Михаил Эпштейн: Мне кажется, что выдвижение жаргонизмов и неологизмов того самого языка - интернетовского, олбанского, как его называют - на ведущие места в общественном сознании. То есть уравнение верхов и низов стилевой пирамиды. Такие слова как «пазитифф», «кошмарить», «пилинг и откатинг», «стабилизец», они входят в число идеологически значимых концептов. И в этой связи я бы сказал, что значительная часть этих популярных слов не просто критичны, а они ироничны. То есть они берут оболочку официального, пафосного слова и взрывают его изнутри всеми доступными языку средствами - орфографическими, морфологическими. Чем больше официоз нажимает на определенные слова, превращая их в идеологемы, тем скорее они превращаются в антислова и вызывают соблазн их исковеркать, испохабить. Получается, что либо мы смеемся вместе со словами, либо, если они так серьезны и патетичны как «подниматься с колен», «принуждать к миру», то мы смеемся над ними. Таким образом, в современном русском языке, я бы сказал, нейтральная, безоценочная зона все больше размывается потоками двух встреченных экспрессий: призывной, приподнятой, славословящей, авторитарной и снижающей, насмешливой, презрительной, издевательской. И то, что сейчас язык все меньше описывает и размышляет, все больше кричит, требует, восхваляет, осуждает, глумится, мне кажется, это знак каких-то сильных потрясений в обществе ближайшего будущего. А в целом, я бы сказал, что все слова, которые здесь прозвучали, они обнаруживают некоторое смысловое единство и, по сумме знаковых слов минувшего года его можно было бы охарактеризовать как кризисный год под знаменем позитиффа и великодержавности, когда чиновники кошмарят бизнес, а власть принуждает к миру другие страны, рывком поднимая с колен своих граждан, обреченных при этом опускаться в разряд новых бедных. Вот формула минувшего года.
