Ольга Дыховичная – одно из самых красивых лиц российского независимого кино, причем сразу в трех ипостасях: актриса, режиссер и продюсер. В 19 лет Ольга вышла замуж за режиссера Ивана Дыховичного и сыграла в двух его фильмах: "Копейка" и "Вдох-выдох". После его смерти в 2009-м продолжила его дело – стала продюсером кинофестиваля 2Morrow, который в этом году проводится в 9-й раз. В союзе с режиссером Ангелиной Никоновой сделала фильмы "Портрет в сумерках" и "Велкам Хоум", где сыграла главные роли: оба фильма были сняты практически без бюджета, в итоге попали на крупнейшие мировые фестивали.
О фестивале
Это 9-й фестиваль 2Morrow. Три года его делал Иван. В 2009 году он ушел, и мы стали делать фестиваль без него.
Мы пробовали разные форматы. Кинотеатр – пространство, в котором не получается создать атмосферу. Даже ММКФ идет на компромисс: "Октябрь" – не фестивальный центр, это коммерческий кинотеатр, такого центра нам точно не хотелось.
У нас ведь сегодня в городе нет Киноцентра. Нет синематеки. Поэтому второй год мы проводим фестиваль в Музее Москвы: сочетание музея и кино в музейном пространстве подчеркивает ценность кино. Параллельно происходит выставка современного искусства: кураторы "Галереи 21" подготовили экспозицию. А внизу у нас киношкола. Три зала, плюс киношкола, плюс выставка – для меня это какой-то верный формат фестиваля.
О конформизме и компромиссах
Во "Франкофонии" поднят сложный вопрос, что важнее: сохранить честь, ум и совесть или же сохранить жизни людей и произведения искусства.
"Франкофония" – взгляд человека другой культуры; Сокуров позволяет себе поднимать этот вопрос потому, что он не такой болезненный для него.
Не пережитое французами чувство стыда не относится к нему напрямую. И возможно, именно из-за темы фильм не попал в Канны. Думаю, все непросто с ее обсуждением во французском обществе.
На фестивале был еще один фильм, "Ян Карский. Праведник мира" – тоже о выборе. Этот человек мучительно прожил всю свою жизнь, зная, что в его руках был инструмент, чтобы остановить трагедию. В Польше он видел, как били еврейского мальчика, и не заступился, подумав: "Ну, кто-то другой это сделает. Кто-то другой встанет на защиту".
Мои выборы не сравнимы ни с выборами французов в период Второй мировой, ни с выбором, тем более, ленинградцев в период блокады, ни с выбором поляков, которые жили и закрывали глаза на ужасы, о которых знали.
Я готова договариваться. Готова платить какую-то цену, не показывать определенные фильмы, при этом показать другие. Завидую людям, у которых есть черно-белое восприятие действительности, особенно если это волевые люди, которые придерживаются либо черного, либо белого и доказывают жизнью присутствие этих категорий. Смотрю на них с восхищением. У меня есть цель. Есть внутренний диалог с Иваном, который не обрывается. Мой выбор: либо показать 60 фильмов, либо не показать ничего. Я иду на компромисс. Я не революционер.
О сегодняшнем времени
Все вокруг становится примитивным.
Вдруг оказывается, что любить родину – это писать лживые сочинения в школе о том, как я люблю березы, реки и горы. Семейные ценности – это "женщина с косой, муж с бородой и пятеро по лавкам". Примитивизм, которым сейчас иллюстрируют сложнейшие человеческие понятия, меня сильно задевает.
Поэтому есть наш фестиваль. Шестьдесят фильмов с оттенками сложнейших человеческих чувств. Когда любовь может быть проявлена через нежность, через родительскую любовь, через насилие, через отторжение, но это все оттенки любви.
При столкновении с другим взглядом возникает нетерпимость и ненависть. Это проблема. Мы находимся в конфронтации друг с другом. Предпочитаем промолчать, чем вступить в диалог, поскольку он закончится конфликтом.
На тему Украины, Сирии, противостояния Запада и России. Я вижу, как в моем близком окружении люди действительно верят мифам, которые дают иллюзию борьбы. И понимаю, что люди замещают страстями отсутствие реальной жизни, реальных эмоций, реальных чувств.
Недавно я смотрела картину Жени Митты "Выступление и наказание", про Pussy Riot. Кроме того, что Надя и Маша действительно цельные личности, меня поразило другое. Документация времени, настроения, которого вообще нет больше в России. Оно исчезло. Было объединение хороших людей. Была эйфория от того, что ты выходил на улицы, встречался с единомышленниками. А теперь вдруг выяснилось, что мы живем среди тех, кто думает иначе. Поэтому и нужен фестиваль. Когда 300 человек, замерев от разных чувств, смотрят на белую стену, в этот момент я понимаю, что мы в едином порыве… Мне не хватает этого чувства плеча.
О радикальном жесте в искусстве
Присутствие или отсутствие политической мотивации принципиально в современном искусстве.
В этом разница между художником в фильме "Перформер" и Петром Павленским. Для Павленского это все-таки не художественный жест, но политический. Мне кажется, в художественном жесте ему скучно. А Оскар Давицкий – ему как раз хорошо внутри художественного жеста. Он обращается к каждому человеку, а Павленский – к системе. Давицкий существует в ином поле, не в контексте преодоления запрета: он экспериментирует с пределами жизни, с возможностями существования. Он пугает, а мне не очень страшно. (Смеется.) Наверное, для России этого мало уже. В России это воспринимается как игра. А у Павленского не игра. В его мотивации нет тщеславия.
Я не вижу существования такого художника, как Давицкий, в российском контексте. Наше искусство не может быть оторвано от диалога с властью. В Европе искусство может существовать в диалоге с человеком, а в России как-то не получается существовать отдельно от власти.
Об Иване Дыховичном
Иван не ушел из моей жизни.
Я живу в доме, который он построил.
Есть Вова Дыховичный, который с каждым годом все больше на него похож. Есть фестиваль, который, если бы за ним не стояло воли Ивана, не случился бы. Я бы сдалась.
Если у меня есть вопросы, я могу найти ответы в воспоминаниях.
У фильма "Копейка" странная судьба: каждые десять лет в новом политическом контексте он обретает новое звучание.
Моя жизнь проходит в доме, который он придумал. Там есть место для круглого стола, и он всегда там стоит, это стол его родителей. За этим столом сидели Симонов и Шостакович… И теперь я со своими друзьями.
В жизни Ивана не было случайных вещей. Не было случайных встреч. Он был наделен умением проживать каждую минуту. Не ел стоя. У него было два примера культур, пестующих красоту повседневности: Грузия и Франция. Эти белые скатерти на столе. У меня не получается избегать проходных моментов… Но это урок, которому я учусь.
О феминизме
В моих планах нет того, чтобы становиться феминистским символом.
Смотря что называть феминизмом. Я деятельная, мне важно формулировать цели, достигать их. Важно быть полезной обществу. Мне важно иметь возможность влиять. Наверное, по этим критериям я феминистка.
Так сложилось, что фестиваль делают шесть молодых женщин. Изнурительный труд которых остается в тени. Каждая совмещает три-четыре роли. В рамках нашего бюджета мы не можем достойно и справедливо компенсировать этот труд деньгами.
Думаю, что выносливость в сочетании с отсутствием тщеславия и желания материальной компенсации – это женские качества. Не могу сказать, что женщины менее требовательны… Но женщинам проще. Потому что есть сложившиеся паттерны: оставаться в тени, тащить на себе пять-десять зон жизни семьи, не жаловаться и делать все ради большой цели – все это качества, присущие женщинам.
О кино без бюджета
Вот тут я прочитала в газете: оказывается, Андрон Кончаловский основал дебютную киностудию "Кино без бюджета". Посмотрим. (Смеется.) Даже формулировка странная: как можно помочь снять кино без бюджета? Мы-то рассказываем рецепты, потому что сами это прошли, в этом существуем.
Например, сейчас перед нами стоит задача снять фильм "Тридцатая любовь Марины". Сценарий написала Ангелина Никонова, она же режиссер, я буду играть главную роль. Наша задача – снять историческое кино за крошечные деньги. Сидишь и думаешь: "Это невозможно!" Как невозможно было снять "Портрет в сумерках". Или "Велкам хоум" в Нью-Йорке. С нами отказывались работать абсолютно все. Но в итоге получилось. Слово "невозможно" меня заводит. Именно такие задачи мне интересны.
О цензуре
"Издалека" Лоренсо Вигаса – фильм о гее в поисках отношений. "Танжерин" Шона Бейкера – о проститутке-трансгендере. Везде есть маркировка "18+". Мы консультировались с юристами. Даже в рамках действующего законодательства мы имеем право показать эти фильмы. Да, мы должны сделать несколько па и реверансов. То есть нам не запрещают показывать, нас просто заставляют сделать это в не очень удобной позе. Ну, вот пока я готова на эту позу.
Если говорить про маркировку "18+", то под нее сейчас попадают многие фильмы. Это при том, что вступать в законный брак люди могут с 14 лет. То есть делать можно, а смотреть нельзя.
Об эмиграции
Я не могла бы никуда уехать. Я люблю все, что здесь.
У меня был короткий опыт: мы снимали кино и жили в Америке полгода. Я не могу жить вне понимания контекста. По-моему, эмиграция – тяжелейшая история. Гетто – наказание. И если нет реальной физической опасности, то жизнь здесь будет полноценнее, чем в среде эмигрантов, четко регламентированной обществом другой страны.
Каким бы выдающимся человеком ты ни был, придется все начинать с нуля, и тебе суждено вырасти до, наверное, половины возможного потолка, который дало бы твое пространство. Даже те, кто стал "гражданами мира": их работы все равно остаются рефлексиями, диалогом с российской культурой.
