Александр Генис: Кризис в Украине заново поставил основной вопрос всякой политической мысли: об источниках власти, ее устройстве и способах достижения стабильности. Хотя все эти проблемы восходят к полисам Древней Греции и обсуждаются уже у Аристотеля, новая история дает другие примеры. Страна с самой старой из ныне действующих конституций, Соединенные Штаты предлагают бесценный материал для изучения практической политики. Один из главных инструментов для установления закона и порядка - Верховный Суд США. Священная корова американская демократии, этот орган пользуется самым большим авторитетом в стране.
Почему? Об этом рассказывает материал Владимира Абаринова.

Владимир Абаринов: В последние годы Верховный Суд США стал более открытым учреждением. Это уже не ареопаг жрецов Фемиды, каким он был прежде. Его члены охотно дают интервью, появляются на публичных мероприятиях и выступают с лекциями по вопросам, которые волнуют общество. Каждый из них – выдающийся правовед со своей философией права, автор специальных трудов и книг, рассчитанных на широкую публику. Стивен Брейер – не исключение. Он принадлежит к либеральному крылу Суда, но это не мешает ему часто выступать со своим особым мнением. Его называют прагматиком. Он не склонен к расширительному толкованию Конституции, но в то же время он и не буквалист. В своей лекции, которую он прочел в одном из вашингтонских «мозговых центров», Институте Брукингса, судья Брейер изложил свои принципы на конкретных примерах.

Стивен Брейер: Мэдисон описал нашу Конституцию и нашу форму правления следующим образом: «Конституция – это хартия власти, дарованная свободой, а не хартия свободы, дарованная властью». Он полагал, что свобода первична, что свободные американцы наделяют правительство властью, чтобы оно могло действовать. В этом и состоит разница между американской системой правления и Людовиком XIV, который и правил, и дарил свободу.
И если вы хотите сохранить наши американские ценности, то стоит посмотреть, что делается в других местах, потому что это оказывает влияние на то, что делаем мы. Позвольте мне указать на некоторые проблемы, с которыми мы сталкиваемся. Вот одна из них, абсолютно классическая. Ей уже двести лет – это конфликт между гражданскими свободами и безопасностью. Она всем известна и почти банальна. Конституция вменяет в обязанность Конгрессу и президенту Соединенных Штатов заботиться о безопасности страны и наделяет их соответствующими полномочиями. У судов такой прямой обязанности нет. Суды уполномочены Конституцией следить за тем, чтобы основные свободы не были нарушены. Что происходит в случае конфликта этих двух обязанностей? Обратимся к истории.

Владимир Абаринов: Судья Брейер напомнил один из самых острых конфликтов между исполнительной и судебной властью: когда началась Гражданская война, президент Линкольн приостановил действие Билля о правах, гарантирующего гражданам основные права и свободы. По его приказу людей арестовывали и судили военно-полевыми судами по подозрению в пособничестве южанам, он закрывал своей властью газеты, занимавшиеся, по его мнению, подрывной пропагандой, ввел цензуру почтовых отправлений. Против этой практики решительно возражал тогдашний председатель Верховного Суда Роджер Тейни, однако ему не удалось довести до конца свой спор с президентом – Тейни умер, а Линкольн был убит еще до окончания войны. Судья Брейер.

Стивен Брейер: Во время Гражданской войны государственный секретарь Сьюард сказал британскому послу: «Я могу приказать арестовать любого человека, будь то в Огайо или Иллинойсе, и никто не сможет освободить его, кроме президента. А королева может сказать то же самое?» Вы скажете, что такова была необходимость, вызванная военными обстоятельствами. Да, возможно. Позицию правительства в таких делах сформулировал Цицерон 2000 лет назад. Он сказал: «Когда говорят пушки, законы молчат». Да нет, он, конечно, этого не говорил, потому что в то время не было пушек. Он сказал нечто вроде этого.

Владимир Абаринов: Судья Брейер пошутил. Точная цитата из Цицерона звучит так: «Среди оружия законы безмолвствуют». Это уже потом его перефразировали, заменив законы музами и добавив пушки.

Стивен Брейер: И вот что генеральный прокурор утверждал в суде. Одним из этих арестованных был человек по имени Миллиган, прославившийся благодаря этому делу. Ему вменялся заговор, вожаком которого он якобы был. Суд единогласно решил: вы не можете судить гражданское лицо военным судом, если в штате действуют гражданские суды, а в Индиане, где арестовали Миллигана, они действовали. Таким образом, судьи отклонили доводы обвинения. В этом деле имелось также то, что считалось догмой в течение многих лет, то, что мы называем сегодня «политическим вопросом». Если сильно упростить доктрину, то она будет звучать примерно так: судья, не увлекайся, не позволяй втянуть себе в решение политических вопросов.

Владимир Абаринов: Дело Лэмдина Миллигана – одно из самых драматичных в истории американского правосудия. Миллиган и еще три человека были приговорены к смерти через повешение. Казнь была назначена на 19 мая 1865 года, но 10 мая война закончилась, и президент Эндрю Джонсон заменил смертный приговор пожизненным заключением. Осужденные получили возможность обжаловать решение военно-полевого суда. Верховный Суд отменил приговор. Миллиган вчинил гражданский иск генералу Элвину Хоуви, по приказу которого он был осужден, и выиграл его, хотя вместо 500 тысяч долларов компенсации, которые он требовал, получил всего пять. В этом деле одним из адвокатов Миллигана был будущий президент США Джеймс Гарфилд, а другой будущий президент, Бенджамен Гаррисон, представлял интересы генерала Хоуви. Судья Брейер продолжает.

Стивен Брейер: Около года назад мне пришлось столкнуться с делом, касающимся закона, в котором сказано, что если американский гражданин родился в Иерусалиме, в его паспорте будет указано: «Место рождения – Иерусалим». И все. Родители обратились в суд. Они хотели, чтобы в паспорте ребенка значилось: Иерусалим, запятая, Израиль. Я не хотел встревать в политический вопрос, а статус Иерусалима – самый политический вопрос из всех, какие я знаю. Знаете, сколько человек согласились со мной? Ни единого.

Владимир Абаринов: Дело, о котором рассказал Стивен Брейер, «Менахем Животофски против Хиллари Клинтон», привлекло большое внимание публики не только в Америке, но и на Ближнем Востоке. С точки зрения международного права статус Иерусалима остается неопределенным, поэтому Конгресс решил, а госдепартамент дал распоряжение не указывать в паспортах граждан, родившихся в Иерусалиме, название государства. Судья Брейер воздержался, но Суд большинством голосов постановил, что родители Менахема могут продолжать тяжбу с госдепартаментом в окружном федеральном суде. Так возникло новое дело, «Животофски против Джона Керри», которое еще не рассматривалось по существу.
Дело «Соединенные Штаты против Кёртисс-Райт», о котором судья Брейер говорит далее, было возбуждено в 1936 году. Между Парагваем и Боливией тогда вспыхнула война, и корпорация «Кертисс-Райт» в нарушение оружейного эмбарго, введенного президентом Рузвельтом, поставила Боливии партию боевых самолетов.

Стивен Брейер: У нас есть право рассмотреть действия президента по обеспечению безопасности, если при этом затронуты гражданские свободы, но знаете что? Президент такие дела всегда выигрывал. Вспомним знаменитое решение по делу корпорации «Кёртисс-Райт», в котором суд заявил, что Конгресс может делегировать президенту право объявлять те или иные действия преступлением. Корпорация поставляла оружие участникам войны между Боливией и Парагваем, и президент сказал, что это преступление. Люди предстали перед судом и получили тюремные сроки. Обвиняемые утверждали, что президент не может вносить изменения в уголовное законодательство по собственному усмотрению, это должен делать Конгресс, Конгресс не может делегировать решение таких вопросов президенту. Суд сказал, что может. Во время Второй мировой войны мы отправили в лагеря для интернированных 70 тысяч граждан США японского происхождения. И суд сказал, что все в порядке. Причем какой это был суд! Это были те же самые люди, которые впоследствии признали неконституционными законы о расовой сегрегации. Поразительно! Почему же они сделали это? Ведь шел уже 1944 год, угрозы японского вторжения не существовало. Я думаю, они решили: кто-то должен вести войну. Либо ее ведет Рузвельт, либо мы. Но мы не умеем воевать, поэтому пусть воюет он.

Владимир Абаринов: С тех пор ситуация изменилась в противоположную сторону.

Стивен Брейер: Если кому интересно, пусть прочтет четыре решения по Гуантанамо - все четыре дела выиграли заключенные, а президент проиграл. Мое личное мнение всецело совпадает с тем, что написала по этому поводу судья Сандра О'Коннор. Она выразилась так: «Конституция не дает президенту карт-бланш».

Владимир Абаринов: Судья Брейер закончил свою лекцию на философской ноте.

Стивен Брейер: Мы не политики. Мы – технический персонал. Когда я говорю это своим коллегам, они соглашаются. Мы профессионалы. Профессионалы, которые ткут свой холст. И постепенно, думаю, мы добиваемся прогресса, но обычно мы, как Пенелопа в ожидании Одиссея, ткем холст днем, а по ночам его кто-то распускает. Когда я нахожусь во франкоязычной стране, я ссылаюсь не на Великую хартию вольностей. О хартии я говорю с англичанами, и у них наворачиваются на глаза слезы. Но в стране Кодекса Наполеона я говорю: читайте Камю, которого я так люблю. Читайте «Чуму», это великая книга. Это о чуме, которая приходит в алжирский город, но на самом деле это о нацистах, которые приходят во Францию. Город выживает, чума побеждена, но в конце романа его герой доктор Риэ объясняет, зачем он написал его...

Владимир Абаринов: Здесь я прерву судью Брейера и прочту финал романа по тексту перевода Надежды Жарковой:

...доктор Риэ решил написать эту историю, которая оканчивается здесь, написать для того, чтобы не уподобиться молчальникам, свидетельствовать в пользу зачумленных, чтобы хоть память оставить о несправедливости и насилии, совершенных над ними, да просто для того, чтобы сказать о том, чему учит тебя година бедствий: есть больше оснований восхищаться людьми, чем презирать их.
Но вместе с тем он понимал, что эта хроника не может стать историей окончательной победы. А может она быть лишь свидетельством того, что следовало совершить и что, без сомнения, обязаны совершать все люди вопреки страху с его не знающим устали оружием, вопреки их личным терзаниям, обязаны совершать все люди, которые за невозможностью стать святыми и отказываясь принять бедствие пытаются быть целителями.
И в самом деле, вслушиваясь в радостные клики, идущие из центра города, Риэ вспомнил, что любая радость находится под угрозой. Ибо он знал то, чего не ведала эта ликующая толпа и о чем можно прочесть в книжках, — что микроб чумы никогда не умирает, никогда не исчезает, что он может десятилетиями спать где-нибудь в завитушках мебели или в стопке белья, что он терпеливо ждет своего часа в спальне, в подвале, в чемодане, в носовых платках и в бумагах и что, возможно, придет на горе и в поучение людям такой день, когда чума пробудит крыс и пошлет их околевать на улицы счастливого города.

Стивен Брейер: ...Вот для чего, говорю я судьям, нужны мы. Мы не можем остановить чуму, но закон, который вершит свою власть посредством судей и адвокатов, - единственное орудие, способное не дать наступить тому дню, когда оживут бациллы чумы, и проснутся крысы и начнут свое новое нашествие на наш счастливый город. Вот этим я и занимаюсь и вот почему я этим занимаюсь.

Владимир Абаринов: Это был Стивен Брейер, член Верховного Суда США.