Ссылки для упрощенного доступа

На поле духовной брани


Блокированная Галерея Марата Гельмана в день запланированного начала выставки «Духовная брань». Фото Павла Гнилорыбова.
Блокированная Галерея Марата Гельмана в день запланированного начала выставки «Духовная брань». Фото Павла Гнилорыбова.
20 сентября 2012 года в Москве случилось беспрецедентное событие: были закрыты на засов ворота одного из крупнейших центров современного искусства – «Винзавода». Произошло это в день открытия выставки "Духовная брань", представленной видным коллекционером и арт-идеологом Виктором Бондаренко и художницей Евгенией Мальцевой. Экспозиция была совсем небольшой – восемь работ, но активность желающих уничтожить их оказалась столь велика, что дирекция Центра современного искусства вынуждена была пригласить для наведения порядка спецназ. Историк и социолог Алек Эпштейн посвятил этой выставке книгу «Духовная брань. Борьба за новую жизнь в искусстве сакральных образов христианства». Книга представлена на книжной ярмарке Non/Fiction, а 3 декабря ее презентация прошла в московском Сахаровском центре. Алек Эпштейн рассказал РС о своей новой книге.

Алек, вы прежде писали о больших явлениях в современном искусстве: о группе «Война», о Pussy Riot... Почему вы решили посвятить целую книгу маленькой выставке «Духовная брань»?

– Меня интересует всё происходящее на стыке того, что важно для развития актуального искусства, и того, что волнует общество. Ведь на протяжении достаточно долгого времени мы видим, как подавляющее большинство современных художников творят в рамках некоей парадигмы «искусство для искусства», и, в общем, значительное большинство граждан не знает практически никого из современных художников, не посещает их выставки, вернисажи, художники, арт-критики и арт-дилеры существуют обособленно, вручая те или иные премии сами себе. Фактически, вся сфера современного искусства существует обособленно от других общественных «полей», если вспоминать терминологию крупного французского социолога культуры Пьера Бурдье. С другой стороны, как раз буквально через неделю активисты собираются отмечать год, как в России происходят гражданские волнения невиданной прежде силы, чего до этого не было почти два десятилетия. Как социолог и культуролог, я пытаюсь найти, где сходятся эти два вектора: вектор актуального искусства и вектор, где более интенсивно, чем обычно, бьется пульс общественной жизни. И в этой связи, я думаю, что выставка «Духовная брань» является естественным для меня объектом для изучения, хотя, действительно, это – сравнительно небольшая выставка (было представлено всего восемь работ), и работала она всего две недели, причем даже эти две недели – с вынужденными перебоями, о которых важно рассказать подробнее. 20 сентября так называемые казаки и представители Евразийского союза молодежи сорвали открытие выставки: как признали в своих интервью и директор «Винзавода» Елена Пантелеева, и ее предшественница Софья Троценко, впервые в истории «Винзавода» накал страстей был столь велик, что для обеспечения безопасности посетителей пришлось вызвать спецназ и охрану, которые вообще закрыли вход на территорию «Винзавода» в рабочее
время без какого бы либо уведомления. Более того, публику приглашали к семи часам вечера придти на «Винзавод» на открытие этой выставки, а в результате люди, которые не пришли на пресс-конференцию, начавшуюся за два с лишним часа до этого, попасть в Галерею не смогли. На следующий день, 21 сентября, из Галереи Марата Гельмана, где, собственно, и проходила выставка, дважды эвакуировали всех сотрудников и посетителей вследствие ложных анонимных звонков, сообщавших, что в здании якобы заложены взрывные устройства. 2 октября православный молебен против выставки уже не пустили на территорию «Винзавода», вследствие чего он прошел непосредственно у самого входа в выставочный центр, но перед закрытыми воротами; при закрытых воротах попасть в Галерею вновь было невозможно. В этот же день, причем вызвана она была лишь накануне, первого октября повесткой на второе, Евгению Мальцеву допросили в Следственном комитете, за ней на вопросы следователя ответил идеолог и инициатор этого проекта Виктор Александрович Бондаренко. То есть очевидно, что хотя выставка была очень небольшой, она всколыхнула довольно широкие слои общества. И именно поэтому мне как социологу культуры, занимающемуся актуальными проблемами, эта тема стала очень интересна. И я очень благодарен фотографам, которые безвозмездно передали свои работы в нашу книгу: Татьяне Сушенковой, Антону Белицкому, Паше Гнилорыбову, Антону Тушину – тем людям, которые непосредственно снимали всё происходящее. Ведь никто из нас к такому изначально не готовился, приглашенные организаторами выставки фотографы и видеограф работали в самой Галерее, но не во дворе Винзавода. Когда я опубликовал свою первую небольшую статью об этой выставке, она вышла в журнале «Новое время» 17 сентября, за несколько дней до вернисажа, мы совершенно не рассчитывали, что это вызовет такую бурю эмоций и такую бурю негодования.

Вы не только используете фотографии, но и были свидетелем срыва этого открытия выставки, так что рассказываете в книге и о своих впечатлениях.

– Да, конечно, я был там 20 сентября, но ведь что произошло: когда пришли граждане, дававшие до этого объявления в социальных сетях «братья и сестры, безбожники хотят открыть выставку с хулой на святые образы Спасителя, Троицы Сверхсвятой, … для того, чтобы не допустить ее открытия, нужна помощь каждого из нас… Кто может дать канистру?» – так вот, когда ровно в шесть вечера их колонна, сопровождаемая фотографами и журналистами, вошла на территорию Винзавода, и они попытались пробиться в галерею, чтобы устроить там погром, подобный тому, который был учинен в январе 2003 года в Сахаровском центре, когда была разгромлена выставка «Осторожно, религия», охрана, приглашенная для того, чтобы на выставке был порядок, погромщиков внутрь не пустила. Потенциальные погромщики живой цепью заблокировали вход в галерею, однако вызванный на территорию «Винзавода» спецназ полиции оттеснил погромщиков и встал между ними и входом в Галерею. В результате мы, находясь в галерее, оказались блокированы: с одной стороны, спецназ охранял нашу безопасность, с другой стороны, никто не мог выйти на улицу: ни представители прессы, ни художники. На вернисаж пришли такие достаточно известные художники, как Константин Худяков, Лена Хейдиз, Антон Николаев, были общественные деятели: Владимир Голышев, Александр Подрабинек... Я сам достаточно долго видел только то, что происходило внутри галереи, потому что выйти из нее было невозможно никак. Более того: те люди, которые пытались пройти, будучи приглашенными лично организаторами выставки, не только не могли зайти в Галерею Гельмана – никто не мог войти вообще на территорию «Винзавода»; яркий акционист Денис Мустафин попал внутрь только благодаря тому, что перелез через забор, но таким путем пробился, насколько я знаю, лишь он один. Причем, несмотря на то, что к семи – началу восьмого вечера спецназ полиции вроде бы разогнал тех, кто пришел громить выставку, закрыв «Винзавод», когда мы, несколько человек, вышли во двор, то Виктор Бондаренко был облит, к счастью, водой, а не кислотой. Вот этот факт нападения, это, к сожалению, – не какая-то пиар-акция, не какая-то шумиха, я стоял в метре от организатора и идеолога выставки и видел это нападение на него своими глазами. Но большую часть того, что происходило у входа в Галерею с шести до семи вечера я сам увидеть не мог, потому что мы были заперты, и поэтому я очень благодарен фотографам, ставшим свидетелями происходившего и безвозмездно передавшим свои материалы для публикации.

Выставка вызывала очень большую полемику и неоднозначную реакцию в прессе, причем зачастую мнения высказывали люди, самих представленных экспонатов не видевшие ни разу, начиная с председателя комитета Государственной думы по безопасности Ирины Яровой, которая указала, что рассматривает «организацию выставки с таким названием как провокацию, как вызов». По ее мнению, «такие действия должны пресекаться. Опыт других стран показывает, к каким печальным последствиям приводят эксперименты с подобным псевдотворчеством. Допускать этого в нашей стране нельзя ни в коем случае. Кто это делает, должны нести ответственность перед обществом и законом». С моей точки зрения, это совершенно немыслимая ситуация: председатель парламентского комитета по безопасности требует пресекать проведение не нравящихся ей экспозиций в выставочных центрах. Все-таки, не в Храме Христа Спасителя все это происходило, при всем том, что и Храм Христа Спасителя – общественное пространство, где много какая деятельность ведется, как общественная, так и коммерческая. Но выставка открывалась не там, не в церкви, не в монастыре и не в кафедральном соборе, а в галерее Марата Гельмана в Центре современного искусства «Винзавод». И председатель парламентского комитета по безопасности, которая выставку не видела (я специально выяснял у Виктора Александровича, она ни разу не выходила с ним на связь, не просила выслать ей буклет-каталог, ничего – заметим при этом, что каталог привезли из типографии непосредственно к открытию, заранее он нигде не распространялся и никому не рассылался), грозит художнице и галеристам ответственностью перед законом! Этот шквал негодования, ненависти к современному искусству в целом и к возможности реинтерпретации сакральных образов, мне кажется, многое говорит о том, какой еще большой путь нужно пройти деятелям современного искусства в России для того, чтобы получить общественное признание делать то, что их коллеги на Западе делают давно с разной степенью успешности.

Чуть больше половины книги, которую я подготовил к печати, занимает большой исторический очерк о том, как художники, начиная со средних веков, реинтерпретировали сакральные образы. Я обращаю внимание читателей на то, что еще в фреске Микеланджело «Страшный суд» в Сикстинской капелле в Ватикане Богоматерь отворачивается от Иисуса. Я напоминанию, как состоятельные и облеченные властными полномочиями люди еще в средние века заказывали художникам работы, требуя вписать себя в сакральный контекст. Каждый, кто побывал в Лувре на третьем этаже в секторе «Ришелье», видел работу Яна Ван Эйка «Мадонна канцлера Ролена», где знатный вельможа, по имени которого названа картина, сидит непосредственно напротив Богоматери с младенцем Иисусом на руках, получая Его благословение. И поэтому разговоры о том, как, дескать, можно создавать иконы и картины на религиозные темы, вдохновляясь живыми людьми, что это, якобы, богохульство и святотатство – я показываю в книге, что всё это идёт еще со средних веков, не говоря уже о работах более современных художников. Мы знаем, что Гоген рисовал Иисуса как автопортрет. Когда Евгения Мальцева говорит, что рисовала изначально с себя Богородицу – и это воспринимается как покушение на все возможные духовные устои – не забудем, что и Винсент Ван Гог, и Поль Гоген, и Эдвард Мунк, признанные выдающимися классиками мирового искусства, делали ровно то же самое, рисуя Иисуса с самих себя. Вспомним о работах более современных художников, которые вызывали совсем противоречивую реакцию, как, например, «Мадонна Третьего Рейха» Джузеппе Венециано, на которой изображена Мадонна, держащая на руках маленького Гитлера. Вспомним о работе Ричарда Бэггьюли «Северная линия», которая в свое время потрясла Лондон, на которой изображен сидящий в вагоне метро Иисус, обнимающий двух пассажиров подземки, каждый из которых читает газету, не обращая на Него никакого внимания; при этом название работы художника соотносится с той станцией лондонского метрополитена, где утром 22 июля 2005 года полицейскими был застрелен ошибочно принятый ими за террориста 27-летний Хуан Чарльз де Менезес – электрик из Бразилии, который ехал на работу (полиция безосновательно приняла его за террориста, а случилось это вскоре после тех терактов, которые унесли жизни более семидесяти человек). «Был ли Иисус там в тот момент?» – спрашивает Ричард Бэггьюли у нас, зрителей, оставляя нам лишь возможность вспомнить в этот момент сюиту Чарльза Айвза «Вопрос, оставшийся без ответа». При этом очевидно, что художник думал изнутри христианской парадигмы, потому что человек, который в принципе атеист, такими вопросами не задается, для него эти вопросы скорее нерелевантны. Виктор Бондаренко с Евгенией Мальцевой пригласили священника Романа Зайцева, чтобы он освятил работы, созданные в рамках проекта «Духовная брань». Я присутствовал в Галерее при этом действе (освящение икон, в общем, – тоже вполне перформанс), видел, как Зайцев освятил три работы: «Спаса», «Богоматерь» и «Троицу», причем создание первой из них завершалось непосредственно в момент освящения. И это, мне кажется, очень интересный и важный опыт, когда сакральное значение придается не законченному объекту искусства, а находящемуся непосредственно в процессе создания. И получается, что освящается не только икона, но и процесс ее создания художником, освящается тот подъем человеческого духа, который заставляет верующих людей обращаться к Богу. Не забудем, что Евгения Мальцева сама человек верующий, о чем она мне неоднократно говорила, мы с ней много раз общались.

Алек Д. Эпштейн и Евгения Мальцева в студии художницы, 14 сентября 2012 г. Фото Андрея Насонова
Алек Д. Эпштейн и Евгения Мальцева в студии художницы, 14 сентября 2012 г. Фото Андрея Насонова


– Вы говорили, что Евгению Мальцеву и Виктора Бондаренко вызывали на допрос, точнее, беседу. Дело, которое планировалось возбудить по факту выставки «Духовная брань», таки и не было возбуждено, разбирательство закончено?

Насколько я знаю, никакого объявления о том, что эта так называемая доследственная проверка завершена, пока нет. Сами эти работы, сфотографированные следователями, фактически по требованию администрации «Винзавода» были сняты со стен Галереи Гельмана 5 октября и больше пока нигде не выставлялись. Вроде бы, насколько я слышал, одна из этих работ должна быть включена в некую групповую выставку, которая планируется весной. Но сейчас увидеть эти работы невозможно нигде. Скажу больше: мы с огромным трудом нашли место, где можно провести презентацию книги, я очень благодарен за это Сахаровскому центру, потому что в том же «Винзаводе», где проходила выставка, организовать презентацию книги, посвященную ей, нам не удалось. И это говорит о том, насколько скукоживается пространство, которое именно является точкой сборки, о чем я говорил в самом начале, развития современного искусства, с одной стороны, и развития независимого общественного дискурса, с другой. Складывается ситуация, при которой Русская православная церковь требует себе монополию на любое осмысление христианских символов, понятий, традиций, выражая готовность отдать другим признанным конфессиям ответственность за символы и традиции этих религий. При этом возможности переосмысления этого людьми, которые либо придерживаются других версий данных конфессий (и в христианстве, и в исламе, и в иудаизме направлений много, и
Художника насильственно отделяют от истории искусства, и это мне кажется катастрофой

священнослужители, принадлежащие к разным направлениям внутри этих конфессий, спорят между собой не менее горячо, чем представители конфессий спорят между собой), либо вообще не относят себя к верующим, табуируется. Учитывая ту огромную роль, которую играла и играет религия в общественной жизни разных стран и народов, мне кажется очевидным, что все мыслящие люди имеют право задумываться и переосмыслять понятия, являющиеся частью религиозных канонов. Все, кого интересует, почему вспыхивали межрелигиозные войны, погромы, почему существовала инквизиция, и почему столетиями церковь боролась с тем, что сегодня признается повсеместно как научная истина – все мы имеем право и на свободу мысли, и творчества. Мне кажется, это – необходимое условие развития общества: право на то, чтобы задавать вопросы и искать ответы на них в любых сферах, в том числе и в сфере сакрального. Это особенно важно для искусства, учитывая, что на протяжении столетий все развитие искусства в принципе шло вокруг отражения сакральных тем и сюжетов. Если мы попытаемся изъять сакральные темы и сюжеты из творчества художников Возрождения, например, у нас практически ничего не останется. Поэтому любому художнику, который хочет начинать не с чистого листа, а вести диалог с предшествующей художественной традицией, необходимо с сакральными сюжетами соотноситься. И когда церковь лишает его этого права, требуя своей визы на любое обращение к сюжетам религиозного содержания, получается, что художника насильственно отделяют от всей предшествующей истории искусства как таковой. И это мне кажется совершенной катастрофой для развития искусства.

Виктор Бондаренко к этой теме подходил с самых разных сторон. Все его знают как крупного коллекционера не только в сфере современного искусства, но и икон, который проводил очень значимые выставки икон из своей коллекции: их было три, две – в Третьяковской галерее, один раз – в Центре имени Андрея Рублева, и к каждой вышли совершенно изумительные каталоги. Куда меньше народу знает, хотя и это достаточно известно, о проектах «Деисис» и «Стерео-Апокалипсис», которые при продюсерской и идейной поддержке Виктора Бондаренко реализовал Константин Худяков; опять же, они были представлены и в Третьяковской галерее, и в Пушкинском музее. Сейчас есть проект Дмитрия Геннадьевича Гутова Icons, который был инициирован совместно с Виктором Бондаренко, сейчас по названию этого проекта названа выставка Марата Гельмана, которая имела столько проблем в Краснодаре и которую сорвали в Петербурге, где она должна была открыться в ноябре, и где она в ноябре не открылась. Проект «Духовная брань» с художницей Евгенией Мальцевой появился после всего вышеперечисленного. Все эти проекты не были инициированы для того, чтобы что-то разрушить, их цель – понять, что может быть актуальным для современного человека, который видит мир куда более разнообразным, куда более технологически совершенным, который знает о десятках миллионах погибших в первой и второй мировых войнах, о ГУЛАГе и о Холокосте, и который продолжает после всего этого задумываться о месте Бога в этом мире, зная о том, что Бог, грубо говоря, «проглядел» и Холокост, и ГУЛАГ, и армянский геноцид, и много что другое. И вот эта потребность переосмысления, эта потребность понять, как бы могли увидеть современную Россию иконописцы прошлого, живи они в настоящее время – эти вопросы и стояли перед Евгенией Мальцевой, на них она и ищет ответы...

Виктор Бондаренко рассказывает Алеку Д. Эпштейну об инициированных им художественных проектах, 17 сентября 2012 г. Фото Андрея Насонова
Виктор Бондаренко рассказывает Алеку Д. Эпштейну об инициированных им художественных проектах, 17 сентября 2012 г. Фото Андрея Насонова


Отправной точкой были известные события, связанные с группой Pussy Riot, о чем я сделал другую книгу, о которой мы с вами уже беседовали. Но Евгения и Виктор Александрович пошли существенно дальше, от конкретного события к фундаментальным вопросам, имеющим, мне кажется, вневременное значение. И сейчас, я думаю, все мы, кто, так или иначе, участвует в этом, боремся за право художника воспринимать сферу сакрального как часть своего рабочего поля, не как часть поля, которое принадлежит исключительно священнослужителям, а как часть сферы, к которой могут обращаться независимые философы, мыслители, социологи, художники, композиторы... (Для проекта Константина Худякова, кстати, была заказана и написана современными композиторами оригинальная музыка). И мне кажется, что борьба идет именно за само право современного человека на поиски Бога. Секулярное общество и люди, которые верят иначе, чем это хотят навязать иерархи традиционных конфессий, отстаивают свое право на религиозный плюрализм. Потому что право на религиозный плюрализм — это не право выбрать одну из четырех считающихся в России традиционных религий в той версии, как это исповедует патриарх Кирилл, Берл Лазар или председатель Совета муфтиев шейх Равиль Гайнутдин, это право на безграничные и бесконечные поиски. И по судьбе выставки «Осторожно, религия», по судьбе выставки «Запретное искусство» (как мы знаем, организаторы и той, и другой выставки были осуждены), по регулярным оскорблениям и угрозам, которые получает в связи со своей деятельностью Антон Николаев, который недавно провел свою выставку в Зверевском центре современного искусства, мы об этом тоже говорили, по преследованиям, которым подвергается в Новосибирске художник-активист Артем Лоскутов, мы видим, насколько эта ситуация непростая. Мы видим это по выставкам Марата Гельмана «Родина» и «Icons», где опять же основные претензии были именно в богохульстве и покушении на сакральные устои. Борьба идет за то, чтобы устои были не устоями, а отправной точкой для диалога, осмысления, поиска.

Евгения Мальцева, «Антихрист».
Евгения Мальцева, «Антихрист».


Собственно, большая часть моей книги как раз об этом: о том, как на протяжении столетий художники разных стран, в том числе и российские (не забудем, что в богохульстве обвиняли и Наталью Гончарову, ее работы в 1911–1912 годах снимали с выставок по обвинению в богохульстве, а сегодня она считается признанным классиком русского авангарда), переосмысляли сферу сакрального сквозь призму современного им мира. Эти поиски, которые в русском искусстве начались куда позднее, чем в западном, которые продолжились в советское время в неофициальном искусстве 1960-х годов, прежде всего, в работах Владимира Стерлигова и Оскара Рабина (репродукции двух картин которого воспроизведены в изданной книге, которую я был рад ему преподнести), и которые надо продолжать вести дальше. И как это ни удивительно, именно сегодня, когда в мире это настолько распространено, в России это оказывается делать все труднее и труднее. За то, чтобы это не стало вообще делать невозможно, собственно, и идет духовная брань.

Материалы по теме

Партнеры: the True Story

XS
SM
MD
LG