В день памяти жертв политических репрессий, в Москве состоялось открытие мемориальной доски автору "Колымских рассказов" Варламу Шаламову. Это стало возможным благодаря усилиям сотрудников Музея истории ГУЛАГа, Международного общества "Мемориал", редакции сайта Shalamov.ru, "Новой газеты", Союза писателей Москвы и Русского ПЕН-центра.



Мемориальную доску Варламу Шаламову решили установить в Чистом переулке, на доме №8. Автор этой работы скульптор Георгий Франгулян так описывает свое пластическое решение:

– Это, с одной стороны, раскрытая книга, а с другой стороны – застенок, куда вставлено его портретное изображение. Мне было важно, чтобы возникало ощущение зажатости, неуютности, загнанности в угол. В то же время в Шаламове здесь – такая сила ядра, которая была присуща этой личности. Это не обычная доска, которая отмечает просто его место пребывания в такие-то годы, а это такой монумент, я бы сказал.

– Когда вы говорите о монументальности, вы не имеете в виду, что это какой-то сверхбольшой размер?

– Нет, монументальность не в размере. Правда, мемориальная доска не такая уж и маленькая, но и не огромная, но монументальность проявляется в замысле и характере пластики. Доска посажена у меня на угол дома, точнее, на стык двух соединенных друг с другом разных домов, ему даже на этой доске будет неуютно. Там есть это состояние, как мне кажется. Для меня это трагический образ человека с удивительной судьбой.

– Какой материал вы использовали?

– Бронзу. Бывает бронза как блестящая шоколадка. А у меня она темная, с зеленой патиной, чуть-чуть замшело-брутальная. Она уже как бы с печатью времени. Это не новодел, а именно история.

Главный редактор сайта Shalamov.ru, доцент Московского городского психолого-педагогического университета (МГППУ) Сергей Соловьев объясняет, почему памятную доску решили установить именно в Чистом переулке:

– В Москве немало адресов, связанных с Шаламовым, но некоторые здания уже не существуют, были снесены. Кроме того, это место знаковое, хотя в этом доме писатель прожил недолго, с 1934 года по 13 января 1937 года, когда он был арестован и увезен сначала в Бутырскую тюрьму, потом на Колыму.

Шаламов пришел в этот дом, в семью старого большевика Игнатия Корнельевича Гудзя, женившись на его дочери Галине. Это произошло после первого, трехлетнего срока заключения. Шаламов первый срок получил в 1929 году, отбыл его в Вишерских лагерях за распространение так называемого "завещания Ленина" – письма Ленина к съезду с категорическим осуждением Сталина. Шаламов принимал участие в антисталинской оппозиции, которую назовут троцкистской, себя же они называли большевиками-ленинцами. При этом он был беспартийный.

Шаламов освободился в конце 1931 года, после этого он работал в Москве и с 1934 года жил в этом доме. Здесь у него родилась дочь. Здесь были написаны многие стихи. Живя в этом доме, он начал публиковаться как писатель. До его второго ареста вышел целый ряд его рассказов в московских журналах.

– Но это еще не были "Колымские рассказы"?

– Нет, до них еще было далеко, и он потом довольно резко осуждал эти свои произведения, тем не менее, исследователи усматривают в них начало той шаламовской поэтики, которая потом достигнет своего максимального уровня в "Колымских рассказах".

В этом же доме Шаламов был арестован во второй раз, а после того, как повторно вышел из заключения, он был вынужден встречаться с семьей там тайно. Нам об этом рассказала родственница Шаламова Светлана Злобина. Связано это было с тем, что брат жены Шаламова, Борис Игнатьевич Гудзь был сотрудником НКВД. Он, кстати, скончался сравнительно недавно, в возрасте 104 лет, в 2006 году. И Шаламов считал, что именно этот человек написал на него донос, из-за которого он попал в 1937 году на Колыму. Борис Игнатьевич был верный сталинец, он считал полным безобразием, что "врагов народа" отпускают, и когда Шаламов, не имея права жить в Москве, а только лишь за 101-м километром, приезжал встречаться с семьей, то Борис Игнатьевич звонил в милицию.

– К этому можно по-разному относиться, но никуда не денешься от того факта, что в истории новейшей литературы имя Шаламова стоит в одном ряду с именем Солженицына. Более того, "Архипелаг ГУЛАГ" заслонил, оставил в тени "Колымские рассказы". Почему это случилось?

– Это трагическая история, поскольку Шаламов, безусловно, хотел быть прочитанным в своей стране, хотел, чтобы "Колымские рассказы" вышли за пределы самиздата, но этого не случилось. И если говорить об известности Шаламова за рубежом, то, безусловно, этому помешала популярность Солженицына, а с определенного момента и его целенаправленная деятельность. Когда Шаламов послал письмо в "Литературную газету" с отказом от своих зарубежных публикаций, а это была его сознательная, принципиальная позиция, то еще находившийся в СССР Солженицын заявил, что писатель Варлам Шаламов умер. А Шаламов после этого еще почти 10 лет прожил.

Объяснение следует искать в том, что Солженицын и Шаламов расходились по целому ряду вопросов. Солженицын видел в Шаламове, как он писал, "сочувственника революции 1917 года". Шаламов действительно был человеком левых взглядов, некоторые их определяют как право-социалистические, здесь точную характеристику дать трудно. В любом случае он с огромным уважением относился к партии эсеров. Он написал очерк о Федоре Раскольникове, большевике, который выступил в 1938 году против Сталина, с открытым письмом Сталину. У него есть стихотворение, посвященное Че Геваре, написанное уже после Колымы. Солженицына взгляды известны, революцию он считал катастрофой.

Но дело здесь не только в политике. Шаламов считал, что лагерь – это опыт полностью отрицательный, что лагерь растлевает всех. Для Солженицына, и это очень хорошо видно в "Одном дне Ивана Денисовича", лагерь может очищать, и вообще Россия, по его мнению, должна пройти через это вот, выражаясь метафорически, большевистское искушение, для того чтобы возродиться. Для Шаламова такая постановка вопроса кощунственна, он говорил всегда, что лагерь – это отрицательный опыт, отрицательная школа, растление для всех, для начальников и заключенных.

Правда, поначалу Шаламов и Солженицын были в довольно тесных дружеских отношениях, Солженицын предлагал Шаламову соавторство в работе над "Архипелагом", Шаламов отказался. Сохранилась переписка, где есть очень одобрительный отзыв Шаламова об "Одном дне Ивана Денисовича", но он при этом замечает, что "хотя бы год посидеть в таком лагере, у вас там по лагерю ходит кот – на Колыме кота бы давно съели " и так далее. В "Одном дне Ивана Денисовича" у Солженицына есть культ труда, крестьянского труда, который был отмечен и советской критикой, и во многом именно этот мотив в "Одном дне" открыл дорогу для публикации этого произведения.

Но вот недавно в архиве я нашел отзыв Олега Волкова, еще одного писателя-лагерника, который написал рекомендательную рецензию, до сих пор не опубликованную, на "Колымские рассказы", когда они лежали в издательстве "Советский писатель", в декабре 1962 года, где он как раз сравнивал "Один день Ивана Денисовича" с "Колымскими рассказами". И при всех достоинствах самого факта публикации "Одного дня Ивана Денисовича" он пишет, что Солженицын говорит не всю правду о лагерях. И прежде всего это касается отношения к труду и отношения к блатным. Это еще один мотив, по которому эти два писателя расходятся.

Ну и просто по человеческому своему поведению – Шаламов категорически не хотел участвовать в политических играх. Он писал впоследствии, что самиздат и тамиздат – это отравленное оружие в борьбе двух разведок, в которой жизнь человека стоит не больше, чем в битве за Берлин. А Солженицын в этой борьбе участвовал и, собственно, был орудием "холодной войны". И в этом тоже принципиальная разница и в их судьбе, и в том, как печаталось наследие Шаламова, и как печатались произведения Солженицына на Западе.

​