Константин Добрынин, один из самых строптивых сенаторов, активно критиковавший принимаемые Госдумой запретительные законы, около года назад по собственной воле покинул Совет Федерации, уйдя с поста заместителя председателя Комитета СФ по конституционному законодательству и государственному строительству.

Сегодня он продолжает заниматься законодательной деятельностью, возглавляет коллегию адвокатов Pen&Paper, является статс-секретарем Федеральной палаты адвокатов Российской Федерации. Мы встретились с Константином Добрыниным в его адвокатской конторе, и первый мой вопрос касался судьбы одного из последних законопроектов, который он внес в Госдуму, "Закона о запрете реабилитации сталинизма". Какова его судьба?

– Действительно, перед моим уходом из Совета Федерации одним из законопроектов, который я внес в Госдуму, был законопроект под условным названием "Запрет реабилитации сталинизма". Почему я посчитал важным это сделать, понимая достаточно трудные перспективы этого законопроекта? В последние три-пять лет в общественном сознании фигура Сталина вдруг очень резко начала сиять другими красками. Она вдруг опять стала не то что дискуссионной, а начала становиться рукопожатной среди государственных деятелей. А это, безусловно, опасно, потому что такая ползучая реабилитация сталинизма сродни вирусу. Как только мы начинаем рассуждать так: "Ну, конечно, он был палач, но при всем при этом…", мы нивелируем себя, уничтожаем память о жертвах. И неважно, это миллионы жертв или сотни тысяч, или тысяча.

Когда беседуешь со сталинистами (а я периодически с ними вступаю в такие "милые" дискуссии), одним из их аргументов является то, что не было миллионов жертв, а было, условно говоря, плюс-минус четыреста тысяч. Я говорю: "И что?" После этого, как правило, им нечего возразить.

Когда была перестройка и миф о Сталине подвергли развенчанию, конечно, были допущены серьезные ошибки, в том числе в том, что касается корректности исчисления жертв репрессий. Это было очень нехорошо, потому что именно из-за этого и не удалась та десталинизация страны, которая проводилась. Тем ни менее, когда мы начинаем считать и говорим, что миллионов не было, а были четыреста тысяч, это очень опасная для страны тенденция: мы начинаем считать приемлемыми для себя любые жертвы, любую кровь, которая оправдывает "большую идею".

Есть "хорошо" и есть "плохо". Вот это – плохо. Для меня это стало очевидным, наверное, с подросткового возраста. На меня влияли мои родители, мои учителя. Я, наверное, "ребенок перестройки", но при всем этом мой дед был сталинистом. Году в 1984-м на даче дедушка Коля попросил моего старшего брата повесить на стену вырезанный из журнала портрет Сталина. Брат хотел прикрепить портрет кнопками. Дед его чуть не убил. Он сказал: "Как ты смеешь Батю прибивать к стене?!" Отобрал портрет и приклеил синими изоленточками. Я уверен, что этот портрет до сих пор висит на даче, я просто давно там не был.

Это был мой родной дед, и я не могу его за это осуждать. У него была такая жизнь, тяжелая судьба. Причем он сам был сыном царского офицера, скрывал свою фамилию. У нас вся страна такая. Речь же идет не о том, чтобы обвинять ветеранов, пожилых людей. Речь идет о том, чтобы мы, новое поколение, наши дети могли абсолютно четко разграничивать, что хорошо, а что плохо.

Почему важно, чтобы это заявило государство, почему я внес этот законопроект? Потому что, когда государство это декларирует, оно как бы очень честно подводит некую черту и говорит: "Да, это было, но этого больше не будет!" И мне кажется, что будет очень правильно, если государство найдет в себе мужество это сделать. Да, это очень тяжелая история, но она реальная.

У законопроекта трудная судьба. После того как я ушел из Совета Федерации, Госдума, коварно воспользовавшись техническими регламентными вещами, вернула мне законопроект, с тем чтобы не рассматривать его по существу. Это был очень хитрый ход для того, чтобы не допустить дискуссий по законопроекту. Это, мне кажется, выглядит достаточно глупо, как-то трусовато, неправильно для законодательного органа. Спасибо, что Дмитрий Гудков подхватил этот законопроект, уже несколько раз его вносил, и, я уверен, будет и дальше вносить. Ведь это те вещи, которые надо делать. Делай что должно, и будь что будет.

Я уверен, что десталинизация страны обязательно произойдет. Это – из тех вещей, которые неизбежны. После зимы всегда наступает весна. Вопрос только в том, когда мы к этому подойдем: через пять, десять лет, а, может быть, через два года. Я надеюсь, что через пару лет.

– На фоне судьбы этого вашего законопроекта фантастически выглядит инициатива трех депутатов Госдумы, которые только что внесли на ее рассмотрение законопроект о наделении статусом ветеранов боевых действий участников операции "Дунай", подавления "Пражской весны" в 1968 году.

– Не советую ни вам, ни другим журналистам, ни нашим слушателям всерьез обсуждать подобные вещи. Я не раз уже говорил о проблеме законодательного троллинга, который есть в нынешней Госдуме и в некоторых региональных парламентах. Сейчас, поскольку Госдуме осталось работать около месяца, мы увидим некое нагнетание этого троллинга, нагнетание истории, чему, конечно, способствуют подобные проекты. Это попытки нашей замечательной, уходящей в прошлое Госдумы воспроизвести какие-то крайне яркие вещи, хотя и нелепые, конечно, как с содержательной, так и с формальной точки зрения.

Но я не советую их обсуждать всерьез. Это ничтожные вещи, они того не стоят. Все эти депутаты, которые их вносят (а там есть Дегтярев, Федоров, есть такой гееборец Милонов), – все это данность времени, моде, некая пена, которая все равно потом сойдет. Давайте грустно улыбаться, но обсуждать это всерьез не надо.

– А каким, по вашему мнению, будет состав новой Госдумы? Там тоже будет много таких троллей?

– Я очень надеюсь, что он будет взвешенным и уравновешенным, но мне почему-то кажется, что мы можем увидеть там некоторые неожиданные фигуры. Поэтому я бы пока поостерегся питать по этому поводу слишком большие надежды. Я все-таки надеюсь, что наш народ сможет отделить зерна от плевел и не будет выбирать в Госдуму откровенных клоунов.

– А вы сами не рассматривали вариант своего участия в выборах в Госдуму?

– Вы далеко не первый, кто в течение последних месяцев задает мне этот вопрос. И с каждым прошедшим месяцем я все более настойчиво отрицательно отвечаю на этот вопрос. Не собирался и не собираюсь. В настоящий момент есть более интересные вещи, которыми я хотел бы заняться. Кроме того, у меня есть семья и моя собственная жизнь, и я не хочу в ближайшие несколько лет проводить ее в стенах нашей уважаемой Госдумы.

– Одной из самых громких запретительных инициатив, которая прозвучала на всю страну в последние дни, была инициатива замглавы комитета Совета Федерации по конституционному законодательству и госстроительству Елены Мизулиной о запрете беби-боксов. Константин, вы были одним из авторов закона о беби-боксах. Что вы думаете об инициативе Елены Мизулиной?

– Когда я учился на юридическом факультете, Елена Мизулина была у нас признанным "гуру", приезжала читать лекции. Мы все к ней относились с большим пиететом и уважением, которое я сохранил до сих пор. Однако последний ее законопроект я считаю неуместным как по форме, так и по содержанию, равно как, конечно, неуместен момент, который она избрала для внесения его в Госдуму. Это выглядит, мягко говоря, цинично: в День защиты детей вносить законопроект, в котором речь идет прямо о противоположном.

Я уверен, что он не будет принят этой Госдумой. Они не успеют, да и не хотят. Я разговаривал с коллегами, и они считают, что это странная инициатива. Даже они это понимают. Я думаю, что даже следующая Госдума не будет его принимать.

В свое время мы с сенатором Вадимом Тюльпановым разработали законопроект, который впервые вводит в законодательство определение беби-боксов как устройств для спасения жизни новорожденных младенцев и очень тонкое правовое регулирование. О чем мы говорили в своем законопроекте? Во-первых, о том, что беби-бокс – это уже данность, это инициатива снизу. Люди сами начали делать эти "спасательные круги" в своих регионах. Где-то получается, а где-то – нет, где-то они нужны, а где-то – нет.

Уже складываются правоотношения, а государству просто надо ввести правовое урегулирование, допустим, стандартизацию самой аппаратуры – условно говоря, кубатура воздуха, вентиляция, вопросы безопасности, тревожная кнопка и так далее. Это некий технический стандарт, который должен быть единым и универсальным.

Кроме того, это вопрос регионов. Россия вообще-то федеральное государство, пусть регионы самостоятельно решают. Не из Москвы коллега Мизулина будет указывать, надо или не надо, а регионы сами будут решать, нужны им беби-боксы или нет, и сами будут нести ответственность.

Мы внесли, а потом, после доработок, двадцать сенаторов подписали этот закон. Он широко обсуждается в Совете Федерации. Самое смешное, что Павел Астахов, который является наиболее бессодержательным, но ярым его противником, ни разу не пришел на обсуждение этой темы. Это выглядит очень смешно: он, как заяц, бегает от сенаторов. Например, его видят в Совете Федерации в тот день, когда проходит широкое парламентское обсуждение вопроса о беби-боксах, куда он был приглашен и ответил, что прийти не может. Другие противники тоже не хотят приходить и отказываются сказать что-то содержательное. Глупо! Давайте, коллеги, выслушивать все аргументы.

После этого Елена Мизулина вносит свой законопроект. Согласитесь, это выглядит странно. Ее тоже не было на обсуждении. Она предлагает законодательно запретить это, налагать штраф, по-моему, до пяти миллионов рублей, приостанавливать деятельность юрлица и совершать прочие смешные административные действия.

В чем глупость ее законопроекта? Когда ты пытаешься превратить в административный деликт, в административное правонарушение действия, которые единственной своей целью имеют спасение жизни ребенка, то, что у нас гарантировано статьей 20 Конституции РФ, ты даже не подозреваешь, какой правовой абсурд предлагаешь. Это нелепость. Я шутил, что после этого естественно внести законопроект, который бы, например, устанавливал уголовную ответственность за незаконные реабилитационные мероприятия. Лет до пяти давать сразу, чтобы, если вам стало плохо, никто не побежал бы вас откачивать. Это вещи одного порядка.

Думаю, ей надо отозвать этот законопроект обратно – это будет самое правильное, и ничего особенного в этом нет. А детей надо спасать. Мы же не говорим, что беби-бокс – это некое благо. Это один из маленьких элементов спасения. Да, к сожалению, неонатицид, убийство новорожденных всегда, веками существовало на Руси, и сейчас будет. Вопрос только в том, что современное государство должно использовать все свои компетенции, находить все правовые формы, даже такие, как беби-боксы, и пытаться спасти детей. Потом, когда у нас все станет идеально, беби-боксы, наверное, не будут нужны. Но давайте доживем до этого прекрасного времени, а пока будем спасать детей.

– Только что "Фонтанка" опубликовала кошмарный рассказ о бизнесмене из Всеволожска, который каким-то образом получил право опеки над шестью маленькими мальчиками. Они жили у него в доме, как в гареме, подвергаясь сексуальному насилию и издевательствам. Госдума приняла в первом чтении ваш законопроект о реформе опеки и попечительства. В случае его принятия он поможет изменить ситуацию с маленькими сиротами?

– Нет, это разные вещи. Но слава богу, что эта история выявлена. Надеюсь, что сейчас мы увидим здесь наших детских омбудсменов, которые любят бывать за границей и там защищать права детей. Хотелось бы, чтобы они так же рьяно защищали здесь права этих детей.

Законопроект, наконец-то принятый Госдумой в первом чтении, касается существенной реформы опеки и попечительства. Это была моя трехлетняя работа с коллегами-сенаторами, с коллегами из правительства. Она была очень тяжелой. Началась она с того, что еще в 2012 году сенаторы Матвиенко, Драгункина, Сударенков и другие внесли законопроект о введении в России так называемой ограниченной дееспособности – того, чего у нас нет, а во всем мире уже есть. Ограниченная дееспособность – это когда человек не полностью признается недееспособным, а в зависимости от его заболевания, вводится некий критерий ограниченной дееспособности. Некоторые сделки вы можете совершать, некоторые – нет. Тем самым вы не полностью "выдираетесь" из социума, и, по крайней мере, у вас есть шанс вернуться в социум, выздороветь и быть в нормальном кругу.

Проект шел очень тяжело, несмотря на то что одним из "подписантов" была Валентина Матвиенко. Госдума собиралась его отклонять, но в последний момент нам удалось убедить депутатов, и законопроект был принят. Однако для того, чтобы он смог начать работать, требовалось внести поправки еще в огромное количество законопроектов. Мне пришлось этим заниматься, потому что иначе этим не занялся бы никто. В процессе этой работы мы решили, что надо идти дальше, начать реформировать сами институты опеки и попечительства, открывать интернаты, вводить распределенную опеку, сделать возможным, чтобы НКО могли становиться опекунами… Там много вещей, которые полезны и действительно волнуют людей, потому что эти люди три года работали вместе с нами.

В итоге после кропотливой работы с поправками правительства год назад мы внесли законопроект в Госдуму. Мы получили положительное заключение правительства, и Госдума после продолжительных согласований приняла его в первом чтении единогласно. Я считаю, что это большой прорыв, огромная польза, которую принесла сейчас уходящая Госдума. За это депутатам можно сказать спасибо.

– Ваш закон – это ответ на так называемый "закон Димы Яковлева"?

– Нет. Это отдельная история, которая затрагивает судьбы сотен тысяч наших людей, о которых в последнее время стало больше известно. Ситуация меняется, но очень медленно. Мы отстаем от развитых стран, от введения принятых в мире законов лет на десять-двадцать. Сейчас, например, мы с коллегами пытаемся реформировать законодательство, которое касается борьбы с ВИЧ-инфекцией. Там есть ряд вещей, которые надо немедленно убирать. Мы живем в ХХI веке, сейчас 2016 год, а правовые механизмы, которые сейчас действуют у нас в России, остались где-то с конца ХХ века. Это недопустимо. И мы заручились поддержкой некоторых сенаторов, которые согласны с нашим предложением реформировать это законодательство.

– Вы побывали во власти, увидели ее изнутри. И сейчас, спустя почти год после ухода оттуда, вы видите, что происходит в стране. Каким вам видится ее будущее?

– Я оптимист. Хотя, пожалуй, сейчас уже можно сказать, что я – реалист. Мне кажется, сейчас страна подошла к очень очевидному запросу, который я бы сформулировал как запрос на нормальных людей. И, когда меня спрашивают, какая нужна партия, я отвечаю: партия нормальных людей. Ведь это ужасное заблуждение, когда говорят, что во власти нет нормальных людей. Они есть, там не все злодеи. Просто многие люди носят маски, потому что им по разным причинам так сейчас комфортнее.

Сейчас пришло время нормальным людям снимать маски и становиться нормальными. Это не страшно – могу сказать на собственном опыте. Лучше быть, чем казаться. Россия – великая европейская страна. Все равно у нас европейский путь, нет никакого особого пути. Не надо изобретать телегу. Уже автомобиль Тесла изобрели, пока мы тут пытаемся изобретать какие-то телеги. Все искусственное все равно рассыплется, уйдет, и Россия будет нормальной европейской страной, а не какой-то постимперией и не медвежьим углом Европы. Мы не должны производить впечатление какого-то больного человека Европы. Тут нормальные люди. И надо, чтобы нормальные люди это показывали, вот и всё, – подчеркнул в интервью Радио Свобода бывший сенатор Константин Добрынин.