Александр Генис: Наступил август, главный месяц лета, пора каникул, отпусков и путешествий. В этот сезон экономические трудности, политические тревоги и общая неблагоприятная атмосфера сильно сократила поток российских туристов за границу. Однако, ни санкции, ни Путин, ни украинский кризис пока не могут остановить летнюю миграцию с Востока на Запад.
Сегодня мы рассмотрим это явление в историческом контексте. У микрофона - Владимир Абаринов.
Владимир Абаринов: Отлично помню, какое это было прекрасное чувство, когда ни у кого не надо больше спрашивать разрешения на поездку за границу – это, кстати, произошло совсем недавно: в 1993 году отменили выездные визы. Но все-таки поехать могли далеко не все: нужна была въездная виза, нужны были деньги, не было турагентств для организации таких поездок. Поэтому соотечественники за границей встречались довольно редко и знакомились друг с другом довольно охотно. А потом наступило отчуждение: мы начали избегать русских, притворяться нерусскими, а сейчас постоянно читаешь в блогах, что русские путешественники нарочно ищут места, где еще не ступала нога русских. Отчасти это связано с развязным, некультурным поведением русских туристов, но это не единственная причина.
Александр Генис: Мой товарищ Михаил Эпштейн сказал по этому поводу, что догадывается, почему русские, услышав за границей родную речь, переходят на другую сторону улицы.
- Мы себя знаем, - грустно объяснил Михаил.
Владимир Абаринов: Возможно, но когда я задумался над этими причинами, то вспомнил, что русские за границей – не новая тема для нашей литературы и публицистики.
Есть такое расхожее мнение, что при царском режиме за границу ездили свободно, во всяком случае дворяне. На самом деле русские дворяне получили право свободного выезда при Петре III в Манифесте 1762 года. Но позволить себе путешествие по Европе, а тем более житье там, могли только очень богатые люди. Поэтому путевые записки Фонвизина и Карамзина, которые сподобились съездить при Екатерине, имели оглушительный успех. Когда во Франции началась революция, Екатерина запретила своим подданным ездить туда, а тем, кто находился там, приказала вернуться. Мелкопоместные дворяне в массе увидели Европу только во время наполеоновских войн. Одним из них был Федор Глинка. Он оставил в своих «Письмах русского офицера» восторженное описание Парижа. Николай испугался этого восторга. Он считал, и не без оснований, что из Европы идет в Россию революционная зараза, и опять закрутил гайки. Ездить в Европу стало опять сложно – Пушкин, например, так и не получил разрешения. И уж вовсе было запрещено учиться в европейских университетах.
Александр Генис: Пушкин даже мечтал бежать из тюрьмы. Это жажда заграницы отчетливо чувствуется в “Путешествие в Арзрум”. Жаль, что он попал за рубежи отечества лишь в составе русской армии.
Владимир Абаринов: Свобода выезда появилась только при Александре II – это одна из его великих реформ. Она совпала с другими реформами, прежде всего с отменой крепостного права. И вот тогда у русских помещиков появилось много денег, они получили выкупные платежи и ринулись тратить эти деньги в Европе. Кроме того, вследствие бурного экономического роста появился слой очень богатых людей – например, железнодорожных концессионеров, это был очень выгодный бизнес – и они тоже обретались в Европах.
Александр Генис: Этот факт стал сюжетообразующим для романов Достоевского. Давно замечено, что конфликты в них завязываются за границей, а разрешаются на родине.
Владимир Абаринов: И не случайно. Ведь именно тогда, в конце 60-х – начале 70-х годов позапрошлого века, в русском интеллектуальном дискурсе впервые появилась тема «заграничных русских». И изображались они, как правило, неприязненно, сатирически. Тот же Достоевский недоумевал: почему, собственно, ему так неприятно встречаться с русскими за границей? У него есть рассуждение на эту тему в «Дневнике писателя». Он признается, что всегда берет с собой в поезд из Петербурга до Берлина – этот поезд шел тогда почти двое суток – газеты и брошюры, чтобы не вступать в разговор с пассажирами. Потому что разговор этот всегда бывает тяжелым. В то время не существовало термина «комплекс неполноценности», но Достоевский именно его имеет в виду. Вот как он пишет:
"Нет человека готового повторять чаще русского: «какое мне дело, что про меня скажут», или: «совсем я не забочусь об общем мнении» — и нет человека, который бы более русского более боялся, более трепетал общего мнения, того, что про него скажут или подумают. Это происходит именно от глубоко в нем затаившегося неуважения к себе, при необъятном, разумеется, самомнении и тщеславии. Эти две противуположности всегда сидят почти во всяком интеллигентном русском и для него же первого и невыносимы, так что всякий из них носит как бы «ад в душе».
Достоевский считал, что именно за границей эти качества в русском человеке проявляются особенно ярко.
Александр Генис: Я до сих пор часто узнаю соотечественников за границей по особому выражению лица, которое переводится словами “нас ничем не удивишь, мы и не такое видали”.
Владимир Абаринов: А наш коллега Алексей Букалов, который уже много лет работает в Риме, рассказывал мне, как однажды, еще при советской власти, в Италию приехал очень большой начальник, член политбюро. Его возили, показывали римские достопримечательности, и вдруг он говорит: «Что вы всё – Колизей, Колизей. Вы покажите мне римскую новостройку!»
Александр Генис: Это была любимая формула советских путешественников, которых всегда интересовало, как живет простой народ. У меня есть целая библиотека путевых заметок того времени. Некоторые носят дивные назания. Одна книга, написанная семью авторами, так и называется: “Семеро против Америке”. Другая нажимает на лирику: “В Нью-Йорке левкои не пахнут”.
Владимир Абаринов: Что делать, ведь мы везем с собой за границу весь наш багаж – не только чемодан, но свой культурный багаж, свои привычки, свой образ мыслей. Мы не думаем о том, что окружающим это может быть и непонятно, и неприятно. Когда мы начинаем задумываться об этом, встает вопрос: продолжать ли нам держаться так, как мы держимся дома в России или постараться сойти за местных?
У Толстого в «Анне Карениной» есть тонкое наблюдение. У него там князь и княгиня Щербацкие едут на воды в Карлсбад и ведут там себя совершенно противоположным образом. Княгиня «находила все прекрасным» и «старалась за границей походить на европейскую даму», хотя на самом деле была русской барыней; князь, наоборот, «находил за границей все скверным» и «старался выказывать себя менее европейцем, чем он был в действительности». Вот, мне кажется, что мы до сих пор делимся на эти две партии – партию князя и партию княгини. Одни считают, что за границей надо быть как все, вторые – что нечего подделываться под иностранные нравы и порядки, надо быть самими собой. Середины нет.
Александр Генис: Середина, конечно, есть, и она заметна в поведение нынешней молодежи, которая знает языки, умеет водить машину, не боится официантов и не видит в за границе ничего сакрального. Таких я тоже встречал, жалко, что теперь в связи с кризисом среднего класса в России их будет все меньше.
Владимир Абаринов: Вот уж кто совершенно не пожалел сарказма при изображении заграничных русских, так это Салтыков-Щедрин. У него есть цикл очерков «За рубежом». Банально, конечно, говорить об актуальности Щедрина, но в данном случае невозможно удержаться. Особенно это касается описания курортных повадок соотечественников. Мне нравится, например, вот это:
"Некогда вы знали человека, ходившего чуть не без штанов, потом потеряли его из вида, и вдруг встречаете его здесь... У этого человека все курортное лакейство находится в рабстве; он живет не в конуре, а занимает апартамент; спит не на дерюге, а на тончайшем белье; обедает не за табльдотом, а особо жрет что-то мудреное; и в довершение всего жена его гуляет на музыке под руку с сановником. Ясно, что он что-то украл, но здесь, в курорте, в первый раз вам приходит на мысль вопрос: что̀ такое вор?.. Да уж не слишком ли прямолинейно смотрел я на вещи там, на берегах Хопра?..
— С кем вы сейчас говорили?
— Помилуйте, скотина!
Сегодня «скотина», завтра «скотина», а послезавтра и сам черт не разберет: полно, «скотина» ли?".
Будто сегодня написано про российских «форбсов», весь предпринимательский талант которых заключается в том, что «жена гуляет под руку с сановником».
Александр Генис: Достоевский был не мягче к “простакам за границей”.
Владимир Абаринов: Достоевский действительно очень возмущался русскими, которые за границей подделываются под местных и даже между собой говорят по-французски. Он называл это «европейничаньем», а их французский - «языком петербургского парикмахерского гарсона», то есть лакейской подделкой. Достоевский был такой руссоцентрист. Это очень характерно для русских. Многим кажется, что у мира нет других забот, кроме России. Во всяком случае, им самим больше ничего не интересно. И в этом заключалась причина его ссоры с Тургеневым. Непосредственным поводом стал роман «Дым», в котором Тургенев сатирически изобразил заграничных русских, а положительный герой у него по имени Сазонт Потугин – настоящий западник-европеец и убежденный, как назвали бы его теперь в патриотической прессе, русофоб. Достоевский пришел к Тургеневу в Баден-Бадене и говорит: «Купите себе телескоп и смотрите в него на Россию, а то вам отсюда ничего не видно». За это он и вывел Тургенева в романе «Бесы» под именем исписавшегося беллетриста Кармазинова. Но удивительное дело: как ни старался Достоевский написать карикатуру, единственный, пожалуй, афоризм из романа, получивший широкое распространение, принадлежит Кармазинову. Это фраза «Русскому человеку честь одно только лишнее бремя».
Александр Генис: Я думаю, что русские так озабочены родными проблемами, что они не отпускают их за границей. И это не сегодня началось. Когда Тургенев Белинскому показывал Париж, то критик по словам Ивана Сергеевича “изнывал от скуки” и, с тоской поглядев на площадь Согласия, сразу заговорил о Гоголе.
Владимир Абаринов: Вот и я думаю, что в этом тоже причина. Русские ведь не поспорили – значит, не поговорили, не получился разговор по душам. А мы тут от этого не то что отвыкли, но научились знать меру. У меня нет никакого предубеждения против приезжих из России, я приглашаю их в гости, показываю им город, знакомлю со своими друзьями, мне интересно их слушать, интересно им рассказывать про Америку, я получаю от этого большое удовольствие. Но все-таки всегда есть опаска, тем более теперь, когда всех так распропагандировали. Однажды в доме своих друзей я познакомился с известным актером, народным артистом России, он был у нас с женой, и на главной скачке сезона, Треверс-стейкс, они выиграли приличную сумму. Все было хорошо до тех пор, пока они не заговорили о геях. Это был поток такой густопсовой ненависти... Я и еще две мои здешние подруги, у которых тоже есть дети, сидели за столом как в воду опущенные: спорить с ними было бессмысленно, в их глазах мы были преступниками, потому что наши дети прекрасно знают, кто такие геи и относятся к этому совершенно спокойно. А актер он прекрасный. Ощущение было, как в средневековой новелле, когда изо рта у красавицы выпрыгивает лягушка. Вот таких моментов всегда боишься.
