Ссылки для упрощенного доступа

«Музыкальная полка» Соломона Волкова. Премьера рубрики, приуроченной к 200-летию классика, «Музыкальная Гоголиада».




Александр Генис: В эфире – «Музыкальная полка Соломона Волкова».



Александр Генис: Соломон, что на вашей музыкальной полке сегодня?



Соломон Волков: На моей полке - большая, толстая и очень успешная биография Рудольфа Нуреева, которая вышла в американском издательстве «Кнопф».



Александр Генис: И попала в список десяти лучших книг, согласно версии журнала «Ньюйоркер».



Соломон Волков: И в список ста примечательных книг газеты «Нью-Йорк Таймс». Для книги о балете и о русской балетной звезде это большое достижение. И должен сказать, что книга Джули Кавана - очень удачная. Во-первых, там потрясающий собран материал о ранних годах Нуреева. Казалось бы, как автор может разобраться во всех этих хитросплетениях советской карьеры Нуреева? Но она проделала невероятную работу и, вообще, там буквально на каждой странице то лев, то львица, и эпизодов увлекательных потрясающее количество. Я думаю, что это на долгое время вперед будет дефинитивная биография Нуреева. А меня заинтересовал один эпизод, треугольник, скорее: Нуреев, Барышников, Баланчин. Ведь Баланчин и для Барышникова, и для Нуреева, они мечтали еще в Советском Союзе, как они будут работать с Баланчиным, который для них олицетворял все лучшее, что было в старом русском балете и, одновременно, он старые традиции продвинул вперед в 20-й век, сделал их современными. Нуреев очень завидовал, когда Барышников обошел его в этом плане, стал работать с Баланчиным, пришел к нему в театр, а Баланчин упорно не хотел работать с Нуреевым, говоря, что «вот когда вам надоест изображать принца, тогда приходите ко мне». Он видел в Нурееве звезду, такую избалованную, и совершенно не собирался под него подкладываться. Он, Баланчин, наоборот, был царь и бог, а все звезды уже работали только на его, баланчинскую, идею. Но, в конце концов, в 79-м году ситуация там по разным причинам сложилась так, что он согласился, поставил балет для Нуреева, он уже делал версии этого балета, это был «Мещанин во дворянстве» на музыку Рихарда Штрауса, но это была такая обновленная постановка, и Нуреев с огромной охотой пришел туда. Но Баланчин к этому времени был уже не молод, ему было 75 лет, он был не в самой лучшей форме, поэтому отношения там складывались примечательным образом. Нуреев видел, что Баланчину надо отдохнуть во время работы, а Баланчин никак не хотел показать, что он уже слаб и не хотел уходить. Тогда Нуреев специально затягивал репетиции, говоря, что он как-то не понимает, ему еще нужно попробовать, давая возможность Баланчину отдохнуть, а Баланчин за это сердился на Нуреева и говорил, почему он не понимает, почему он такой глупый, почему он не может так быстро сообразить как это нужно мне. Нуреев заботился страшно о Баланчине, не обижался на него. Из знаменитой русской чайной заказывал ему борщ любимый, какие-то биточки специальные для того, чтобы поддержать старика во время репетиций, и они оба спрашивали других людей: «А что он обо мне говорит?». Друг с другом они говорили по-русски, причем, когда один раз там Нуреев очень удачно поклонился, как просил его Баланчин, то Баланчин очень довольно сказал ему по-русски: «Американцы так не умеют кланяться как мы, русские люди».



Александр Генис: «Личная нота».



Соломон Волков: Обычно я не слушаю этого автора, он не принадлежит к числу моих любимых, но в данный момент совершенно невозможно избежать произведений Элиота Картера.



Александр Генис: Которому сейчас исполнилось сто лет.



Соломон Волков: Это что-то невиданное. Из-за этой одной сенсации я слушаю Картера и хочу его показать. Потому что это уникальный пример творческого долголетия композитора. Вообразите себе, Картер родился в 1908 году, это тот год, когда Ленин написал свою статью «Лев Толстой как зеркало русской революции». Толстой еще был жив, а Картер тогда уже родился. Есть примеры композиторов, которые сочиняли, когда им было 80 с лишним. Это Верди, Рихард Штраус. А Картер продолжал сочинять в год своего столетия. Он в этот год сочинил шесть новых произведений.



Александр Генис: И присутствовал на концертах, где их исполняли.



Соломон Волков: Подымался с палочкой на сцену, ему, конечно, помогали подняться, но он подымался, он давал интервью со сцены и, как я уже сказал, в этом смысле уникальный совершенно пример. И я хочу показать не самое последнее сочинение, но все-таки это 2001 год, одно из новых сочинений Картера, и мне кажется, что это вполне симпатичная музыка, которую исполняет квартет в составе гобой, скрипка, альт и виолончель.



Александр Генис: 2009-й - год Гоголя, чье 200-летие отмечает все читающее человечество. К большому юбилею «Музыкальная полка» обзаведется новой рубрикой. В ее рамках мы из месяца в месяц проследим за всей историей музыкальных интерпретаций произведений Гоголя.



Соломон Волков: Я хочу добавить, что рубрика будет назваться «Гоголиада - Гоголь в русской музыке от Мусоргского до Родиона Щедрина». Но начать я хочу с разговора о том, во-первых, почему Гоголь вообще, а, во-вторых, почему Гоголь и музыка. Во-первых, Гоголь это писатель всемирный.



Александр Генис: Как Шекспир или Данте его юбилей - юбилей для всех. Интересно, что мы недооцениваем роль Набокова в популяризации Гоголя в Америке. Дело в том, что книгу, а это именно книга, а не статья Набокова о Гоголе, мы-то читаем ее по-русски и не понимаем, что смысл этого сочинения в том, чтобы дать образцы перевода Гоголя. И никто, конечно, лучше Гоголя, чем Набоков, не переводил. Это блестящая книга, к которой я всегда обращаюсь, когда хочу что-то понять, что-то, что у Гоголя непонятно. Но сейчас я хочу сказать о том, почему Гоголь и музыка. Ведь Гоголю принадлежит, может быть, лучшее определение музыки, которое существует на русском языке, и я хочу его прочесть.



«Она вся - порыв, она вдруг за одним разом отрывает человека от земли его, оглушает его громом могущих звуков и разум погружает его в свой мир. Она властительно ударяет, как по клавишам, по его нервам, по всему его существованию и обращает его в один трепет. Он уже не наслаждается, он не сострадает - он сам превращается в страдание. Душа его не созерцает непостижимого явления, но сама живет, живет своею жизнью. Невидимая, сладкогласная, она проникла весь мир, разлилась и дышит в тысячах разных образов. Она томительна и мятежна, но могущественней и восторженней под бесконечными темными сводами катедраля, где тысячи поверженных на колени молельщиков стремит она в одно согласное движение, обнажает до глубины сердечные их помышления, кружит и несется с ними горе, оставляя после себя долгое безмолвие и долго исчезающий звук, трепещущий в углублении остроконечной башни».



И Гоголь кончает словами, которые остаются девизом, когда говоришь о музыке.



«Но если и музыка нас оставит, что будет тогда с нашим миром?».



А показать я хочу музыкальный отрывок, о котором Гоголь высказался специфически. Он, в своей знаменитой статье «Петербургские записки» 1836 года, рассказывает о том впечатлении, которое производит на жителей Петербурга опера и, говорит он, что все слушают оперу, даже люди, которым музыка, кажется, не так уж близка, всех можно заметить в опере, и он перечисляет несколько опер, и в том числе, «Семирамиду» Россини. И я хочу ввести наших слушателей в музыкальный мир Гоголя именно увертюрой к опере Россини «Семирамида», которая прозвучит в великолепном исполнении Артура Тосканини.








Партнеры: the True Story

XS
SM
MD
LG