Когда Тот, Чье имя иногда поминается в связи с веселым праздником Кристмас и Санта-Клаусом, объяснял односельчанам, почему Он "Машиах" – "Помазанник", то процитировал древнее: "Помазал Меня… проповедовать пленным освобождение". Масло, знаете ли, одно, мажут одинаково, а вот помазанники очень не одинаковы.
Надо ж такому случиться, что этим Рождественским постом случилось три освобожденья. Не Бог, не царь и не герой, а президент и патриарх, со счетом 2:1. Освобождения такие знатные, тучные, прямо притчи, а не канцелярские акты. Третьим в хит-параде освобожденных стал богач, помилованный светским правителем. Как использовал богач свое освобождение? Уехал в мирное, нейтральное царство-государство и оттуда заявил о том, что готов защищать завоевания родной армии.
На втором месте хит-парада освобожденный церковным царем богослов. Богослова отпустили на волю из профессоров духовной академии и какого-то совета. Освобождение от занимаемой должности – для христианина великое счастье, ибо главная христианская должность: никому не быть должным. Всякий чин есть почесть, всякий пост есть обуза, и святые отцы в духовных академиях не учились и не преподавали (а самые выдающиеся и вовсе заканчивали совершенно языческие академии, а дни свои заканчивали в изгнаниях и тюрьмах). Буря в стакане святой воды поднялась нешуточная (а стаканчик-то граненый и стоит на столе у светского правителя, так что буря не так уж маловажна). Вместо радости стон прошел.
Последние времена настали! Что выдает чинопочитательство высшей пробы. Чин – как путевка в жизнь. Есть чин – и ты богослов в законе, теолог в авторитете. Нет чина – и тебя нет, и что ты пишешь, никому неинтересно. Как использовал освобожденный богослов свое освобождение? Огорчился – не столько за себя, сколько за свою страну и Церковь, в которой такие безобразия происходят. Порадовался, что ни один клирик не поддержал это освобождение – значит, есть у клириков совесть! Могли бы теперь, не смущаясь возможными прещениями, камень бросить в богослова, а не бросают! Простая мысль, что камень могут не бросать не потому, что жалко богослова, а потому что камня жалко, в голову, упоенную своим горем, прийти не может. В общем, писать, писать и писать – теологию освобождения от занимаемой должности…
На первом месте хит-парада две женщины, освобожденные, хотя их и сажать-то было совершенно не за что. Освобожденные за три месяца до того, как они и сами освободились бы. Почтенные матроны, обремененные детьми, как они использовали свое освобождение? Начали кампанию помощи тем, кто еще не освобожден. Рабы не мы – рабы наши зэки. Они вкалывают, сколько прикажут, а если попробуют отказаться – они, а не мы, будут отправлены в промерзлые карцеры. Да хоть бы и не в карцерах – российские трудовые концлагеря сами по себе суть ежедневная пытка физическая и моральная.
Вот такие в этом году три волхва. Один со своим золотом – с доблестным православным воинством. Другой со своим ладаном – с благочестивыми богословами. И две женщины. Им остается смирна, а смирна, будем помнить, – это благовоние, которое использовалось прежде всего на похоронах. Ну так ведь оказаться в концлагере означает быть заживо – не похороненным, это бы полбеды, а хоронимым. Два года хоронят, десять лет хоронят, и куски земли тебе в крышку гроба тук… тук… Кольми паче, дорогие братья и сестры во Христе – впрочем, во Христе само собой, а главное – дорогие братья и сестры в уютных, пусть и небогатых, малогабаритных своих квартирках, с телевизором, с холодильником, со стиральной машиной, и не надо ждать пятницы, чтобы тебе разрешили помывку…
Не президентов надо выбирать – то есть, конечно, президентов надо выбирать, но это мелочь в сравнении с тем, что надо выбирать, на что потратить свободу. Свободы, допустим, немного – то есть, конечно, ее немного в сравнении со свободой надзирателей, прокуроров, судей и их командиров, но ее много в сравнении с тем, как живут заключенные, нищие, дети в сиротских приютах и т. п. и т. д.
Немного свободы, недопустимо немного, но и ее можно и нужно потратить. Даже если ее не тратить – это уже трата, это уже выбор, и самый поганый и глупый. Лучше уж продать все и в Швейцарию под забор с остатками золота! Нет, лучше выбирать – жить потихонечку в заботах о своих детишках, своих творческих достижениях, своей пенсии, своих свадьбах и похоронах, или поискать, нет ли рядом младенца, или хотя бы и взрослого дяди или взрослой тети, которым можно помочь. Потому что Тот, Которого помазали проповедовать освобождение, – Он ведь нам проповедует.
Гвозди Голгофы – у каждого в ботинке, только вот подошвы у нас толще нашей совести… Ну, дай Бог в новом христианском году стоптать эти подошвы и почувствовать, что есть в мире чужая боль, чужая нужда и чужая неволя, которые только и ждут своих волхвов. Есть свобода бежать, есть свобода брехать и есть свобода быть человеком.
Яков Кротов – священник Украинской автокефальной православной церкви (обновленной), автор и ведущий программы Радио Свобода "С христианской точки зрения"
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции.
Надо ж такому случиться, что этим Рождественским постом случилось три освобожденья. Не Бог, не царь и не герой, а президент и патриарх, со счетом 2:1. Освобождения такие знатные, тучные, прямо притчи, а не канцелярские акты. Третьим в хит-параде освобожденных стал богач, помилованный светским правителем. Как использовал богач свое освобождение? Уехал в мирное, нейтральное царство-государство и оттуда заявил о том, что готов защищать завоевания родной армии.
На втором месте хит-парада освобожденный церковным царем богослов. Богослова отпустили на волю из профессоров духовной академии и какого-то совета. Освобождение от занимаемой должности – для христианина великое счастье, ибо главная христианская должность: никому не быть должным. Всякий чин есть почесть, всякий пост есть обуза, и святые отцы в духовных академиях не учились и не преподавали (а самые выдающиеся и вовсе заканчивали совершенно языческие академии, а дни свои заканчивали в изгнаниях и тюрьмах). Буря в стакане святой воды поднялась нешуточная (а стаканчик-то граненый и стоит на столе у светского правителя, так что буря не так уж маловажна). Вместо радости стон прошел.
Последние времена настали! Что выдает чинопочитательство высшей пробы. Чин – как путевка в жизнь. Есть чин – и ты богослов в законе, теолог в авторитете. Нет чина – и тебя нет, и что ты пишешь, никому неинтересно. Как использовал освобожденный богослов свое освобождение? Огорчился – не столько за себя, сколько за свою страну и Церковь, в которой такие безобразия происходят. Порадовался, что ни один клирик не поддержал это освобождение – значит, есть у клириков совесть! Могли бы теперь, не смущаясь возможными прещениями, камень бросить в богослова, а не бросают! Простая мысль, что камень могут не бросать не потому, что жалко богослова, а потому что камня жалко, в голову, упоенную своим горем, прийти не может. В общем, писать, писать и писать – теологию освобождения от занимаемой должности…
На первом месте хит-парада две женщины, освобожденные, хотя их и сажать-то было совершенно не за что. Освобожденные за три месяца до того, как они и сами освободились бы. Почтенные матроны, обремененные детьми, как они использовали свое освобождение? Начали кампанию помощи тем, кто еще не освобожден. Рабы не мы – рабы наши зэки. Они вкалывают, сколько прикажут, а если попробуют отказаться – они, а не мы, будут отправлены в промерзлые карцеры. Да хоть бы и не в карцерах – российские трудовые концлагеря сами по себе суть ежедневная пытка физическая и моральная.
Вот такие в этом году три волхва. Один со своим золотом – с доблестным православным воинством. Другой со своим ладаном – с благочестивыми богословами. И две женщины. Им остается смирна, а смирна, будем помнить, – это благовоние, которое использовалось прежде всего на похоронах. Ну так ведь оказаться в концлагере означает быть заживо – не похороненным, это бы полбеды, а хоронимым. Два года хоронят, десять лет хоронят, и куски земли тебе в крышку гроба тук… тук… Кольми паче, дорогие братья и сестры во Христе – впрочем, во Христе само собой, а главное – дорогие братья и сестры в уютных, пусть и небогатых, малогабаритных своих квартирках, с телевизором, с холодильником, со стиральной машиной, и не надо ждать пятницы, чтобы тебе разрешили помывку…
Не президентов надо выбирать – то есть, конечно, президентов надо выбирать, но это мелочь в сравнении с тем, что надо выбирать, на что потратить свободу. Свободы, допустим, немного – то есть, конечно, ее немного в сравнении со свободой надзирателей, прокуроров, судей и их командиров, но ее много в сравнении с тем, как живут заключенные, нищие, дети в сиротских приютах и т. п. и т. д.
Немного свободы, недопустимо немного, но и ее можно и нужно потратить. Даже если ее не тратить – это уже трата, это уже выбор, и самый поганый и глупый. Лучше уж продать все и в Швейцарию под забор с остатками золота! Нет, лучше выбирать – жить потихонечку в заботах о своих детишках, своих творческих достижениях, своей пенсии, своих свадьбах и похоронах, или поискать, нет ли рядом младенца, или хотя бы и взрослого дяди или взрослой тети, которым можно помочь. Потому что Тот, Которого помазали проповедовать освобождение, – Он ведь нам проповедует.
Гвозди Голгофы – у каждого в ботинке, только вот подошвы у нас толще нашей совести… Ну, дай Бог в новом христианском году стоптать эти подошвы и почувствовать, что есть в мире чужая боль, чужая нужда и чужая неволя, которые только и ждут своих волхвов. Есть свобода бежать, есть свобода брехать и есть свобода быть человеком.
Яков Кротов – священник Украинской автокефальной православной церкви (обновленной), автор и ведущий программы Радио Свобода "С христианской точки зрения"
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции.
