Елена Рыковцева: Представляю сегодняшнее событие: с нами Дмитрий Ситковецкий. Нам очень повезло, что он с нами, он прилетел из Лондона. Почему мы сегодня собрались, почему приехал Дмитрий, знаменитый дирижер, скрипач, в Москву? Потому что на канале "Культура" у него очень ответственная миссия – он становится российским телеведущим.
Дмитрий Ситковецкий: Во всяком случае, первая проба пера будет.
Елена Рыковцева: 4 передачи со своими знаменитыми друзьями, коллегами, включая маму. Давайте, Дмитрий, начнем с этих передач, когда они выйдут, о чем они будут и кто эти люди, с которыми вы пробуетесь?
1. ТЕЛЕВИДЕНИЕ
Дмитрий Ситковецкий: На канале "Культура" 16, 17, 18 и 19, четыре дня подряд, пойдут передачи, которые называются "В гостях с Дмитрием Ситковецким", то есть со мной. Это цикл, который составляли мы вместе с Марго Кржижевской, продюсером этого проекта, и с Катей Ливергант, которая шеф-редактор. Друзья мои не живут в России, это 40-минутная передача – это портрет музыканта и разговор со мной, не просто интервью журналиста, а интервью знакомого им человека, я не говорю, конечно, про свою маму, которую я знаю всю жизнь – это особый случай. Первая передача будет с Евгением Кисиным. Женю я знаю с 1990 года, когда он приехал ко мне на фестиваль в Финляндию, ему было 19 лет.
Елена Рыковцева: Мы знаем его гораздо раньше, потому что он реальная знаменитость, настоящая.
Дмитрий Ситковецкий: Сейчас я его встречаю часто в Нью-Йорке, летом на фестивале, кстати, где была сделана эта передача. Вторая передача с Барбарой Хендрикс – это знаменитая певица, родом из Америки, из Арканзаса, из глубинки. Мы с ней часто очень выступали, ездили в турне. Прошлым летом она приехала на 20-летие фестиваля в Швейцарии, и там был снят с ней этот фильм, интервью, показывают ее в разные годы, даже джаз когда она поет. Третья передача с моим давним другом и коллегой Мишей Майским, с которым мы знакомы и выступаем с 1979 года, 35 лет мы дружим, выступаем вместе. Он очень много интересного рассказывает о своих двух великих учителях – о Мстиславе Ростроповиче и Григории Пятигорском. Четвертую программу с мамой мы снимали, с Беллой Давидович. Это было сделано в Нью-Йорке прошлой осенью к ее 85-летию.
Елена Рыковцева: Интересно вам было поговорить со своей мамой?
Дмитрий Ситковецкий: Безусловно, потому что есть вещи, которые, я считаю, должны остаться как документы. Она рассказывает и показывает на своем рояле кусочки своего первого сочинения, которое она подобрала, когда ей было три года – это вальс Шопена. Потом в пять лет ее принимали в Центральную музыкальную школу в Баку. Она показывает какие-то приемы, которым ее учил Константин Николаевич Игумнов, когда она к нему первый раз поехала в 1940-41 году. Потом, пришлось, конечно, вернуться, эвакуация была во время войны. Потом она опять вернулась к нему, занималась. Она говорит о Флиере, показывает замечательные документальные кадры, когда они вместе – Игумнов и Флиер, это еще 1940 года фильм! Потом показывают ее на конкурсе Шопена в Варшаве в 1949 году. К счастью, польское телевидение сохранило кадры, где моя мама в возрасте 21 года. Моей дочке уже 24, а маме там 21. Она играет там. Речь, конечно, идет о моем великом отце, гениальном скрипаче Юлане Ситковецком, который ушел очень рано – в 32 года.
Елена Рыковцева: Даже до того, как вы сделали выбор инструмента?
Дмитрий Ситковецкий: Безусловно. Собственно, инструмент был выбран за меня, чтобы я продолжал традицию. Я бы, наверное, стал композитором, если бы он был жив, я бы не стал ни в коем случае скрипачом. И показываем уникальные кадры, единственное, что существует на видео, то, что осталось – "Песня без слов" Чайковского, это тоже есть в этом фильме. В каждом фильме есть какие-то уникальные материалы, документы. И естественно, у нас разговор накоротке, я могу спросить каждого из своих субъектов вещи, которые знаю только я. Мы дружим домами с семьей Майского, я знаю его двоих детей возраста моей дочки. Там чудные кадры есть, когда мы играли в 1992 году, наши дети были совсем еще маленькие. И потом их показывают большими. Теперь у него другая семья, у него пять детей, он большой отец, страшно любит своих детей. Вся жизнь перед глазами. Он вспоминает самое начало в Риге. Рига был удивительный город, во время Советского Союза оттуда вышло невероятное количество талантов таких состоявшихся, больших.
Елена Рыковцева: Музыкальных.
Дмитрий Ситковецкий: Музыкальных и танцоров. Не надо забывать, что Миша Барышников, который сидел за одной партой с Мишей Майским 7 лет, и Александр Годунов вышли тоже из Риги. А среди музыкантов очень много – Гидон Кремер, Олег Коган, Филипп Хишхорн и так далее.
Елена Рыковцева: Раймонд Паулс, не говоря.
Дмитрий Ситковецкий: Это мы не говорим – это свой. Но кто оттуда вышел, и кто стал действительно мировыми знаменитостями – это эти, кого я назвал. И поэтому интересно, что именно в советский период в Риге был расцвет.
Елена Рыковцева: Почему, спрашивается?
Дмитрий Ситковецкий: Вы знаете, это сочетание того, когда Латвия стала советской после войны, туда очень много приехало. Так отец Миши Майского после войны приехал на работу, остался жить. У Миши Барышникова отец был офицер. Туда очень многих заселяли. Место красивое, хорошее, его надо было после войны восстанавливать. Потом они пустили корни. И там были замечательные педагоги, в той же Центральной школе, музыкальные были педагоги прекрасные, балетный класс был отличный. Потом они ехали либо в Петербург чаще всего, либо в Москву.
2. ГЕНЫ
Елена Рыковцева: Вы с точки зрения медицины не изучали: как так получается – вы в четвертом поколении музыкант, у вас уже пятое поколение выросло. Вы не разбирались, что за гены специальные музыкальные существуют в природе?
Дмитрий Ситковецкий: С точки зрения медицины трудно сказать. Я думаю, что вообще если человек, можно сказать эмбрион, еще в утробе мамы слышит все время музыку, причем определенную музыку, в моем случае это классическая… Например, моя дочка реагирует на Первый концерт Прокофьева с особым воодушевлением, потому что когда моя жена была на шестом, наверное, месяце, мы были в Израиле, я играл с Израильской филармонией 9 раз этот концерт, она каждый раз была, естественно, на концерте. Поэтому моя дочка знает этот концерт очень хорошо. Когда я был в утробе своей мамы, есть, например, место в концерте Бетховена, она мне потом рассказала, я всегда реагировал особенно активно, когда я ее даже отодвинул от рояля. Какое-то место мне очень понравилось, она почувствовала, что она отодвигается от инструмента, потому что она была уже с животом. После этого папа мой страшно испугался: все, больше не надо выступать, делай паузу, пока не родишь. Потому что я очень возбудился в каком-то моменте, я знаю точно, какой это момент – в третьей части Первого концерта Бетховена. Поэтому дети слышат, даже не дети, а еще не родившиеся.
Елена Рыковцева: Невозможно, чтобы прервалась эта династия, потому что они все время что-то играют, эти беременные родители.
Дмитрий Ситковецкий: Конечно. И до, и после рождения, моя жена пела оперные спектакли через 6 недель после рождения дочки. Музыкант – это не профессия, это вас избирает кто-то сверху, Бог или природа, во что вы верите. Вас избрали, вы избранный человек. Потому что это невероятное счастье заниматься всю свою жизнь своим любимым делом и за это тебе еще платят иногда или постоянно. Во всяком случае, это редкое счастье, когда человек занимается своим любимым делом.
3. ВЕРТИКАЛЬ
Елена Рыковцева: Я бы хотела поговорить о карьере, об успехе, о критериях этого успеха. Потому что очень много ругают эстраду, что они законсервировались, невозможно смотреть эти "Огоньки", одни и те же. Если посмотреть в России классическую музыку, тоже, честно говоря, за каждым закреплена ступенечка. Вот дирижер – есть Гергиев, есть Башмет, есть Мацуев, есть Спиваков. Выстраивается такая вертикаль, которую возглавляет некий паровоз и вагончиков за ним уже не видно.
Дмитрий Ситковецкий: Вы знаете, это специфика, к сожалению, системы вообще в России. Сейчас это особенно заметно. У вас вертикальная система. И те самые имена, которые вы назвали – это единственные имена, которые и звучат. Я не знаю другой страны, в которой такие вещи возможны. Потому что есть везде свои собственные герои. Я часто, например, ездил играть в Америке в город Сиэтл, хороший там оркестр, чудный зал. Мне главный дирижер говорил: на тебя ходит публика, тебя там знают, и ты собираешь больше народу, чем более известные, более раскрученные имена. Это нормально. Потому что в каких-то местах кого-то предпочитают. Не должно быть таких официальных лиц, которые представляют собой целую профессию – это ненормально, это невозможно.
Елена Рыковцева: Но это существует.
Дмитрий Ситковецкий: Это у вас здесь существует. Огромная страна с огромным количеством талантов. Это неправильно, потому что многие из-за этого перемещаются. В советское время это объяснялось очень просто, потому что существует табель о рангах, существует Ойстрах, Коган, а потом все остальные из скрипачей. Либо Рихтер, Гилельс, а потом все остальные. Тоже вертикаль. Потом еще звания давали: народный СССР, надбавка за мастерство, какие-то вещи вспоминаются советские. Это все, к сожалению, поменяло форму, но не ушло содержание, мне так кажется.
Елена Рыковцева: По крайней мере, для молодого человека получается, что если он не уезжает на Запад, он должен в этой системе смириться со своей кочкой, со своим пеньком.
Дмитрий Ситковецкий: И это абсолютно неправильно. Потому что в итоге, что такое карьера? Карьера – это очень странное понятие, между нами. На самом деле, по-моему, Толстому задали вопрос: что такое гениальный писатель? Каждый человек может написать одно замечательное письмо, каждый хороший писатель напишет одну хорошую книгу. А что такое гений? Это как вол, который тянет свою лямку всю свою жизнь и только в конце жизни или скорее после его смерти можно посмотреть и сказать: да, вот по тому, что он создал, по сумме его можно назвать гением. Сейчас, когда мы читаем "Войну и мир" или "Анну Каренину", ясно, что это работа гения, совершенно стопроцентного писательского гения. Можно соглашаться с Толстым, с его философией или вообще ее не принимать, но это работа абсолютно гениального писателя. Иногда это бывает сразу ясно, а иногда это потом. Есть такой совершенно неизвестный в народе для публики скрипач Иосиф Хасид, после которого осталось 25 минут записи, вот и все. Крейслер о нем сказал: такие таланты как Хейфиц рождаются раз в сто лет, а как Хасид раз в двести. Талант невероятный. Очевидно, его психика, его нервная система не выдержала такого таланта. Человек к 21 году был психически.
Елена Рыковцева: Человек, не переживший свой талант.
Дмитрий Ситковецкий: Вы знаете, это вполне реальная вещь. Я с людьми похожего плана встречался и встречаюсь до сих пор. Потому что есть люди, совершенно не приспособленные к такого рода цыганской жизни, как моя. Сейчас июнь месяц, прошло 5 месяцев, а я уже был 4 раза в Америке. Это надо иметь невероятную физическую выносливость и какую-то определенную крепкую психику, чтобы перестаиваться, чтобы с людьми налаживать контакт. Я много дирижирую, если я в Белграде, я общаюсь с сербским оркестром, если я в Японии, я общаюсь с японцами и так далее.
Елена Рыковцева: Никто вас сейчас не пожалеет, потому что скажут, что востребованы. Это единственный вывод, который сделают из ваших поездок. В 1977 году вы – остались?
Дмитрий Ситковецкий: Нет, я уехал легально. У меня история довольно необычная, потому что в то время, если бы я просто пришел и подал на отъезд, меня бы моментально упекли в армию. Потому что мне 22 года было, когда я подавал на отъезд. Чтобы как-то не попасть в армию, мне посоветовали умные люди, это было время, когда были диссиденты настоящие, когда это вообще все было немножко иначе, чем сейчас. Это трудно для молодого поколения представить, в какой стране мы жили. Вспоминается все хорошее: как жаль, что нет такого, какая была Рига, сейчас там таких талантов нет. Это не значит, что у меня ностальгия по советскому времени, я хочу вернуться. Ни в коем случае. Потому что если вспомнить не только хорошее, то были страшные вещи. Для того, чтобы спокойно уехать легально как эмигрант, мне пришлось, например, лечь в больницу по нервным болезням на месяц, чтобы доказать им, что у меня воспаление нерва и что я играть на скрипке больше не могу. После этого мне дали в консерватории отпуск по состоянию здоровья на год. Это единственная ситуация, при которой меня исключить из консерватории не могли. И вот в это окно я должен был отменить все концерты. Я должен был поехать на конкурс в Брюссель, я уже был лауреатом международных конкурсов, я отказался от этой поездки. Вот это их убедило, что явно я не кошу. А на самом деле, конечно, я косил, у меня не было, слава богу, этой болезни. Я уехал без скрипки, без всего и начал все с начала там. Я рассчитывал, что мама, которая не собиралась уезжать, ее оставят в покое. Меня-то выпустили: он хочет, наверное лечиться, он не может играть, ему надо ехать. Поэтому меня выпустили, но ей все-таки потом закрыли Запад. И ее таким образом вынудили уехать. К счастью, потому что у нее потом на Западе сложилась прекрасная карьера, хотя она выехала в 50 лет, а не в 22-23, как я.
Елена Рыковцева: Знаете, есть такая пошлая формула – талант всегда себе пробьет дорогу. В итоге пробил.
Дмитрий Ситковецкий: Чаще, но не всегда. Я знаю очень много случаев, когда удивительные таланты, но не пробивные, не контактные. Сейчас совершенно иначе воспринимается то, чем мы занимаемся. Часто приглашают, я чаще с Западом имею дело, приглашают тех, с кем приятно общаться. А может быть гениальный какой-то музыкант есть, с которым трудно общаться, как-то его не так хочется, потому что с ним больше возни. Это тоже существует, совсем все непросто.
Елена Рыковцева: То есть драм вы насмотрелись тоже в своей жизни русских, которые эмигрировали, не получается, ломаются судьбы, все это видели?
Дмитрий Ситковецкий: Если я вспомню, когда я приехал в Джульярд в 1977 году, первым человеком, который меня встретил, был Шломо Минц, невероятно знаменитый скрипач в то время. И какие тогда были герои, а сейчас практически никого не осталось, почти никого. Цукерман еще играет, два-три имени, в Нью-Йорке, я имею в виду.
Елена Рыковцева: Потому что не сложилось.
Дмитрий Ситковецкий: По разным причинам. Наша профессия такая, что нельзя остановиться в своем развитии. Потому что то, что было хорошо вчера, сегодня уже будет нормально, а завтра может быть не так хорошо.
4. РЫНОК
Елена Рыковцева: Вы сами говорили о том, что западный рынок тоже диктует свои законы. Он диктует вам, как развиваться. И вы не всю музыку можете играть, потому что она точно так же не будет востребована на этом концерте конкретном. Вас просто не пригласят, если вы будете играть то, что незнакомо, то, что не хочется сейчас слышать этой конкретной аудитории.
Дмитрий Ситковецкий: Правда. Но с другой стороны есть музыканты, которые настаивают на новом репертуаре и отстаивают. Гидон Кремер, например, впереди всех стоит в этом отношении. Он во многом способствовал популярности первоначально неизвестных на Западе композиторов, а теперь их знают все. Это был и Шнитке, это был Лурье, который забыт был после войны, Губайдулина и многие другие. Я в этом году, например, в своем не совсем молодом возрасте, я еще не такой совсем пожилой, но для скрипача у меня солидный возраст, я уже играю на скрипке много лет, я, тем не менее, как скрипач выучил, как дирижер я все время новый репертуар учу – это само собой, репертуар там бесконечный, но как скрипач я в этом году прибавил к своим более, чем 60 разных концертов. Это не считая камерного репертуара, не считая сонат. Как дирижер, у меня более 500 партитур за 20 лет. Через меня много музыки проходит. Но тем не менее, в этом году я выучил два совершенно новых для меня сочинения. Одно просто только что написанное, буквально две недели назад, в Оксфорде была премьера. Очень интересный композитор Нимрод Боренштайн написал для меня концерт. Я надеюсь, что у него будет дальнейшая жизнь. В сентябре я закрывал огромный фестиваль в Бухаресте, туда собираются лучшие оркестры, замечательные музыканты. Там я на закрытии сыграл его "Каприччио", которое он не закончил, а закончил другой композитор. Очень трудное, виртуозное, замечательное, я считаю, очень редко исполняемое. Я первый, по-моему, не румын, который это сыграл.
Елена Рыковцева: Но русских в большой музыке очень много. Вы все время упоминаете русские имена, когда говорите: я поехал в Брюссель учиться к этому, я даю концерты с тем.
Дмитрий Ситковецкий: Только что, буквально неделю назад, я был в Лондоне на вечере у замечательной четы Игоря и Натальи Цукановых, они помогают фонду Захара Брона, его академии. Там играли две очень маленькие и невероятно талантливые девочки, одна из Ямайки, я вообще не знал, что там есть скрипачи, но она давно уже живет в Испании, и еще японка. И потом Вадик Репин вышел, он тоже специально прилетел для этого. А я Вадика знаю, ему было 15 лет, Максиму было 13, когда я с ними впервые познакомился. Школа Брона важна. Замечательно преподает Борис Кушнир, он постарше меня, но тоже из Московской консерватории. Прекрасные педагоги.
Елена Рыковцева: Здесь актер может замечательно играть в театре много лет, быть обожаемым определенной группой зрителей, но когда он снимется в каком-нибудь тупом сериале, вдруг вал на этот спектакли, билеты вырастают до астрономических цен, потому что теперь его знают все и идут не на Достоевского, а идут ровно на этого актера. В какой мере вам на Западе нужна такая же известность, светиться лицом, насколько это нужно?
Дмитрий Ситковецкий: И да, и нет. Потому что все-таки мы не поп-артисты. Там нужно все время светиться, там нужно все время что-то делать, потому что искусство довольно быстро стареющее. Мы играем в лучших своих проявлениях вечную музыку. Потому что музыка Баха, которая была написана в 18 веке, она и сегодня востребована, еще больше, чем при его жизни. При его жизни он был совершенно забыт, его сыновья имели значительно большую популярность, чем сам Бах. Поэтому мы занимаемся вечными ценностями. Но, конечно, они были рок-звездами абсолютно. Например, недавно я играл в Веймаре – это сердце немецкой культуры 19 века, Гете, Шиллер, Лист жил, к нему на паломничество ездили все абсолютно. Там играл как раз Баха, довольно знаменитую аранжировку, транскрипцию вариаций, которые сейчас играют по всему миру. Я обратил внимание, что в этом очень старом дворце веймарского принца, очевидно, этой семье тысяча лет, не вчера они родились, там стояли два рояля. Я подошел, посмотрел, эти рояли были сделаны в 1848 году в Марселе для Листа. Представьте себе, они по морю проплыли в Одессу, в Одессе он сыграл концерт, потом перевезли в Киев, потом дальше. Причем делали это французы и еще с английской техникой. Если представить, как ездили тогда играть концерты пианисты, как перевезти рояль. Вот это очень интересно. Они были, конечно, рок-звезды. Даже певица Патия, когда она приехала в Венецию, там была процессия гондол, ее встречали так, как потом Майкла Джексона или Мадонну. Тогда это было, потому что не было альтернативы, не было популярного жанра.
Елена Рыковцева: Не было Майкла Джексона.
Дмитрий Ситковецкий: Во-первых. А с другой стороны Брамс очень дружил и восхищался Иоганном Штраусом. В этот момент из Вены эти два жанра пошли немножко своим путем, потому что писал оперетты, изумительные вальсы – вот это началась легкая музыка. А Брамс на знаменитом вальсе Штрауса, там написано "Композитор Иоганн Штраус", написал: "К сожалению, не Иоганнес Брамс". Поэтому они к друг другу с уважением и пониманием относились.
Елена Рыковцева: Мы останавливаемся на том, что вы не так остро нуждаетесь в этой раскрутке. Хотя, мне кажется, Михаил Барышников вам жаловался, что ни одна его роль в театре не принесла такой успех, как "Секс в большом городе".
Дмитрий Ситковецкий: Мы с ним ходили по Нью-Йорку, он именно так сказал. Я говорю: "Смотри, тебя узнают, хоть ты и накрываешься кепкой". Он говорит: "Да, из-за этого чертова сериала. Всю жизнь танцевал, а знают меня только по этому".
Елена Рыковцева: Вы придерживаетесь точки зрения, что лучше, когда в лицо все-таки не знают, чтобы не мучили?
Дмитрий Ситковецкий: Я считаю, что это колоссальная проблема, когда вас везде узнают. Я страшно люблю свою анонимность. Вы знаете, когда приходят, как-то на меня смотрят, может где-то меня видели, но не знают точно, кто я – вот это замечательно. Я могу пойти, никто за мной не будет бежать. А так не дадут поесть в ресторане, будут все время следить. Зачем, кому это нужно?
5. ПОДПИСАНТЫ
Елена Рыковцева: Хорошо, что вы согласились на канал "Культура", а не в русский сериал. Если позовут на НТВ, не сдайтесь. Я спрошу немножко про политику, потому что она связана в какой-то мере с музыкой сейчас. В связи с этой историей осложнилась жизнь российских музыкантов некоторых, которые стали подписывать по просьбам Министерства культуры письма на тот момент в поддержку присоединения Крыма. Украина обиделась, украинские зрители обиделись и не только украинские. Даже у Валерия Гергиева появились очень большие проблемы в Германии, он там отстаивал свое право работать еще какое-то количество времени, по-моему, у него не закончились эти бодания с немцами. Денис Мацуев оказался нежеланным гостем в Киеве. Что вы об этом думаете, стоила ли игра свеч, или может быть надо было отказываться в таких случаях?
Дмитрий Ситковецкий: Я не могу никому советовать, но мне кажется, что если посмотреть на историю музыкантов или деятелей культуры, когда они приходят на помощь, и я участвовал в таких вещах, когда кому-то плохо, когда кому-то надо помочь.
Елена Рыковцева: Я тоже понимаю коллективные письма только в этом случае.
Дмитрий Ситковецкий: И письма, и концерты, и сбор идет кому-то. Совершенно знаменитый был концерт в 1985 году, помните, когда Африке помогали, все звезды бесплатно. Естественно, они получили свою рекламу. Но когда надо помочь, тут музыканты, у каждого есть друзья, или родственники, или знакомые, или коллеги, которые попали в эту жуткую ситуацию на Украине. Но если бы они выразили без всяких политических, лучше всего, когда музыканты не влезают в политику, потому что мы недостаточно хорошо это понимаем. Хотя у нас общее впечатление о мире более объективное, потому что мы везде бываем, и я вижу это просто своими глазами. Если бы они выразили свою солидарность с жутким положением своих коллег на Украине, я бы их понял, и такое письмо было бы хорошо встречено.
Елена Рыковцева: Вы имеете в виду бедным?
Дмитрий Ситковецкий: Нет, своим коллегам, которые оказались между огнем. Когда пушки стреляют, музы молчат. Я помню, в советское время было подписано письмо, осуждали израильского агрессора, "шестидневную войну", и тогда вдруг вышли деятели культуры, и всех совершенно шокировало, что Элина Быстрицкая оказалась еврейкой – это было большое разочарование, конечно.Как так – "Тихий Дон" и еврейка? Это советское время. Что значит общая поддержка? Я не совсем понял, зачем нужно было именно такого рода письмо. Я бы в принципе коллективные письма не стал подписывать. Но я здесь не живу, поэтому я никого не осуждаю.
Елена Рыковцева: Это нужно власти, потому что она может быть была не совсем уверена в своих действиях, потому что есть люди, которые воспринимают это как аннексию, есть люди, которые считают, что оттяпали у братской Украины кусок ни за что, ни про что. Нужна была ей поддержка. И всегда интеллигенция та сила, в которой нуждается власть, что эти популярные, уважаемые люди поддерживают наши действия.
Дмитрий Ситковецкий: Но с другой стороны совершенно ясно, что те, кто подписали, они должны были это сделать, не могли не подписать, потому что они получают президентские гранты, субсидии, и я их абсолютно не осуждаю. Легче всего сказать: видите, не надо было. То, что сейчас происходит, не понимая всей ситуации, это не совсем все просто. Есть люди, которые этого не сделали, есть люди, с которыми невозможно было связаться, я не все имена из своих знакомых или коллег увидел. Не в этом дело. Есть люди, которые это сделали абсолютно по убеждению.
Елена Рыковцева: Карен Шахназаров на каждой прямой линии с президентом говорит: да, я так думаю.
Дмитрий Ситковецкий: Есть целый ряд людей, которые так же считают. Чем больше мнений, тем больше есть возможность высказать свое. Но когда это мнение оказывается одно, тогда, конечно, вариантов меньше.
Елена Рыковцева: Музыкант, он не думает в этот момент, что он теряет свою аудиторию. Он не просчитывал последствия того, что его не захотят больше там видеть?
Дмитрий Ситковецкий: Нет, я думаю, что в этот момент есть цепная реакция. Вы видите там имена своих коллег и чувствуется, к сожалению, какое-то чувство – а вдруг я потеряю здесь. Думают о том, что потеряют здесь, не думают о том, что потеряют там. Где аукнется и где откликнется – это разные вещи. За все, к сожалению, в жизни надо платить.
Елена Рыковцева: Я была в командировке на Украине, спрашивала: это правда, что вы их не принимаете? Мне казалось немножко странно, что это может быть какая-то игра. Нет, они очень серьезно говорят: для нас эти люди больше не существуют. Я видела афиши, которые перечеркнуты, и написано, что гастроли отменены, потому что этот человек из списка подписавших. Это чистая правда. Они абсолютно серьезно отнеслись. Вы можете понять такую публику, которая выбрасывает кумира, потому что он выразил такую политическую позицию, поддержку своему правительству в войне?
Дмитрий Ситковецкий: Я считаю, что это тоже, я не могу ни в коем случае их осуждать, я не знаю их ситуацию, потому что я там не был с 2006 года, как раз когда снимался фильм "Тяжелый песок", где я снялся в двух сериях. Я был в Киеве, в Чернигове. У меня вообще папа из Киева. Вообще, у кого там нет родственников? Это даже не двоюродные братья, родные во многом получается.
Елена Рыковцева: В этом и проблема, что Россия воспринимает как свое – это наша страна.
Дмитрий Ситковецкий: После Второй мировой войны были люди, которые невероятно резко отзывались о Менухине, который поехал сразу в Германию и выступал с Фуртвенглером, которого денацифицировали, естественно, он был главный дирижер Берлинской филармонии. А Хейфец, который вообще был в стороне от политики, он сыграл сонату Штрауса в Израиле, его ударили после концерта в плечо. Потому что пришел человек с номерами из лагеря смерти, который вышел, сказал: "Ты играешь Штрауса". На самом деле надо это все знать, это эмоции. Как я могу понять человека, который сидел в лагере, если мы сами не сидели, мы не представляем, что это такое. Но семья Штрауса и вообще позиция самого Штрауса – это я знаю лично, я провел три часа с его внуком. У Штрауса была невестка, то есть мать этого человека, с которым я разговаривал, она была еврейка. И во многом он принял эту позицию практически министра культуры Третьего Рейха, чтобы ее не сослали. Кто это знает? А Штраус уже сразу воспринимался как фашист, конечно, потому что он был официальный и так далее. Есть масса деталей. При том он сказал, что мой дед, безусловно, был оппортунистом. И вот это не надо забывать. Исполнители в принципе все по своей сути оппортунисты, потому что исполнители живут сегодня. Мы не можем сказать как писатели, как композиторы: нас будут потом играть, нас будут потом читать. Если нас сегодня не слушают – мы умираем. Поэтому по натуре, по существу своей профессии, к сожалению, вся моя братия исполнительская все оппортунисты. А потом Яша Хейфец получает удар от публики за то, что он играл сонату Штрауса. Как оценить эту ситуацию?
Елена Рыковцева: Перемололось все-таки, какое-то время должно пройти.
Дмитрий Ситковецкий: Я жил в Германии 5 лет, такой страны второй нет, которая сделала столько для вымаливания своих грехов на протяжении 60 лет. Не было дня или недели, чтобы не было передач на главных телевизионных каналах. Столько, сколько сделали немцы, чтобы извиниться.
Елена Рыковцева: Покаяние безграничное.
Дмитрий Ситковецкий: А какие страны еще такое делали? Америка когда-нибудь это делала? А Англия, великая империя? А Россия? О чем мы говорим? В этом плане у Германии надо учиться.
6. МУЗЫКА
Елена Рыковцева: Вы не думали о том, что сейчас, когда заходит в тупик эта ситуация, она очень страшная, кровавая, в ней разобраться невозможно, кажется, что это на долгие годы затянется, вы не думали о том, как эту формулу "искусство спасет мир" можно было бы применить к этой ситуации, что могли бы сделать люди искусства, конечно, они не миротворческие войска ООН, я понимаю, но какой-то вклад в разруливание этой ситуации внести? Что тут можно сделать?
Дмитрий Ситковецкий: Когда мне рассказывают о симфоническом оркестре или ансамбле, скажем, особенно симфонический оркестр – это же удивительное достижение нашей цивилизации, может быть самое большое. Я вам сейчас в двух словах объясню. Это единственная ситуация, при которой не играет роли ни возраст, ни раса, ни религия, ни язык, на котором вы говорите, ни ваши семейные взаимоотношения, откуда вы вышли, хороший вы человек или нехороший вы человек, разговариваете вы между собой или нет. Вы садитесь и без единого слова, если это великое сочинение музыки и хороших собрали музыкантов, еще хороший стоит дирижер, вдруг происходит чудо, что все эти совершенно разношерстные люди, которые между собой вообще не ладят, не общаются некоторые из них, как мы знаем, в оркестрах бывает, которые видят друг друга каждый день, вдруг они приподнимаются и входят в такую сферу, в которую ни один из них индивидуально попасть не может. Это же чудо. И это продолжается в массовом порядке. Вы мне назовите еще одну область, в которой в нашей цивилизации со времен древних греков такое возможно?
Елена Рыковцева: Конечно, не соображу.
Дмитрий Ситковецкий: Поэтому чудо музыки существует, поэтому исцеление души и этих ран. Толстой сказал, что если бы вся цивилизация погибла, он бы не очень переживал, единственное, что ему было бы жалко – это музыку. Он понимал немножко в этом деле. Я недавно делал программу о "Крейцеровой сонате" – невероятная история. Я вам сейчас немножко расскажу – это просто фантастика.
Елена Рыковцева: Как же она конкретно может спасти, физически?
Дмитрий Ситковецкий: Например, говорят: почему дирижеры так долго живут? Я, например, чисто физически это понимаю. Потому что мы находимся в эпицентре энергии. Представляете, сто человек оркестр, даже 50, даже если 20, вот эта вся энергия концентрируется на этом маленьком эпицентре дирижере. И вы еще владеете, настоящие мастера владеют временем, они не только ноты прекрасно, точно играют, они умудряются растянуть время и сжать его. Вот это мастера настоящие, высокие мастера. Музыка не состоит только из звуков, музыка состоит из воздуха между нотами. И те, которые владеют невидимыми совершенно, незримыми, неслышными паузами, как великие актеры, как они держат паузу, вот это искусство. Это эфемерное, его невозможно как чашку поставить на стол. Там это все передается абсолютно без единого слова от моего сердца к вам, от моей головы к вам, от моей души к вам и так далее. Почему придумали, кому вообще нужна эта музыка, если все можно объяснить словами? Нет, есть вещи, которые словами не объяснишь. И говорить о музыке, о содержании музыки невозможно. Можно говорить вокруг нее. Я вам могу рассказать историю "Крейцеровой сонаты", я вам могу рассказать еще какие-то истории, но о чем это, я говорить не буду. Что вам приходит в голову в эту минуту, а о чем я думаю, вам не надо думать.
Елена Рыковцева: Это необязательно совпадет.
Дмитрий Ситковецкий: Совершенно не совпадет. Как-то у Гилберта спросили, великий актер Джон Гилберт, он читал монологи Шекспира, спектакль одного актера – гениально. Один голос чего стоил, вы впадали в транс, только слыша его голос. Он так всегда по залу водил взгляд, из одной стороны потом в другую, читая эти монологи. У него кто-то спросил: "Сэр Джон, о чем вы думаете во время спектакля?". Он говорит: "О чем я думаю? Я считаю пустые места". Потому что в то время оплата зависела от публики. Никогда не спрашивайте у профессионала, о чем он думает, совершенно не играет никакой роли.
Елена Рыковцева: И скажут правду еще к тому же.
Дмитрий Ситковецкий: Я думаю, он, конечно, посмеялся, но это замечательно. Поэтому не надо никогда спрашивать. Возвращаясь, о музыке, о существе музыки говорить нельзя, потому что она и существует для того, что нельзя выразить словами.
Елена Рыковцева: Но музыканты на войне что могут сделать?
Дмитрий Ситковецкий: Вы знаете, к столетию Дмитрия Шостаковича недавно ушедший Александр Ивашкин, замечательный виолончелист, деятель музыкальный, жил в Лондоне последние лет 15, я с ним дружил. Он был большой подвижник музыки. Он нашел, откопал песни военных лет Шостаковича для скрипки, виолончели и голоса. И замечательно в будущем большая звезда Марина Поплавская, Саша на виолончели, я на скрипке это играли. Он брал знаменитые русские романсы, песни и перекладывал для фронта. Приезжал самосвал – это уже была сцена. Естественно, какой там рояль, его не довезти. Была скрипка, виолончель и певица. И вот так они объезжали фронт во время Второй мировой войны. Вот как он писал песни военных лет. Это совсем не его музыка, он знаменитые песни аранжировал. Вот вам пожалуйста. Для солдат, многие из них не возвращались на следующий день с боя, это был последний может быть глоток чего-то такого, согревалась их душа во всяком случае. Поэтому музыка, конечно, играет, и может играть, и должна по идее играть в обществе очень значительную роль. Но ее трудно измерить, потому что она эфемерна. Нельзя налить и сказать – вот это поллитра. Сколько стоит симфония Гайдна? Да нисколько она не стоит. Она стоит 10 рублей, чтобы купить партитуру. Вы можете написать такую симфонию? Нет, конечно. Она не имеет цены, она бесценна, потому что никто так написать симфонию не может такую же. Но с другой стороны сама партитура остается на столе, она еще молчит, ее надо к жизни, ее нужно оживить. Вот тут-то душа исполнителя вступает.
Елена Рыковцева: Сегодняшняя война по вашей семье прошла как-то? Вы знаете, что в России просто раскол по семьям пошел такой абсолютно очевидный, люди разводятся, не разговаривают, не общаются, ссорятся. Очень тяжело она прошла именно по родным людям. Как-то вас коснулась сама по себе история?
Дмитрий Ситковецкий: Безусловно, есть друзья, которые хотят обсуждать эту тему, я стараюсь не со всеми эту тему обсуждать. Во-первых, я давно живу на Западе, я наблюдатель скорее. Я не хочу ни в коем случае своих коллег, которых я знаю, многих я там увидел в этом списке, у меня старые с ними истории, я не могу вдруг все это перечеркнуть только из-за одной подписи, которая была сделана скорее всего из-за нажима, кто знает. Для меня это неоднозначно. Есть другие вещи. Я вам рассказывал на этом примере, что далеко не все музыканты должны соответствовать по-человечески своему уровню. Есть выдающиеся музыканты, которыми я предпочитаю восхищаться на расстоянии. Потому что вблизи они бывают настоящие монстры и чудовища. Мы знаем, что и великие композиторы не были как сахар. Один был, очевидно, ближе всех к ангелу – это был Мендельсон. Столько, сколько он помогал другим и то, что он открыл Баха для всех нас, Баха бы мы не знали, если бы не Мендельсон, сколько он играл музыки других композиторов, такого вообще не было. А должен был быть избалованный, богатый сын банкира.
Елена Рыковцева: В итоге он сегодня был бы самым хорошо зарабатывающим, с учетом того, сколько раз исполняется его произведение.
Дмитрий Ситковецкий: На каждой регистрации брака. У него задачи были совершенно другие, он этим не страдал. Он был из замечательной семьи философа огромного, первого еврея, которого приняли как настоящего, полноценного гражданина города Берлина – это был его дед, выдающийся философ. К нему ходили знаменитые философы, писатели. Он преподавал в 80 лет обязательно в 7 утра, потому что потом он уставал, ему уже было трудно. Отец его был удивительный человек тоже. Он женился на его будущей маме, она была красавица, а у отца был такой горб, и он не очень был красив, отец Мендельсона. Мне это рассказал шведский дирижер в Лейпциге, там есть архив Мендельсона в доме, где он жил, я там был, конечно. Он вычитал удивительное письмо, где история такая, что он сделал ей предложение, а она ему отказала. Он ей написал такое письмо: "Вы знаете, мне приснился сон и в этом сне Бог раздавал горбы, и он уже собирался вам его отдать, но я попросил его отдать мне". Она вышла за него замуж.
Елена Рыковцева: Боже мой, фантастическая история.
Дмитрий Ситковецкий: Вот такие были люди.
Елена Рыковцева: Как нам повезло, что мы на ней будем заканчивать. Давайте сориентируем нашу аудиторию на время выхода в эфир ваших передач.
Дмитрий Ситковецкий: 16, 17, 18 числа. Насколько я знаю, это в 17:15, но надо еще проверить. На канале "Культура" каждый день, начиная с Евгения Кисина, заканчивая Беллой Давидович.
Елена Рыковцева: Я почему-то уверена, что все, кто нас услышит, захотят посмотреть ваши беседы с вашими друзьями и, главное, с мамой.
Дмитрий Ситковецкий: Во всяком случае, первая проба пера будет.
Елена Рыковцева: 4 передачи со своими знаменитыми друзьями, коллегами, включая маму. Давайте, Дмитрий, начнем с этих передач, когда они выйдут, о чем они будут и кто эти люди, с которыми вы пробуетесь?
1. ТЕЛЕВИДЕНИЕ
Дмитрий Ситковецкий: На канале "Культура" 16, 17, 18 и 19, четыре дня подряд, пойдут передачи, которые называются "В гостях с Дмитрием Ситковецким", то есть со мной. Это цикл, который составляли мы вместе с Марго Кржижевской, продюсером этого проекта, и с Катей Ливергант, которая шеф-редактор. Друзья мои не живут в России, это 40-минутная передача – это портрет музыканта и разговор со мной, не просто интервью журналиста, а интервью знакомого им человека, я не говорю, конечно, про свою маму, которую я знаю всю жизнь – это особый случай. Первая передача будет с Евгением Кисиным. Женю я знаю с 1990 года, когда он приехал ко мне на фестиваль в Финляндию, ему было 19 лет.
Елена Рыковцева: Мы знаем его гораздо раньше, потому что он реальная знаменитость, настоящая.
Дмитрий Ситковецкий: Сейчас я его встречаю часто в Нью-Йорке, летом на фестивале, кстати, где была сделана эта передача. Вторая передача с Барбарой Хендрикс – это знаменитая певица, родом из Америки, из Арканзаса, из глубинки. Мы с ней часто очень выступали, ездили в турне. Прошлым летом она приехала на 20-летие фестиваля в Швейцарии, и там был снят с ней этот фильм, интервью, показывают ее в разные годы, даже джаз когда она поет. Третья передача с моим давним другом и коллегой Мишей Майским, с которым мы знакомы и выступаем с 1979 года, 35 лет мы дружим, выступаем вместе. Он очень много интересного рассказывает о своих двух великих учителях – о Мстиславе Ростроповиче и Григории Пятигорском. Четвертую программу с мамой мы снимали, с Беллой Давидович. Это было сделано в Нью-Йорке прошлой осенью к ее 85-летию.
Елена Рыковцева: Интересно вам было поговорить со своей мамой?
Дмитрий Ситковецкий: Безусловно, потому что есть вещи, которые, я считаю, должны остаться как документы. Она рассказывает и показывает на своем рояле кусочки своего первого сочинения, которое она подобрала, когда ей было три года – это вальс Шопена. Потом в пять лет ее принимали в Центральную музыкальную школу в Баку. Она показывает какие-то приемы, которым ее учил Константин Николаевич Игумнов, когда она к нему первый раз поехала в 1940-41 году. Потом, пришлось, конечно, вернуться, эвакуация была во время войны. Потом она опять вернулась к нему, занималась. Она говорит о Флиере, показывает замечательные документальные кадры, когда они вместе – Игумнов и Флиер, это еще 1940 года фильм! Потом показывают ее на конкурсе Шопена в Варшаве в 1949 году. К счастью, польское телевидение сохранило кадры, где моя мама в возрасте 21 года. Моей дочке уже 24, а маме там 21. Она играет там. Речь, конечно, идет о моем великом отце, гениальном скрипаче Юлане Ситковецком, который ушел очень рано – в 32 года.
Елена Рыковцева: Даже до того, как вы сделали выбор инструмента?
Дмитрий Ситковецкий: Безусловно. Собственно, инструмент был выбран за меня, чтобы я продолжал традицию. Я бы, наверное, стал композитором, если бы он был жив, я бы не стал ни в коем случае скрипачом. И показываем уникальные кадры, единственное, что существует на видео, то, что осталось – "Песня без слов" Чайковского, это тоже есть в этом фильме. В каждом фильме есть какие-то уникальные материалы, документы. И естественно, у нас разговор накоротке, я могу спросить каждого из своих субъектов вещи, которые знаю только я. Мы дружим домами с семьей Майского, я знаю его двоих детей возраста моей дочки. Там чудные кадры есть, когда мы играли в 1992 году, наши дети были совсем еще маленькие. И потом их показывают большими. Теперь у него другая семья, у него пять детей, он большой отец, страшно любит своих детей. Вся жизнь перед глазами. Он вспоминает самое начало в Риге. Рига был удивительный город, во время Советского Союза оттуда вышло невероятное количество талантов таких состоявшихся, больших.
Елена Рыковцева: Музыкальных.
Дмитрий Ситковецкий: Музыкальных и танцоров. Не надо забывать, что Миша Барышников, который сидел за одной партой с Мишей Майским 7 лет, и Александр Годунов вышли тоже из Риги. А среди музыкантов очень много – Гидон Кремер, Олег Коган, Филипп Хишхорн и так далее.
Елена Рыковцева: Раймонд Паулс, не говоря.
Дмитрий Ситковецкий: Это мы не говорим – это свой. Но кто оттуда вышел, и кто стал действительно мировыми знаменитостями – это эти, кого я назвал. И поэтому интересно, что именно в советский период в Риге был расцвет.
Елена Рыковцева: Почему, спрашивается?
Дмитрий Ситковецкий: Вы знаете, это сочетание того, когда Латвия стала советской после войны, туда очень много приехало. Так отец Миши Майского после войны приехал на работу, остался жить. У Миши Барышникова отец был офицер. Туда очень многих заселяли. Место красивое, хорошее, его надо было после войны восстанавливать. Потом они пустили корни. И там были замечательные педагоги, в той же Центральной школе, музыкальные были педагоги прекрасные, балетный класс был отличный. Потом они ехали либо в Петербург чаще всего, либо в Москву.
2. ГЕНЫ
Елена Рыковцева: Вы с точки зрения медицины не изучали: как так получается – вы в четвертом поколении музыкант, у вас уже пятое поколение выросло. Вы не разбирались, что за гены специальные музыкальные существуют в природе?
Дмитрий Ситковецкий: С точки зрения медицины трудно сказать. Я думаю, что вообще если человек, можно сказать эмбрион, еще в утробе мамы слышит все время музыку, причем определенную музыку, в моем случае это классическая… Например, моя дочка реагирует на Первый концерт Прокофьева с особым воодушевлением, потому что когда моя жена была на шестом, наверное, месяце, мы были в Израиле, я играл с Израильской филармонией 9 раз этот концерт, она каждый раз была, естественно, на концерте. Поэтому моя дочка знает этот концерт очень хорошо. Когда я был в утробе своей мамы, есть, например, место в концерте Бетховена, она мне потом рассказала, я всегда реагировал особенно активно, когда я ее даже отодвинул от рояля. Какое-то место мне очень понравилось, она почувствовала, что она отодвигается от инструмента, потому что она была уже с животом. После этого папа мой страшно испугался: все, больше не надо выступать, делай паузу, пока не родишь. Потому что я очень возбудился в каком-то моменте, я знаю точно, какой это момент – в третьей части Первого концерта Бетховена. Поэтому дети слышат, даже не дети, а еще не родившиеся.
Елена Рыковцева: Невозможно, чтобы прервалась эта династия, потому что они все время что-то играют, эти беременные родители.
Дмитрий Ситковецкий: Конечно. И до, и после рождения, моя жена пела оперные спектакли через 6 недель после рождения дочки. Музыкант – это не профессия, это вас избирает кто-то сверху, Бог или природа, во что вы верите. Вас избрали, вы избранный человек. Потому что это невероятное счастье заниматься всю свою жизнь своим любимым делом и за это тебе еще платят иногда или постоянно. Во всяком случае, это редкое счастье, когда человек занимается своим любимым делом.
3. ВЕРТИКАЛЬ
Елена Рыковцева: Я бы хотела поговорить о карьере, об успехе, о критериях этого успеха. Потому что очень много ругают эстраду, что они законсервировались, невозможно смотреть эти "Огоньки", одни и те же. Если посмотреть в России классическую музыку, тоже, честно говоря, за каждым закреплена ступенечка. Вот дирижер – есть Гергиев, есть Башмет, есть Мацуев, есть Спиваков. Выстраивается такая вертикаль, которую возглавляет некий паровоз и вагончиков за ним уже не видно.
Дмитрий Ситковецкий: Вы знаете, это специфика, к сожалению, системы вообще в России. Сейчас это особенно заметно. У вас вертикальная система. И те самые имена, которые вы назвали – это единственные имена, которые и звучат. Я не знаю другой страны, в которой такие вещи возможны. Потому что есть везде свои собственные герои. Я часто, например, ездил играть в Америке в город Сиэтл, хороший там оркестр, чудный зал. Мне главный дирижер говорил: на тебя ходит публика, тебя там знают, и ты собираешь больше народу, чем более известные, более раскрученные имена. Это нормально. Потому что в каких-то местах кого-то предпочитают. Не должно быть таких официальных лиц, которые представляют собой целую профессию – это ненормально, это невозможно.
Елена Рыковцева: Но это существует.
Дмитрий Ситковецкий: Это у вас здесь существует. Огромная страна с огромным количеством талантов. Это неправильно, потому что многие из-за этого перемещаются. В советское время это объяснялось очень просто, потому что существует табель о рангах, существует Ойстрах, Коган, а потом все остальные из скрипачей. Либо Рихтер, Гилельс, а потом все остальные. Тоже вертикаль. Потом еще звания давали: народный СССР, надбавка за мастерство, какие-то вещи вспоминаются советские. Это все, к сожалению, поменяло форму, но не ушло содержание, мне так кажется.
Елена Рыковцева: По крайней мере, для молодого человека получается, что если он не уезжает на Запад, он должен в этой системе смириться со своей кочкой, со своим пеньком.
Дмитрий Ситковецкий: И это абсолютно неправильно. Потому что в итоге, что такое карьера? Карьера – это очень странное понятие, между нами. На самом деле, по-моему, Толстому задали вопрос: что такое гениальный писатель? Каждый человек может написать одно замечательное письмо, каждый хороший писатель напишет одну хорошую книгу. А что такое гений? Это как вол, который тянет свою лямку всю свою жизнь и только в конце жизни или скорее после его смерти можно посмотреть и сказать: да, вот по тому, что он создал, по сумме его можно назвать гением. Сейчас, когда мы читаем "Войну и мир" или "Анну Каренину", ясно, что это работа гения, совершенно стопроцентного писательского гения. Можно соглашаться с Толстым, с его философией или вообще ее не принимать, но это работа абсолютно гениального писателя. Иногда это бывает сразу ясно, а иногда это потом. Есть такой совершенно неизвестный в народе для публики скрипач Иосиф Хасид, после которого осталось 25 минут записи, вот и все. Крейслер о нем сказал: такие таланты как Хейфиц рождаются раз в сто лет, а как Хасид раз в двести. Талант невероятный. Очевидно, его психика, его нервная система не выдержала такого таланта. Человек к 21 году был психически.
Елена Рыковцева: Человек, не переживший свой талант.
Дмитрий Ситковецкий: Вы знаете, это вполне реальная вещь. Я с людьми похожего плана встречался и встречаюсь до сих пор. Потому что есть люди, совершенно не приспособленные к такого рода цыганской жизни, как моя. Сейчас июнь месяц, прошло 5 месяцев, а я уже был 4 раза в Америке. Это надо иметь невероятную физическую выносливость и какую-то определенную крепкую психику, чтобы перестаиваться, чтобы с людьми налаживать контакт. Я много дирижирую, если я в Белграде, я общаюсь с сербским оркестром, если я в Японии, я общаюсь с японцами и так далее.
Елена Рыковцева: Никто вас сейчас не пожалеет, потому что скажут, что востребованы. Это единственный вывод, который сделают из ваших поездок. В 1977 году вы – остались?
Дмитрий Ситковецкий: Нет, я уехал легально. У меня история довольно необычная, потому что в то время, если бы я просто пришел и подал на отъезд, меня бы моментально упекли в армию. Потому что мне 22 года было, когда я подавал на отъезд. Чтобы как-то не попасть в армию, мне посоветовали умные люди, это было время, когда были диссиденты настоящие, когда это вообще все было немножко иначе, чем сейчас. Это трудно для молодого поколения представить, в какой стране мы жили. Вспоминается все хорошее: как жаль, что нет такого, какая была Рига, сейчас там таких талантов нет. Это не значит, что у меня ностальгия по советскому времени, я хочу вернуться. Ни в коем случае. Потому что если вспомнить не только хорошее, то были страшные вещи. Для того, чтобы спокойно уехать легально как эмигрант, мне пришлось, например, лечь в больницу по нервным болезням на месяц, чтобы доказать им, что у меня воспаление нерва и что я играть на скрипке больше не могу. После этого мне дали в консерватории отпуск по состоянию здоровья на год. Это единственная ситуация, при которой меня исключить из консерватории не могли. И вот в это окно я должен был отменить все концерты. Я должен был поехать на конкурс в Брюссель, я уже был лауреатом международных конкурсов, я отказался от этой поездки. Вот это их убедило, что явно я не кошу. А на самом деле, конечно, я косил, у меня не было, слава богу, этой болезни. Я уехал без скрипки, без всего и начал все с начала там. Я рассчитывал, что мама, которая не собиралась уезжать, ее оставят в покое. Меня-то выпустили: он хочет, наверное лечиться, он не может играть, ему надо ехать. Поэтому меня выпустили, но ей все-таки потом закрыли Запад. И ее таким образом вынудили уехать. К счастью, потому что у нее потом на Западе сложилась прекрасная карьера, хотя она выехала в 50 лет, а не в 22-23, как я.
Елена Рыковцева: Знаете, есть такая пошлая формула – талант всегда себе пробьет дорогу. В итоге пробил.
Дмитрий Ситковецкий: Чаще, но не всегда. Я знаю очень много случаев, когда удивительные таланты, но не пробивные, не контактные. Сейчас совершенно иначе воспринимается то, чем мы занимаемся. Часто приглашают, я чаще с Западом имею дело, приглашают тех, с кем приятно общаться. А может быть гениальный какой-то музыкант есть, с которым трудно общаться, как-то его не так хочется, потому что с ним больше возни. Это тоже существует, совсем все непросто.
Елена Рыковцева: То есть драм вы насмотрелись тоже в своей жизни русских, которые эмигрировали, не получается, ломаются судьбы, все это видели?
Дмитрий Ситковецкий: Если я вспомню, когда я приехал в Джульярд в 1977 году, первым человеком, который меня встретил, был Шломо Минц, невероятно знаменитый скрипач в то время. И какие тогда были герои, а сейчас практически никого не осталось, почти никого. Цукерман еще играет, два-три имени, в Нью-Йорке, я имею в виду.
Елена Рыковцева: Потому что не сложилось.
Дмитрий Ситковецкий: По разным причинам. Наша профессия такая, что нельзя остановиться в своем развитии. Потому что то, что было хорошо вчера, сегодня уже будет нормально, а завтра может быть не так хорошо.
4. РЫНОК
Елена Рыковцева: Вы сами говорили о том, что западный рынок тоже диктует свои законы. Он диктует вам, как развиваться. И вы не всю музыку можете играть, потому что она точно так же не будет востребована на этом концерте конкретном. Вас просто не пригласят, если вы будете играть то, что незнакомо, то, что не хочется сейчас слышать этой конкретной аудитории.
Дмитрий Ситковецкий: Правда. Но с другой стороны есть музыканты, которые настаивают на новом репертуаре и отстаивают. Гидон Кремер, например, впереди всех стоит в этом отношении. Он во многом способствовал популярности первоначально неизвестных на Западе композиторов, а теперь их знают все. Это был и Шнитке, это был Лурье, который забыт был после войны, Губайдулина и многие другие. Я в этом году, например, в своем не совсем молодом возрасте, я еще не такой совсем пожилой, но для скрипача у меня солидный возраст, я уже играю на скрипке много лет, я, тем не менее, как скрипач выучил, как дирижер я все время новый репертуар учу – это само собой, репертуар там бесконечный, но как скрипач я в этом году прибавил к своим более, чем 60 разных концертов. Это не считая камерного репертуара, не считая сонат. Как дирижер, у меня более 500 партитур за 20 лет. Через меня много музыки проходит. Но тем не менее, в этом году я выучил два совершенно новых для меня сочинения. Одно просто только что написанное, буквально две недели назад, в Оксфорде была премьера. Очень интересный композитор Нимрод Боренштайн написал для меня концерт. Я надеюсь, что у него будет дальнейшая жизнь. В сентябре я закрывал огромный фестиваль в Бухаресте, туда собираются лучшие оркестры, замечательные музыканты. Там я на закрытии сыграл его "Каприччио", которое он не закончил, а закончил другой композитор. Очень трудное, виртуозное, замечательное, я считаю, очень редко исполняемое. Я первый, по-моему, не румын, который это сыграл.
Елена Рыковцева: Но русских в большой музыке очень много. Вы все время упоминаете русские имена, когда говорите: я поехал в Брюссель учиться к этому, я даю концерты с тем.
Дмитрий Ситковецкий: Только что, буквально неделю назад, я был в Лондоне на вечере у замечательной четы Игоря и Натальи Цукановых, они помогают фонду Захара Брона, его академии. Там играли две очень маленькие и невероятно талантливые девочки, одна из Ямайки, я вообще не знал, что там есть скрипачи, но она давно уже живет в Испании, и еще японка. И потом Вадик Репин вышел, он тоже специально прилетел для этого. А я Вадика знаю, ему было 15 лет, Максиму было 13, когда я с ними впервые познакомился. Школа Брона важна. Замечательно преподает Борис Кушнир, он постарше меня, но тоже из Московской консерватории. Прекрасные педагоги.
Елена Рыковцева: Здесь актер может замечательно играть в театре много лет, быть обожаемым определенной группой зрителей, но когда он снимется в каком-нибудь тупом сериале, вдруг вал на этот спектакли, билеты вырастают до астрономических цен, потому что теперь его знают все и идут не на Достоевского, а идут ровно на этого актера. В какой мере вам на Западе нужна такая же известность, светиться лицом, насколько это нужно?
Дмитрий Ситковецкий: И да, и нет. Потому что все-таки мы не поп-артисты. Там нужно все время светиться, там нужно все время что-то делать, потому что искусство довольно быстро стареющее. Мы играем в лучших своих проявлениях вечную музыку. Потому что музыка Баха, которая была написана в 18 веке, она и сегодня востребована, еще больше, чем при его жизни. При его жизни он был совершенно забыт, его сыновья имели значительно большую популярность, чем сам Бах. Поэтому мы занимаемся вечными ценностями. Но, конечно, они были рок-звездами абсолютно. Например, недавно я играл в Веймаре – это сердце немецкой культуры 19 века, Гете, Шиллер, Лист жил, к нему на паломничество ездили все абсолютно. Там играл как раз Баха, довольно знаменитую аранжировку, транскрипцию вариаций, которые сейчас играют по всему миру. Я обратил внимание, что в этом очень старом дворце веймарского принца, очевидно, этой семье тысяча лет, не вчера они родились, там стояли два рояля. Я подошел, посмотрел, эти рояли были сделаны в 1848 году в Марселе для Листа. Представьте себе, они по морю проплыли в Одессу, в Одессе он сыграл концерт, потом перевезли в Киев, потом дальше. Причем делали это французы и еще с английской техникой. Если представить, как ездили тогда играть концерты пианисты, как перевезти рояль. Вот это очень интересно. Они были, конечно, рок-звезды. Даже певица Патия, когда она приехала в Венецию, там была процессия гондол, ее встречали так, как потом Майкла Джексона или Мадонну. Тогда это было, потому что не было альтернативы, не было популярного жанра.
Елена Рыковцева: Не было Майкла Джексона.
Дмитрий Ситковецкий: Во-первых. А с другой стороны Брамс очень дружил и восхищался Иоганном Штраусом. В этот момент из Вены эти два жанра пошли немножко своим путем, потому что писал оперетты, изумительные вальсы – вот это началась легкая музыка. А Брамс на знаменитом вальсе Штрауса, там написано "Композитор Иоганн Штраус", написал: "К сожалению, не Иоганнес Брамс". Поэтому они к друг другу с уважением и пониманием относились.
Елена Рыковцева: Мы останавливаемся на том, что вы не так остро нуждаетесь в этой раскрутке. Хотя, мне кажется, Михаил Барышников вам жаловался, что ни одна его роль в театре не принесла такой успех, как "Секс в большом городе".
Дмитрий Ситковецкий: Мы с ним ходили по Нью-Йорку, он именно так сказал. Я говорю: "Смотри, тебя узнают, хоть ты и накрываешься кепкой". Он говорит: "Да, из-за этого чертова сериала. Всю жизнь танцевал, а знают меня только по этому".
Елена Рыковцева: Вы придерживаетесь точки зрения, что лучше, когда в лицо все-таки не знают, чтобы не мучили?
Дмитрий Ситковецкий: Я считаю, что это колоссальная проблема, когда вас везде узнают. Я страшно люблю свою анонимность. Вы знаете, когда приходят, как-то на меня смотрят, может где-то меня видели, но не знают точно, кто я – вот это замечательно. Я могу пойти, никто за мной не будет бежать. А так не дадут поесть в ресторане, будут все время следить. Зачем, кому это нужно?
5. ПОДПИСАНТЫ
Елена Рыковцева: Хорошо, что вы согласились на канал "Культура", а не в русский сериал. Если позовут на НТВ, не сдайтесь. Я спрошу немножко про политику, потому что она связана в какой-то мере с музыкой сейчас. В связи с этой историей осложнилась жизнь российских музыкантов некоторых, которые стали подписывать по просьбам Министерства культуры письма на тот момент в поддержку присоединения Крыма. Украина обиделась, украинские зрители обиделись и не только украинские. Даже у Валерия Гергиева появились очень большие проблемы в Германии, он там отстаивал свое право работать еще какое-то количество времени, по-моему, у него не закончились эти бодания с немцами. Денис Мацуев оказался нежеланным гостем в Киеве. Что вы об этом думаете, стоила ли игра свеч, или может быть надо было отказываться в таких случаях?
Дмитрий Ситковецкий: Я не могу никому советовать, но мне кажется, что если посмотреть на историю музыкантов или деятелей культуры, когда они приходят на помощь, и я участвовал в таких вещах, когда кому-то плохо, когда кому-то надо помочь.
Елена Рыковцева: Я тоже понимаю коллективные письма только в этом случае.
Дмитрий Ситковецкий: И письма, и концерты, и сбор идет кому-то. Совершенно знаменитый был концерт в 1985 году, помните, когда Африке помогали, все звезды бесплатно. Естественно, они получили свою рекламу. Но когда надо помочь, тут музыканты, у каждого есть друзья, или родственники, или знакомые, или коллеги, которые попали в эту жуткую ситуацию на Украине. Но если бы они выразили без всяких политических, лучше всего, когда музыканты не влезают в политику, потому что мы недостаточно хорошо это понимаем. Хотя у нас общее впечатление о мире более объективное, потому что мы везде бываем, и я вижу это просто своими глазами. Если бы они выразили свою солидарность с жутким положением своих коллег на Украине, я бы их понял, и такое письмо было бы хорошо встречено.
Елена Рыковцева: Вы имеете в виду бедным?
Дмитрий Ситковецкий: Нет, своим коллегам, которые оказались между огнем. Когда пушки стреляют, музы молчат. Я помню, в советское время было подписано письмо, осуждали израильского агрессора, "шестидневную войну", и тогда вдруг вышли деятели культуры, и всех совершенно шокировало, что Элина Быстрицкая оказалась еврейкой – это было большое разочарование, конечно.Как так – "Тихий Дон" и еврейка? Это советское время. Что значит общая поддержка? Я не совсем понял, зачем нужно было именно такого рода письмо. Я бы в принципе коллективные письма не стал подписывать. Но я здесь не живу, поэтому я никого не осуждаю.
Елена Рыковцева: Это нужно власти, потому что она может быть была не совсем уверена в своих действиях, потому что есть люди, которые воспринимают это как аннексию, есть люди, которые считают, что оттяпали у братской Украины кусок ни за что, ни про что. Нужна была ей поддержка. И всегда интеллигенция та сила, в которой нуждается власть, что эти популярные, уважаемые люди поддерживают наши действия.
Дмитрий Ситковецкий: Но с другой стороны совершенно ясно, что те, кто подписали, они должны были это сделать, не могли не подписать, потому что они получают президентские гранты, субсидии, и я их абсолютно не осуждаю. Легче всего сказать: видите, не надо было. То, что сейчас происходит, не понимая всей ситуации, это не совсем все просто. Есть люди, которые этого не сделали, есть люди, с которыми невозможно было связаться, я не все имена из своих знакомых или коллег увидел. Не в этом дело. Есть люди, которые это сделали абсолютно по убеждению.
Елена Рыковцева: Карен Шахназаров на каждой прямой линии с президентом говорит: да, я так думаю.
Дмитрий Ситковецкий: Есть целый ряд людей, которые так же считают. Чем больше мнений, тем больше есть возможность высказать свое. Но когда это мнение оказывается одно, тогда, конечно, вариантов меньше.
Елена Рыковцева: Музыкант, он не думает в этот момент, что он теряет свою аудиторию. Он не просчитывал последствия того, что его не захотят больше там видеть?
Дмитрий Ситковецкий: Нет, я думаю, что в этот момент есть цепная реакция. Вы видите там имена своих коллег и чувствуется, к сожалению, какое-то чувство – а вдруг я потеряю здесь. Думают о том, что потеряют здесь, не думают о том, что потеряют там. Где аукнется и где откликнется – это разные вещи. За все, к сожалению, в жизни надо платить.
Елена Рыковцева: Я была в командировке на Украине, спрашивала: это правда, что вы их не принимаете? Мне казалось немножко странно, что это может быть какая-то игра. Нет, они очень серьезно говорят: для нас эти люди больше не существуют. Я видела афиши, которые перечеркнуты, и написано, что гастроли отменены, потому что этот человек из списка подписавших. Это чистая правда. Они абсолютно серьезно отнеслись. Вы можете понять такую публику, которая выбрасывает кумира, потому что он выразил такую политическую позицию, поддержку своему правительству в войне?
Дмитрий Ситковецкий: Я считаю, что это тоже, я не могу ни в коем случае их осуждать, я не знаю их ситуацию, потому что я там не был с 2006 года, как раз когда снимался фильм "Тяжелый песок", где я снялся в двух сериях. Я был в Киеве, в Чернигове. У меня вообще папа из Киева. Вообще, у кого там нет родственников? Это даже не двоюродные братья, родные во многом получается.
Елена Рыковцева: В этом и проблема, что Россия воспринимает как свое – это наша страна.
Дмитрий Ситковецкий: После Второй мировой войны были люди, которые невероятно резко отзывались о Менухине, который поехал сразу в Германию и выступал с Фуртвенглером, которого денацифицировали, естественно, он был главный дирижер Берлинской филармонии. А Хейфец, который вообще был в стороне от политики, он сыграл сонату Штрауса в Израиле, его ударили после концерта в плечо. Потому что пришел человек с номерами из лагеря смерти, который вышел, сказал: "Ты играешь Штрауса". На самом деле надо это все знать, это эмоции. Как я могу понять человека, который сидел в лагере, если мы сами не сидели, мы не представляем, что это такое. Но семья Штрауса и вообще позиция самого Штрауса – это я знаю лично, я провел три часа с его внуком. У Штрауса была невестка, то есть мать этого человека, с которым я разговаривал, она была еврейка. И во многом он принял эту позицию практически министра культуры Третьего Рейха, чтобы ее не сослали. Кто это знает? А Штраус уже сразу воспринимался как фашист, конечно, потому что он был официальный и так далее. Есть масса деталей. При том он сказал, что мой дед, безусловно, был оппортунистом. И вот это не надо забывать. Исполнители в принципе все по своей сути оппортунисты, потому что исполнители живут сегодня. Мы не можем сказать как писатели, как композиторы: нас будут потом играть, нас будут потом читать. Если нас сегодня не слушают – мы умираем. Поэтому по натуре, по существу своей профессии, к сожалению, вся моя братия исполнительская все оппортунисты. А потом Яша Хейфец получает удар от публики за то, что он играл сонату Штрауса. Как оценить эту ситуацию?
Елена Рыковцева: Перемололось все-таки, какое-то время должно пройти.
Дмитрий Ситковецкий: Я жил в Германии 5 лет, такой страны второй нет, которая сделала столько для вымаливания своих грехов на протяжении 60 лет. Не было дня или недели, чтобы не было передач на главных телевизионных каналах. Столько, сколько сделали немцы, чтобы извиниться.
Елена Рыковцева: Покаяние безграничное.
Дмитрий Ситковецкий: А какие страны еще такое делали? Америка когда-нибудь это делала? А Англия, великая империя? А Россия? О чем мы говорим? В этом плане у Германии надо учиться.
6. МУЗЫКА
Елена Рыковцева: Вы не думали о том, что сейчас, когда заходит в тупик эта ситуация, она очень страшная, кровавая, в ней разобраться невозможно, кажется, что это на долгие годы затянется, вы не думали о том, как эту формулу "искусство спасет мир" можно было бы применить к этой ситуации, что могли бы сделать люди искусства, конечно, они не миротворческие войска ООН, я понимаю, но какой-то вклад в разруливание этой ситуации внести? Что тут можно сделать?
Дмитрий Ситковецкий: Когда мне рассказывают о симфоническом оркестре или ансамбле, скажем, особенно симфонический оркестр – это же удивительное достижение нашей цивилизации, может быть самое большое. Я вам сейчас в двух словах объясню. Это единственная ситуация, при которой не играет роли ни возраст, ни раса, ни религия, ни язык, на котором вы говорите, ни ваши семейные взаимоотношения, откуда вы вышли, хороший вы человек или нехороший вы человек, разговариваете вы между собой или нет. Вы садитесь и без единого слова, если это великое сочинение музыки и хороших собрали музыкантов, еще хороший стоит дирижер, вдруг происходит чудо, что все эти совершенно разношерстные люди, которые между собой вообще не ладят, не общаются некоторые из них, как мы знаем, в оркестрах бывает, которые видят друг друга каждый день, вдруг они приподнимаются и входят в такую сферу, в которую ни один из них индивидуально попасть не может. Это же чудо. И это продолжается в массовом порядке. Вы мне назовите еще одну область, в которой в нашей цивилизации со времен древних греков такое возможно?
Елена Рыковцева: Конечно, не соображу.
Дмитрий Ситковецкий: Поэтому чудо музыки существует, поэтому исцеление души и этих ран. Толстой сказал, что если бы вся цивилизация погибла, он бы не очень переживал, единственное, что ему было бы жалко – это музыку. Он понимал немножко в этом деле. Я недавно делал программу о "Крейцеровой сонате" – невероятная история. Я вам сейчас немножко расскажу – это просто фантастика.
Елена Рыковцева: Как же она конкретно может спасти, физически?
Дмитрий Ситковецкий: Например, говорят: почему дирижеры так долго живут? Я, например, чисто физически это понимаю. Потому что мы находимся в эпицентре энергии. Представляете, сто человек оркестр, даже 50, даже если 20, вот эта вся энергия концентрируется на этом маленьком эпицентре дирижере. И вы еще владеете, настоящие мастера владеют временем, они не только ноты прекрасно, точно играют, они умудряются растянуть время и сжать его. Вот это мастера настоящие, высокие мастера. Музыка не состоит только из звуков, музыка состоит из воздуха между нотами. И те, которые владеют невидимыми совершенно, незримыми, неслышными паузами, как великие актеры, как они держат паузу, вот это искусство. Это эфемерное, его невозможно как чашку поставить на стол. Там это все передается абсолютно без единого слова от моего сердца к вам, от моей головы к вам, от моей души к вам и так далее. Почему придумали, кому вообще нужна эта музыка, если все можно объяснить словами? Нет, есть вещи, которые словами не объяснишь. И говорить о музыке, о содержании музыки невозможно. Можно говорить вокруг нее. Я вам могу рассказать историю "Крейцеровой сонаты", я вам могу рассказать еще какие-то истории, но о чем это, я говорить не буду. Что вам приходит в голову в эту минуту, а о чем я думаю, вам не надо думать.
Елена Рыковцева: Это необязательно совпадет.
Дмитрий Ситковецкий: Совершенно не совпадет. Как-то у Гилберта спросили, великий актер Джон Гилберт, он читал монологи Шекспира, спектакль одного актера – гениально. Один голос чего стоил, вы впадали в транс, только слыша его голос. Он так всегда по залу водил взгляд, из одной стороны потом в другую, читая эти монологи. У него кто-то спросил: "Сэр Джон, о чем вы думаете во время спектакля?". Он говорит: "О чем я думаю? Я считаю пустые места". Потому что в то время оплата зависела от публики. Никогда не спрашивайте у профессионала, о чем он думает, совершенно не играет никакой роли.
Елена Рыковцева: И скажут правду еще к тому же.
Дмитрий Ситковецкий: Я думаю, он, конечно, посмеялся, но это замечательно. Поэтому не надо никогда спрашивать. Возвращаясь, о музыке, о существе музыки говорить нельзя, потому что она и существует для того, что нельзя выразить словами.
Елена Рыковцева: Но музыканты на войне что могут сделать?
Дмитрий Ситковецкий: Вы знаете, к столетию Дмитрия Шостаковича недавно ушедший Александр Ивашкин, замечательный виолончелист, деятель музыкальный, жил в Лондоне последние лет 15, я с ним дружил. Он был большой подвижник музыки. Он нашел, откопал песни военных лет Шостаковича для скрипки, виолончели и голоса. И замечательно в будущем большая звезда Марина Поплавская, Саша на виолончели, я на скрипке это играли. Он брал знаменитые русские романсы, песни и перекладывал для фронта. Приезжал самосвал – это уже была сцена. Естественно, какой там рояль, его не довезти. Была скрипка, виолончель и певица. И вот так они объезжали фронт во время Второй мировой войны. Вот как он писал песни военных лет. Это совсем не его музыка, он знаменитые песни аранжировал. Вот вам пожалуйста. Для солдат, многие из них не возвращались на следующий день с боя, это был последний может быть глоток чего-то такого, согревалась их душа во всяком случае. Поэтому музыка, конечно, играет, и может играть, и должна по идее играть в обществе очень значительную роль. Но ее трудно измерить, потому что она эфемерна. Нельзя налить и сказать – вот это поллитра. Сколько стоит симфония Гайдна? Да нисколько она не стоит. Она стоит 10 рублей, чтобы купить партитуру. Вы можете написать такую симфонию? Нет, конечно. Она не имеет цены, она бесценна, потому что никто так написать симфонию не может такую же. Но с другой стороны сама партитура остается на столе, она еще молчит, ее надо к жизни, ее нужно оживить. Вот тут-то душа исполнителя вступает.
Елена Рыковцева: Сегодняшняя война по вашей семье прошла как-то? Вы знаете, что в России просто раскол по семьям пошел такой абсолютно очевидный, люди разводятся, не разговаривают, не общаются, ссорятся. Очень тяжело она прошла именно по родным людям. Как-то вас коснулась сама по себе история?
Дмитрий Ситковецкий: Безусловно, есть друзья, которые хотят обсуждать эту тему, я стараюсь не со всеми эту тему обсуждать. Во-первых, я давно живу на Западе, я наблюдатель скорее. Я не хочу ни в коем случае своих коллег, которых я знаю, многих я там увидел в этом списке, у меня старые с ними истории, я не могу вдруг все это перечеркнуть только из-за одной подписи, которая была сделана скорее всего из-за нажима, кто знает. Для меня это неоднозначно. Есть другие вещи. Я вам рассказывал на этом примере, что далеко не все музыканты должны соответствовать по-человечески своему уровню. Есть выдающиеся музыканты, которыми я предпочитаю восхищаться на расстоянии. Потому что вблизи они бывают настоящие монстры и чудовища. Мы знаем, что и великие композиторы не были как сахар. Один был, очевидно, ближе всех к ангелу – это был Мендельсон. Столько, сколько он помогал другим и то, что он открыл Баха для всех нас, Баха бы мы не знали, если бы не Мендельсон, сколько он играл музыки других композиторов, такого вообще не было. А должен был быть избалованный, богатый сын банкира.
Елена Рыковцева: В итоге он сегодня был бы самым хорошо зарабатывающим, с учетом того, сколько раз исполняется его произведение.
Дмитрий Ситковецкий: На каждой регистрации брака. У него задачи были совершенно другие, он этим не страдал. Он был из замечательной семьи философа огромного, первого еврея, которого приняли как настоящего, полноценного гражданина города Берлина – это был его дед, выдающийся философ. К нему ходили знаменитые философы, писатели. Он преподавал в 80 лет обязательно в 7 утра, потому что потом он уставал, ему уже было трудно. Отец его был удивительный человек тоже. Он женился на его будущей маме, она была красавица, а у отца был такой горб, и он не очень был красив, отец Мендельсона. Мне это рассказал шведский дирижер в Лейпциге, там есть архив Мендельсона в доме, где он жил, я там был, конечно. Он вычитал удивительное письмо, где история такая, что он сделал ей предложение, а она ему отказала. Он ей написал такое письмо: "Вы знаете, мне приснился сон и в этом сне Бог раздавал горбы, и он уже собирался вам его отдать, но я попросил его отдать мне". Она вышла за него замуж.
Елена Рыковцева: Боже мой, фантастическая история.
Дмитрий Ситковецкий: Вот такие были люди.
Елена Рыковцева: Как нам повезло, что мы на ней будем заканчивать. Давайте сориентируем нашу аудиторию на время выхода в эфир ваших передач.
Дмитрий Ситковецкий: 16, 17, 18 числа. Насколько я знаю, это в 17:15, но надо еще проверить. На канале "Культура" каждый день, начиная с Евгения Кисина, заканчивая Беллой Давидович.
Елена Рыковцева: Я почему-то уверена, что все, кто нас услышит, захотят посмотреть ваши беседы с вашими друзьями и, главное, с мамой.
