Как классическая опера превратилась в театр абсурда? Как режиссеру Тимофею Кулябину и директору Новосибирского оперного театра Борису Мездричу приписали несуществующие намерения оскорбить православную общественность? Что на самом деле хотел сказать режиссер и что из этого вышло? Король бананов, он же Принц Лимон: Владимир Кехман в амплуа комического злодея.
Кем был исторический Тангейзер и в какого героя превратил его Рихард Вагнер? Почему работа молодого режиссера Тимофея Кулябина не кажется странной образованным людям?
Театральный критик Марина Давыдова, социолог и продюсер Анатолий Голубовский в студии Радио Свобода. Театральный критик Павел Руднев, адвокат Сергей Бадамшин, организатор митинга в поддержку “Тангейзера” в Новосибирске Наталья Пинус – в записи по скайпу. Дмитрий Энтео со свиной головой – в репортаже Радио Свобода.
Ведет программу Елена Фанайлова
Елена Фанайлова: Неделя прошла под знаком “Тангейзера”, который вышел за пределы театральных подмостков и вынуждает журналистов говорить о том, что спектакль происходит уже не только в Новосибирском оперном театре. Как классическая опера превратилась в общественный театр абсурда? В студии Марина Давыдова, театральный критик, театровед, программный директор Венского театрального фестиваля, и Анатолий Голубовский, социолог и продюсер, который наблюдает за тем, как в Новосибирске готовится митинг в поддержку театра, в поддержку "Тангейзера". Сегодня Центральный суд Новосибирска прекратил дело против театра, против Бориса Мездрича и Тимофея Кулябина, дело об административном правонарушении, которое закрывали мировым судом, но прокуратура вновь выразила протест, все это сегодня закончено. Давайте послушаем адвоката Сергея Бадамшина.
Скажите, что намерен делать Мездрич теперь? Хочет ли Борис Михайлович судиться, со своей стороны, с людьми, которые его уволили и испортили репутацию?
Сергей Бадамшин: Репутацию, думаю, вряд ли ему кто испортил. Борис Михайлович честный человек, справедливый. Из этой ситуации он вышел, высоко подняв голову и доказав в суде на данном этапе необоснованность претензий к нему и травли театра. Будет ли он с кем-либо судиться, у меня информации нет.
Елена Фанайлова: А Тимофей Александрович Кулябин с вами не делился планами подобного рода?
Сергей Бадамшин: Тимофей Александрович Кулябин тоже не делится со мной планами подобного рода. Я сегодня оказался на его репетиции, он больше и чаще делится подобными вопросами, художественными. Продолжение у нас заключается в том, что проводится проверка Следственным комитетом, но процессуальное решение пока не принято.
Елена Фанайлова: Что, собственно, проверяют? Проверяют материалы дела, или они собираются продолжать проверять деятельность театра?
Сергей Бадамшин: Деятельность театра проверяется другими инстанциями. Следственный комитет исключительно по событиям 20-22 декабря проводит проверку.
Елена Фанайлова: Декабрь прошел. Что изучают следователи? Видеодокументацию спектакля?
Сергей Бадамшин: Все эти вопросы как раз и у меня к следствию, к Следственному комитету, что можно там изучать и как долго все продлится. Но так как подобное право есть у Следственного комитета, ограничить его никто не может. Надеемся, что будет принято справедливое и законное решение.
Елена Фанайлова: Уточню, что Следственный комитет проверяет наличие уголовной составляющей в действиях Кулябина и Мездрича, то есть это не финал истории.
У меня такое чувство, что вся эта неделя прошла как продолжение антитангейзеровской кампании. Вот информация о том, что “эксперты Российского научно-исследовательского Института культурного и природного наследия имени Лихачева подвергли критике фильмы и спектакли российских режиссеров за искажение текстов и идей Пушкина”. Среди подвергнутых критике, например, “Борис Годунов” Владимира Мирзоева и Константина Богомолова, один режиссер фильм сделал, а другой спектакль. Спектакль “Онегин” Тимофея Кулябина тоже попал под критику кандидатов филологических наук. “У героев в этом мире ничего нет, кроме животной страсти”, - заключают эксперты. Оказывается, современный русский театр никак не соответствует представлениям даже не православной общественности, а даже некоторых ученых. Против Давида Фельдмана, одного из авторитетов в своей области, историка ХХ века, выдвинуто обвинение: небезызвестный внук Иосифа Сталина создвл иск том, что Фельдман искажает историю и пропагандирует нацизм, потому что Фельдман говорил на каком-то телеканале о том, что Россия ответственна за Катынскую трагедию. Это я еще половину не рассказала, что происходит у нас в этой волшебной сфере на днях. Попрошу показать ролики, которые хоть немного дадут нашей аудитории представление о том, что такое режиссер Кулябин, о том, что такое этот спектакль, этот театр. Есть встречающаяся умственная спекуляция, она прозвучала у нас на Радио Свобода в программе о “Тангейзере”, когда эксперт, который защищал неоконсервативную православную сторону, сказал: я видел спектакль в YouTube. Марина, вы можете подтвердить, что никакого спектакля в YouTube нет. Есть репортажи новосибирских новостных каналов, где хотя бы по картинке можно понять, с какой эстетикой мы имеем дело. И есть официальные промо-ролики спектакля.
(Видео)
Марина Давыдова: Есть такая распространенная точка зрения, что для того, чтобы узнать вкус моря, совершенно необязательно выпивать все море, достаточно попробовать, а для того, чтобы узнать вкус дерьма, достаточно попробовать кусочек дерьма. В случае с морем и дерьмом это работает, а в случае с произведением искусства не работает. Для того, чтобы понять, что собой представляет роман “Бесы” Федора Михайловича Достоевского, недостаточно прочитать стихи, которые пишет капитан Лебядкин, что-то понять из этого про стилистику, я уж не говорю про идеи многочисленные романа “Бесы”, невозможно. Равно как про “Евгения Онегина»”ничего не поймете по какому-то небольшому отрывку, например, стихов Ленского из этого же романа. Нам все время рассказывают про оперу “Тангейзер”, но в этой опере есть реальность в реальности, в одну эстетическую реальность вписана другая эстетическая реальность, потому что рыцарь Тангейзер в постановке Кулябина превращен в кинорежиссера. С точки зрения режиссуры, профессиональных позиций рассуждая, это очень продуктивный и интересный ход. Дальше вся история: это не совсем Христос, конечно, это некто, какая-то мифологическая фигура, похожая на Христа, весь этот плакат и так далее — это не то, что придумал режиссер — это то, что придумал режиссер Тангейзер внутри спектакля, придумал персонаж спектакля. Это не заявлено впрямую, но можно так сказать, что он отчасти Ларс фон Триер.
Елена Фанайлова: Это первое, что пришло мне в голову, когда я изучала историю вопроса. К тому же версия Кулябина абсолютно укладывается в историю создания оперы и логики Вагнера-сценариста: и Тангейзер как легендарная, выдуманная поэтическая фигура, и то, что он участвовал в соревнованиях поэтов, певцов, трубадуров; и то, что он борется с искушениями любовью и славой. Просто поэт стал режиссером. На самом деле тут нет искажений художественной правды.
Анатолий Голубовский: Очень реалистическое произведение, я совершенно серьезно.
Марина Давыдова: Но дальше важно понять все, что инкриминируют этому спектаклю. В частности, осуждается этот постер, плакат в одной из сцен, внутри спектакля, если про серьезные произведения искусства можно в таких выражениях говорить. То есть на самом деле это рассказ про радикального художника, которого изгоняют с условного Каннского фестиваля, и он в третьем акте терпит полный крах, потому что у него порваны все человеческие связи, в том числе с матерью (Елизавета из его возлюбленной превращена в его мать в этом спектакле). Он теряет друзей, теряет связь с реальностью, он существует в некоем делириуме, в котором ему видится паломничество в Рим, Пальмовая ветвь и так далее. Последний акт сделан с точки зрения психологии очень тонко, он вызывает и живой зрительский, и мой театроведческий интерес, эмоциональный, очень мощный отклик. Этого не так просто добиться в большой оперной постановке, эта опера рассчитана на зал в 1800 мест, это надо понимать. Этот спектакль сделал бы честь любому оперному дому, это один из лучших спектаклей по Вагнеру, которые я видела. Есть что-то провиденциальное в том, что жертвой этой мракобесной кампании стал “Тангейзер”. Плохих спектаклей гораздо больше, чем хороших, а в провинции тем более, и теоретически первой жертвой мракобесной кампании должен был бы пасть какой-то спектакль какого-то, вероятно, бузотера, а жертвой пал глубокий, интересный спектакль, в котором нет какой-то интенции. Современное искусство может быть (и часто является) провокативным, но далеко не всегда — это какой-то определенный сегмент. Так вот спектакль к этому сегменту не относится, это не провокативное произведение искусства, оно просто неправильно считано, неправильно воспринято людьми по какому-то фрагменту.
В результате жертвой становится глубокое произведение искусства. Это такой сигнал, знак для всех чиновников, которые управляют культурой. Дорогие друзья, вы хотите отсечь какую-то провокативную часть искусства, предположим, у вас такая задача? Вам это не удастся, потому что все время будут происходить такие недоразумения чудовищные.
Елена Фанайлова: Издание Фонтанка.ру опубликовало письмо Кехмана, в котором он по-своему объясняет реалии. Кехман превратился в последние дни в какого-то героя и криминальной драмы, и одновременно водевиля. Было немало смешного и грустного, начиная с того, как он себя представил публике: как православного еврея, который глубоко оскорблен спектаклем. Потом последовала распечатка его первой встречи с коллективом театра, которая тоже вызвала большой “энтузиазм” у театральной общественности. Кехман в интервью Фонтанке объясняет, что же такое происходит с его счетами, с проверками бизнеса и так далее. Он считает, что в этом виноват Греф. “В течение трех лет дело ведется под неприкрытым невероятно активным давлением “Сбербанка”, каждый его виток инициируется Германом Грефом, который напрямую звонит министру внутренних дел Колокольцеву. Считаю, что Греф, оценив сложную ситуацию, связанную с моим назначением директором Новосибирского театра, использовал все рычаги, чтобы перевести это решение в скандальную плоскость”. Друзья мои, это еще не все, дальше следует такой пассаж: “Может быть потому, что у меня произошел открытый конфликт с Романом Должанским... Этот продвинутый театральный критик был драматургом постановки и фактически придумал эту хулу на Бога, а сейчас ведет активную кампанию по нагнетанию напряженности вокруг “Тангейзера” в социальных сетях”.
Марина Давыдова: А как он с Грефом связан?
Елена Фанайлова: Незримыми узами, наверное.
Марина Давыдова: Роман Должанский выступал на судебных слушаниях по поводу “Тангейзера” и действительно в Фейсбуке ведет активную деятельность. Но это не значит, что он является автором либретто.
Елена Фанайлова: Еще к вопросу об эффективном менеджере Кехмане. Мне кажется показательным его выступление, как театр якобы разорвал отношения с Айнарсом Рубикисом, музыкальным руководителем театра, который в сущности и пригласил Кулябина в эту постановку. Меня какое-то время даже удивляло, почему Рубикиса не упоминают во всей этой истории. Наконец Кехман его упомянул: в том смысле, что театр ему задолжал, поэтому и спектакль сняли.
Марина Давыдова: Кехман уверяет, что спектакль не идет не потому, что он его снял, а потому что долго не платили. Мы не платим дирижеру, дирижер не дирижирует, вот спектакля и нет. Хочется спросить: а чего вы не платите дирижеру? Платите. Так выяснилось, что это все неправда.
Елена Фанайлова: Рубикис опубликовал письмо, где ясно говорит, что никакого нет конфликта, ни финансового, ни творческого, очень теплые слова говорит в адрес труппы, режиссера, Мездрича.
Анатолий Голубовский: Между прочим, все это было затеяно для того, чтобы разрослось в нечто совершенно неуправляемое. Мне кажется, Марина важную вещь сказала о том, что спектакль "Тангейзер" - это необыкновенно демократическое зрелище. Я, к сожалению, не видел спектакль, но разговаривал с огромным количеством людей, которые его видели, более того, с простыми, что называется, новосибирскими зрителями. Спектакль за время его существования, а он прошел четыре раза, как известно, посмотрели 8 тысяч человек — это битком набитый зал Новосибирской оперы, один из самых больших театров в Европе. По свидетельству современников, стоячие овации каждый спектакль. Это означает, что проняло всех.
Марина Давыдова: Это очень успешный спектакль, что не всегда бывает с хорошими произведениями искусства.
Анатолий Голубовский: При этом спектакль с зарубежной звездой. Зрители Новосибирского театра очень любят этот спектакль, очень любят Мездрича и вообще театр этот очень любят, потому что в условиях, когда стремительно провинциализируется все на свете, столица, и город Новосибирск в том числе, для горожан Новосибирская опера — это то, что их склеивает с Европой. Эта столичность их, она вся сконцентрирована в Новосибирском театре оперы и балета, потому что очень многие институтции разрушены там совершенно безжалостным образом. Когда было обсуждение знаменательное, уже после всех судов, в Министерстве культуры, в нем принимали участие удивительные люди, которые никакого отношения не имеют не только к Министерству культуры, но и вообще к нашему представлению о здравом смысле. Например, спектакль “Тангейзер” обсуждал Егор Холмогоров, известный националист-пропагандист. Стенограммы в открытом доступе, любой человек может зайти на сайт Министерства культуры и прочитать эти документы. Они выразительнее, чем многие высказывания и какая-то аналитика — это настолько эмоциональные тексты. Я абсолютно не верю, что Аристархов смотрел четыре часа “Тангейзер” в записи. Мездрич чрезвычайно внимательно следит за реакцией зрителей не только на спектакле “Тангейзер”, а вообще. Я знаю Мездрича давно, он выдающийся театральный директор. В кабинете у него стоят мониторы, на которых не только сцена, а еще зал, он внимательно смотрит за реакцией зрителей и смотрит, как происходят аплодисменты. Он фиксирует все: сколько народу ушло, сколько пришло, какие реакции. Это такой фантастический мониторинг, как функционирует произведение. Егор Холмогоров говорил о том, что вообще все это зады европейского театра, это все фигня полная. Вплоть до того, что этот постер, который 29 секунд виден, афиша фильма, который поставил Тангейзер, фильм называется “Грот Венеры”, что это плагиат с известной афиши фильма Милоша Формана “Народ против Ларри Флинта”, где тоже распятие находится между ног прекрасной дамы. Я уверен на 125%, что это сделано сознательно, это парафраз. Это свидетельство того, каков на самом деле герой оперы. Обсуждающие так разбрасывались эстетическими суждениями, что это зады, а это плагиат, а это ни то, ни се, ни пятое, ни десятое. Город Новосибирск стоит на ушах на сегодняшний день. 5 апреля будет митинг. 3 тысячи человек, которые выходят на улицы в миллионнике — это очень много. Я не знаю, сколько там придет народа, я уверен, что больше, чем на митинг, который устраивали православные активисты. Но тут дело не в количестве. Кому это было нужно, если хотите, могу сейчас сказать, если хотите, могу попозже.
Елена Фанайлова: Сейчас критик Павел Руднев в записи. Павел видел спектакль и написал одну из первых статей, где рассказывает людям: граждане, вас обманули, там нет ни провокации, ни намеренного оскорбления, или даже ненамеренного оскорбления.
Павел Руднев: Я присутствовал на четвертом спектакле, который был последним, видел, как публика с огромным успехом принимала этот спектакль, была стоячая овация, и зал в 1200 мест поднялся и оценил масштабы постановки, масштабы музыки. То есть тут вопрос в том, что как это и было во все времена, когда церковь вступала на территорию театра, как это было в эпоху модерна, точно так же теперь. Церковь действует превентивно. Если бы она, услышав какой-то зрительский голос, возмутилась, тогда это было бы понятно. Это такое ощущение, что кто-то приходит на разные территории и намеренный вопрос задает: а нет ли здесь оскорбления для верующих. Вопрос в том, что не разобрались в сути действия, не посмотрели до конца, судят по отрывку, который на самом деле отрицается в этом спектакле. Парадокс в том, что плакат изображает то, от чего и художник, и Христос отказываются, то есть это возмущение прошлым героя, если угодно. Скажем, есть в Евангелии такой сюжет, когда Савл превращается в Павла, в апостола. Этот плакат — Савл, это прошлое героя, от которого он отрекается, выбирая путь муки и страдания в конечном итоге. Мне кажется, что этот спектакль про веру, про обретение веры, про христоподобность искусства, про то, что человек искусства — это жертва, он всегда выбирает путь мученичества, чтобы обрести правду. Обидно, что такой спектакль, который мог бы быть попутчиком церкви, ее соратником в каком-то смысле слова, оказывается поводом для такого остракизма.
Марина Давыдова: Было бы ошибкой рассматривать нынешнюю ситуацию как просто противостояние Русской православной церкви и искусства светского, театра и так далее. Это только часть, мне кажется, более общей, глобальной проблемы. Какие-то консервативные силы существуют в любой даже самой европейской стране, это во-первых. Во-вторых, церковь по определению консервативный институт. Но я не могу себе представить, чтобы протестантский пастор вставал бы на защиту Шиллера и говорил: вот тут какая-то постановка — это не по Шиллеру сделано. Чтобы католический правый какой-нибудь священник, консерватор говорил бы: что такое, вы исказили нашего Боккаччо, как такое может быть? Вчера отец Тихон Шевкунов на моих глазах (в передаче Владимира Соловьева – РС) говорил, поговорил немножко про “Тангейзера”, а потом сказал: “Сейчас я буду говорить не как священнослужитель, а как простой зритель. Вот я прихожу в театр и вижу Пушкина, который поставлен не так, как написано у Пушкина. Вижу Гоголя, поставлено не так, как написано у Гоголя”. Есть закон, с моей точки зрения, он противоречит конституции, но это некий закон, какие-то границы можно с помощью этого закона очертить и сказать: вот сюда мы заступать не будем, и тогда все будет хорошо. Но когда оказывается, что некие люди, кто-то из них в рясах, а кто-то из них филологи из Института Лихачева, будут рассказывать, как ставить Пушкина в современном театре, или как ставить Гоголя в современном театре, или как ставить Вагнера в современном театре, вот тут мы уже приехали. Такого даже в советское время не было. Была идеология, это было что-то внятное, было понятно — вот сюда и туда ходить не нужно, так и так делать нельзя. А тут ведь нет никаких предписаний, эти предписания в головах у этих странных людей. Что же с этим делать?
Елена Фанайлова: Давайте мы посмотрим видеорепортаж, как Дмитрий Энтео выступал против всего, о чем говорил Павел Руднев, и вообще против всех, как он с товарищами подкладывал свиную голову Олегу Табакову, который выступил в защиту Кулябина и Новосибирского оперного театра. “Идеальный муж” в постановке Константина Богомолова стал предметом новой акции православных бойцов Энтео.
Марина Давыдова: Они просто почувствовали, что это можно делать, почувствовали вседозволенность.
Елена Фанайлова: Главное событие этой недели — стала видна тенденция. Вся лента новостей культуры говорит нам, что неоконсерваторы поняли: пора переходить в очередное наступление. Дмитрий Энтео, который “Тангейзера” не смотрел, но мнение имеет.
Марина Давыдова: Казуистика такая: “Вот Pussy Riot ворвались в церковь, устроили свою акцию, а мы подошли к зданию театра, устроили свою акцию”. Это было бы акцией, если бы не звучали прямые угрозы. Не говорили девочки из Pussy Riot, что если вы будете служить так, а не эдак, мы что-то сделаем с патриархом Кириллом, таких угроз не было. Если бы они были, я бы сама сказала — это не акционизм, это просто уголовно наказуемое деяние. То, что мы видели сейчас, не акционим, а уголовно наказуемое деяние, потому что прозвучали прямые угрозы.
Анатолий Голубовский: Мы, кстати, недооцениваем пророческую функцию современного искусства. В 1993 году видеохудожник Гия Ригвава сделал такую замечательную работу: экран телевизора, там Гия Ригвава, голова его, он монотонно повторяет одну и ту же фразу: “Не верьте им, они все врут, они все сожрут”. Фантастическое по силе было произведение. И надо сказать, что все так и произошло, как сказал Гия Ригвава в 1993 году. Это было сделано к событиям октябрьским 1993 года. Что касается страшного, оно вот в чем заключается: когда закрыли административное дело по поводу Мездрича и Кулябина, все вздохнули с облегчением. Когда началась жуть, связанная с Министерством культуры, все эти общественные обсуждения, увольнения, Кехман появился и так далее, все это, по моему мнению, намного страшнее, чем суд. Все говорили: все-таки это не суд, их не посадят. Все говорили: конечно же, такие вопросы не должны решаться в суде. Я считаю, абсолютно в этом уверен, что именно в суде все и должно решаться. Потому что в суде выступают эксперты, Борис Фаликов выступил в суде, может быть, его экспертное мнение как-то повлияло на решение судьи. Да, закон об оскорблении чувств верующих – плохой закон, как говорят, гнилая статья. Да, действительно, кто-то почувствовал, что закон нарушен, пошел в суд. Министерство культуры здесь вообще ни при чем. Я напоминаю вам 2011 год, в 2011 году группа “Война” с известной акцией “Член в плену у ФСБ” получила за нее государственную премию “Инновация”. Разразился бешеный скандал, газета “Культура” и все реакционное человечество требовало уволить министра Авдеева. А министр Авдеев сказал, я считаю, что за это он заслужил почетное звание лучшего министра культуры 2000-х годов и всего постсоветского периода, потому что он не боялся кому-то не понравиться. Он сказал, что “Минкульт не является цензурным органом, а потому не собирается влиять на мнение экспертов, даже если с ними не согласен”. Он сказал, что “я доверяю своим экспертам, на то они и эксперты Министерства культуры. А если эти люди нарушили закон, с этим пусть разбираются правоохранительные органы”. И это правильная позиция абсолютно управленца. Так вот, то, что были прекращены дела и все это перешло в плоскость интерпретаций, оценок, расторжения договоров с учредителем и так далее — это абсолютно трагическая ситуация. Более того, я уверен, что все так и было задумано. Никто не собирался ни сажать, ни штрафовать, я так подозреваю, а все это направлено на то, чтобы постепенно ввести нечто вроде предварительной цензуры в нашем замечательном отечестве. И эти слова последние Мединского о том, что цензор должен быть в сердце… Я сам буду своим цензором. Замечательный филолог Олег Проскурин в Фейсбуке привел стихотворение поэта Дмитрия Минаева 1863 года, где ровно было о том, что у каждого россиянина все должно быть в сердце и в голове — и цензура, и участок полицейский, и все будет отлично. Ничего в этом нового нет. Да, это кампания такая. Неслучайно эти эксперты сидели и ждали, засадный полк такой.
Марина Давыдова: Эти эксперты преподают в наших вузах, между прочим, не надо об этом забывать, чтобы оценить масштаб катастрофы.
Анатолий Голубовский: Да, они доктора, профессора и прочее. И не всегда у них диссертации украденные. Это и есть НИИ “Наследие”, на которое вы правильно указали, потому что это штаб культурной политики. Арсений Миронов, который, как известно, один из ближайших друзей и клевретов православного олигарха Малофеева, спонсора донецкой войны, подозреваю, что близкий знакомец Игоря Стрелкова, потому что это все одна компания, он возглавляет НИИ “Наследие” и является главным советником Мединского по культурной политике. Он автор всех этих тезисов “Россия не Европа”, против политкорректности, мультикультурализма и прочей толерантности — это все Арсений Миронов. Он автор фентези из жизни Древней Руси дохристианской, там в героях явно видится тот же Малофеев и так далее. Шикарный персонаж абсолютно. В НИИ “Наследие” существует центр, который называется, оцените формулировку — Центр общенациональной и этнокультурной политики, исследования проблем правосознания и патриотизма. Понятно?
Елена Фанайлова: Стругацкие должны были бы здесь потереть руки.
Анатолий Голубовский: Поднатужимся и поймем. Стоит поднатужиться. Что такое, например, общенациональная политика? Непонятно.
Елена Фанайлова: А меня исследование патриотизма очень взволновало.
Анатолий Голубовский: Здесь все взаимосвязано. Правосознание, патриотизм, этнокультурная и прочая политика, они взаимосвязаны. Потому что если ты не патриот, значит у тебя проблема с правосознанием, скорее всего.
Марина Давыдова: Если ты не патриот, ты будешь неправильно ставить Пушкина. Более того, даже Вагнера, хотя где Вагнер, где патриотизм.
Анатолий Голубовский: Не было этого центра в НИИ культурологии, который раньше существовал отдельно, возглавлял его Кирилл Разлогов, который влился в НИИ “Наследие”. Там сидит Арсений Миронов, им руководит первый заместитель министра культуры Аристархов. Такое впечатление, что один и тот же человек с разной внешностью, они все произносят одинаковые тексты абсолютно. По поводу конспирологии. Город Новосибирск, конечно же, выбран неслучайно, потому что осенью в Новосибирске будут выборы в городское законодательное собрание и заксобрание губернское. И там очень большие проблемы у “Единой России”. Там мэр коммунист, там публичные порки происходят единороссов. Надо же как-то сплотить консервативный мракобесный электорат, типа Крым такой подбросить: возьмите и растерзайте Новосибирский театр, и на этом сплотитесь.
Елена Фанайлова: Вы подтверждаете мои новосибирские источники. Люди, работающие в культуре, которые выйдут на митинг, вполне такой сценарий предполагают: что Новосибирск – это полигон, на котором обкатывается вся эта кампанейщина. При этом люди могут быть небольшими поклонниками спектакля, но тем не менее, собираются на митинг выходить. Сейчас у нас по скайпу Наталья Пинус, член Общественной палаты Новосибирска, директор фонда “Академгородок”, одна из организаторов этого митинга.
Наталья Пинус: Мы ожидаем около двух с половиной тысяч участников, но точную цифру сказать невозможно. Есть группа ВКонтакте, в которой зарегистрировано около 5 тысяч человек, они регулярно посещают эту группу, и 70% из них говорят, что планируют быть. Но опять же реальностей мы не знаем и не очень представляем, сколько реально будет человек. Если говорить про качественный состав, то это будут и молодые люди, и люди моего возраста, до 45-50 лет, то есть потребители культуры в Новосибирске, которым не все равно, что сегодня происходит в нашем городе. В целом это люди, которым кажется, что ситуация с “Тангейзером” - это первый шаг, демонстративный, который приводит нас к опасности. Это прецедент, который может привести к введению цензуры в масштабах не только Новосибирска, но в масштабах нашей страны.
Елена Фанайлова: Есть люди, которым спектакль не очень понравился, но на митинг они собираются. Вы сама этот спектакль видели, или вы идете по убеждениям высшего порядка?
Наталья Пинус: Я иду по убеждениям высшего порядка прежде всего, но и по убеждению, связанному с тем, что я сама видела этот спектакль. Он на меня произвел большое впечатление, я считаю, это выдающийся спектакль. Согласна, там есть какой-то символ, который мог кого-то смутить, но этот символ был представлен в спектакле в обличающей манере. Я бы может быть привела такой пример: скоро будет День победы, будет показано много фильмов о войне по телеканалам, безусловно, там будет показано огромное количество свастики. Если мы возьмем даже фильм “17 мгновений весны”, мы с вами поймем, что свастика там будет показана тысячу раз, и она, конечно же, будет показана в обличающем контексте. Может быть, несмотря на то, что она в таком контексте показана, она может оскорбить чьи-то чувства? Тогда мы рискуем наши суды после 9 мая на пятилетку активно загрузить работой.
Марина Давыдова: Я очень пессимистически смотрю в будущее. Мне кажется, что мы недооцениваем запрос на консервативные ценности, который существует в нашем обществе, причем во всех его буквально слоях, не только среди православных верующих людей.
Елена Фанайлова: Думаю, что среди православных и верующих по-настоящему этот запрос довольно низок.
Марина Давыдова: Он не выше, чем в целом по стране. Он не выше, чем этот запрос, который внутри нашей интеллигенции существует. Мы приводили цитаты экспертов из Института Лихачева, а я вспоминаю, что лет 20 назад я на пушкинской лаборатории в городе Пскове из уст Станислава Рассадина и Валентина Непомнящего слышала примерно такие же слова про то, как надо ставить Пушкина. Другое дело, что у них не было никаких механизмов для того, чтобы это применить. Эти идеи и умонастроения существуют и существовали довольно долгое время. Парадоксальным образом, пока в стране осуществлялся какой-то модернистский проект, в том числе и в сфере культуры, пока сама власть была нацелена на то, чтобы осуществлять модернистский проект, она не давала возможность этим силам выйти наружу. Они действовали периферийно, маргинально, иногда менее маргинально, иногда более маргинально, но они не задавали тон всей жизни. Во всяком случае, им всегда находился какой-то мощный противовес. А сейчас я чувствую, что эти дремавшие силы получили поддержку на самом верху. Им было сказано: отлично, давайте, вы нам нужны. Неправильно думать, что это просто нехорошая власть надула это — это не совсем надутая вещь, не совсем придуманная. Я прямо физически ощущаю консервативное брожение в обществе. Я сужу по тем письмам, которые получила после вчерашней передачи у Владимира Соловьева, у себя в Фейсбуке в личную почту. Я получила от незнакомых людей чудовищные по содержанию письма, с угрозами и так далее.
Елена Фанайлова: Это при том, что передача Соловьева понятно, в какую сторону клонилась. Там победа Шевкунова и компании была абсолютная.
Марина Давыдова: Одна из этих женщин пишет, что “мы с вами когда-то познакомились в Осло и вроде бы неплохо общались, но теперь я вам хочу сказать, что если я увижу вас, я изобью вас”, буквально.
Анатолий Голубовский: Я не разделяю пессимизма, но разделяю анализ, связанный с тем, откуда это берется. Я согласен с тем, что это связано даже с интеллигентским в определенной степени невежеством, закрытостью и непониманием, что есть современность, что есть актуальность. Закрытость к актуальному искусству. Это, безусловно, результат безумно долгого герметического существования при советской власти, и мы не смогли это преодолеть. Никому ничего не объясняли, вдруг раз — стало можно, все начали лепить современное искусство в меру своего понимания, не заботясь о том, как люди это воспримут, которых лишали этого долгие годы. Российская культура, русская культура литературоцентрична, логоцентрична во всяком случае, с большим трудом она принимает интерпретационные какие-то жесты. Но считаю, что такие события, которое произойдет 5 апреля в Новосибирске, имеют большую перспективу. Напоминаю вам, что вся перестройка у нас началась с 5 съезда кинематографистов в 1986 году.
