Словосочетание «лингвистическая экспертиза» в России стало хорошо известным в 1990-х годах. Именно тогда в судах начали рассматривать многочисленные иски публичных людей (в первую очередь, конечно же, политиков) о защите чести, достоинства и деловой репутации. Замечено: особенно чувствительными к высказываниям в прессе в свой адрес граждане становятся в преддверие выборов, так что, в этом году (полагаю, уже через 2-3 месяца) языковедам вновь заметно прибавится работы. В декабре — выборы в Государственную Думу.

Елена Кара-Мурза, доцент кафедры стилистики факультета журналистики МГУ и член Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам

Впрочем, лингвистическая экспертиза бывает необходима и в связи с более серьезными обвинениями, когда речь идет уже не об оскорблениях. На сайте Радио Свобода недавно появилась публикация об уникальном судебном процессе, начавшемся в Коврове. Рассказывает веб-редактор сайта Радио Свобода Евгения Снежкина: «Губернатор Владимирской области Николай Виноградов подал иск в отношении участника Интернет-форума, который в качестве оценки деятельности губернатора употребил слова "в топку". Эти слова сотрудники прокуратуры расценили, как угрозу жизни путем поджога. В сетевом жаргоне это означает просто эмоционально окрашенную оценку, и не более того».

С просьбой прокомментировать эту историю я обратилась к Елене Кара-Мурзе, доценту кафедры стилистики факультета журналистики МГУ и члену Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам (ГЛЭДИС):

«Дело в том, что, действительно, есть некоторые выражения, которые далеко отошли метафорически от исходного своего значения. Например, негативная оценка деятельности какого-либо человека, причем, не его самого, конечно, то есть это не оскорбительная интенция, которая выражается такими образными средствами, в русском языке имеется. Это полный структурный аналог подобного выражения, который очень хорошо известен болельщикам — "Судью на мыло". Невозможно представить себе, чтобы какой-нибудь обиженный судья предъявил иск о реальной угрозе его жизни. Конечно, это метафоры. Возможность выражения некоторых негативных эмоций и негативной оценки в такой метафорической форме заложена в наших языковых привычках. Считается, что подобного рода выражения не угрожают реально личности человека, его свободе, его здоровью, его достоинству.

Надо сказать, претензии к тексту высказывания могут быть относительно самых разных жанров — и обращения в вышестоящие органы, и к журналистским публикациям, и к Интернет-общению и так далее. Но дело в том, что лингвисты-эксперты никоим образом не подменяют судебные органы».

— То есть, как любой другой эксперт, вы делаете только заключение, а окончательное решение принимает суд?
— Безусловно, правовое решение остается за судом.

— А, в принципе, из каких компонентов состоит лингвистическая экспертиза? Вот человеку попадает некий текст. И что он с ним делает?
— Как правило, экспертиза проходит коллегиальным способом, именно для того, чтобы исключить всякую возможность субъективной трактовки. В таком случае текст подвергается различного рода исследовательским манипуляциям. Иногда это необходимо проверить на компьютерной технологии, в частности, это касается автороведческих экспертиз, иногда это сложные аналитические процедуры, связанные с коммуникативным анализом текста и так далее.

— Елена, вы очень давно занимаетесь такого рода вещами. На что чаще всего граждане обижаются?
— На различного рода критику в свой адрес, которая выражена и по отношению к ним, как к частным лицам, и по отношению к ним, как к представителям власти. Но дело в том, что понятия, связанные с судебной трактовкой, несколько иные. Это понятия оскорбления, клеветы и плюс еще — порочащие высказывания, не соответствующие деятельности в особом гражданском деликте, который называется «унижение чести, достоинства и деловой репутации». Часто иски, которые подаются гражданами, со строго лингвистической точки зрения не должны бы иметь перспективы. Потому что индивидуальная эмоциональная реакция, которую лингвист, скажем, будет описывать как обиду или даже как субъективное ощущение оскорбленности, лингвистически там не будут выявляться параметры речевого акта оскорбления. Там будет выявляться, например, речевой акт упрека.

— А как разграничить упрек и оскорбление? Вы только что сказали, что человек чувствует себя оскорбленным, а вы ему разъясняете, что это только упрек? Как быть с этими нюансами?
— Оскорбление — это унижение чести и достоинства личности, выраженное в неприличной форме. Неприличная форма — это очень сложное лингвистическое понятие, как оказалось, хотя все мы носители языка вроде бы ощущаем это. Для того чтобы тайну неприличной формы разгадать, в 1997 году была написана книжка «Понятие чести, достоинства и деловой репутации», выпущенная под эгидой фонда «Защита гласности», очень уважаемых наших коллег.

— Ну и как, разгадали?
— Был составлен список так называемой инвективной лексики, то есть такой, в значении которой заложена задача охарактеризовать человека достаточно резко.

— Но ведь это же может быть и просто резкая критика?
— В том-то и дело, что в ряде ситуаций, даже употребление подобного рода лексики нельзя характеризовать именно как оскорбление. Можно сказать о человеке восхищенно, о замечательном музыканте: «У, собака, как наяривает! Слезу вышибает!» Это позитивная оценка, которая выражена особым риторическим образом. Это называется антифразис — употребление слова с противоположным оценочным значением. Лингвисты-эксперты выявили 8 групп лексики, которые при определенных ситуациях могут быть, действительно, сочтены оскорблениями. Это, во-первых, матерная лексика, во-вторых, грубо просторечные слова (не будем их сейчас произносить).

— А они там перечисляются?
— Для лингвистов — да. И опять-таки, грубое матерное слово должно непосредственно характеризовать человека — ах, ты, […], что же ты, такой сякой, делаешь! Если же это слово употребляется как междометие — ах ты, […], какой асфальт сегодня скользкий! В данном случае, можно человека привлечь по другой статье — за мелкое хулиганство. Такого рода наказания, на самом деле, могли бы быть действенными, потому что наша речь очень загрязнена.

— Вы назвали только два параметра из восьми пунктов. А какие еще?
— Это могут быть слова, которые обозначают противозаконную деятельность. Тогда они могут быть рассмотрены как клевета. Потому что сказать о человеке, что он вор, на самом деле, это не оскорбление. Вор — это состав преступления.

— То есть если он, действительно, вор, называя его именно таким словом, его не оскорбляют. Но если это в суде еще не было доказано, а его так называют, то за это может и наказание последовать?
— Журналисты не должны подставлять себя. Журналисты могут сказать, что вот данного человека обвиняют по статье такой-то. В состав подобного рода инвективной лексики входят как слова, которые обозначают противоправную или эмоционально-морально осуждаемую деятельность, типа, проститутка. Соответственно, «ты такая проститутка!» — это оскорбительное выражение, безусловно. Даже в некоторых случаях эвфемизмы могут быть интерпретированы как оскорбления. Скажем, «ты, ночная бабочка, сколько же ты тут еще летать будешь!».

— А когда был такой памятный случай, один известный политик другого известного политика назвал гаденышем, это по какому пункту проходит?
— Это следовало бы квалифицировать как оскорбление. Потому что это то, что называется зооморфная метафора. Выражение типа «козел», «собака», это метафоры, которые в русской речевой культуре считаются оскорбительными.

— А гаденыш, как известно, это детеныш гада, то есть, змея какого-нибудь, к примеру. Не все ведь помнят, что это слово означает, что оно зооморфное.
— Конечно. Кроме того, для того, чтобы определить оскорбительное это выражение или нет, обязательно нужно ссылаться на данные словарей, последних словарей, в частности, Большого толкового словаря русского языка под редакцией Кузнецова, к примеру. И там нужно смотреть — есть ли при данной лексической единице, если человек именно обращает внимание на отдельное, вырванное из контекста слово, есть ли там ограничительные стилистические пометы типа «бранное» или «вульгарное».

— А если это помета всего лишь — «разговорное», то употреблять можно?
— Как правило, подобного рода выражения нами, лингвистами, толкуются как литературные, допустимые и не несущие вот именно эту неприличную форму. Стилистическая помета «разг.» — это, в общем, своего рода индульгенция.