Александр Генис: Сегодня, в первой передачи нового года, мы с Андреем Загданским, как и обещали в последней программе 2015-го, представим нашим слушателям и читателям фильм Квентина Тарантино “Омерзительная восьмерка”.
Андрей Загданский: Итак, Саша, мы с вами посмотрели вероятно главный фильм года bи это - «Омерзительная восьмерка» Квентина Тарантино. Но прежде, чем мы поговорим о нашем восприятии фильме, я хочу обозначить основные сюжетные компоненты содержания этого сверхфильма прошлого года.
Действие картины разворачивается в штате Вайоминг через несколько лет после Гражданской войны. «Охотники за головами» (так по-русски почему-то называют «bounty hunters», людей, которые за денежное вознаграждение охотятся за преступниками), так вот один из таких «охотников за головами» Джон Рут по прозвищу Палач, его играет всем хорошо известный Курт Рассел, везет пойманную им беглянку Дейзи Домерг, которую играет Дженифер Джейсон Ли. Дейзи разыскивается за убийство и приговорена к казни через повешение в городке Ред-Рок, именно туда ее везет Джон Рут, чтобы передать в руки правосудия и получить положенное ему вознаграждение, а именно 10 тысяч долларов, большие деньги по тем меркам. По пути они встречают бывшего солдата Маркиза Уоррена, в исполнении афро-американского актера, любимца Квентина Тарантино Сэмюэла Джекосна.
Александр Генис: Которого мы все, конечно, помним по гениальной игре в фильме «Бульварное чтиво».
Андрей Загданский: Верно. И южанина Криса Менникса, его играет Уолтон Гоггинс, который называет себя новым шерифом городка Ред-Рок. Застигнутые в пути во время метели, четверка наших персонажей находит убежище на перевале в лавке Минни, которую играет Дана Гурье.
Александр Генис: Это не только лавка — это еще и гостиница, постоялый двор.
Андрей Загданский: Вместо хозяйки они натыкаются там а очередных незнакомцев: Боба (Демиан Бешир), присматривающего за постоялым двором, генерала Конфедерации Смитерса, его играет Брюс Дерн, ковбоя Гэйджа (Майкл Мэдсен) и якобы ред-роковского палача Мобрея, его играет Тим Рот. Итак, эти восемь персонажей и составляют «омерзительную восьмерку» нового фильма Квентина Тарантино.
Александр Генис: Я не хочу, чтобы вы рассказывали слишком много.
Андрей Загданский: Но это только экспозиция. Я ровным счетом ничего важного о сюжете не рассказал.
Александр Генис: Я очень надеюсь, что все наши слушатели посмотрят этот, на мой взгляд, замечательный фильм. Он прибавляет к канону Тарантино еще одно измерение. Самое поразительное для меня в этом фильме заключается в его смелости. Тарантино — дерзкий человек, он собирает зрителей на вестерн, они привозят специальные проекторы, чтобы показывать картину на широком экране. Каждый показ такого фильма стоит лишних 80 тысяч долларов. Мы с вами ходили как раз на такой специальный просмотр. Все это предполагает яркий экшн-фильм, где на фоне панорамы дикого Запада происходят перестрелки и погони.
Ничего подобного! Фильм начинается увертюрой, так, как это было раньше в 60-е годы, когда были большие фильмы, вроде «Клеопатры». Дальше идет небольшая и в общем-то незначительная сцена на пленэре, а потом все герои оказываются на этом самом постоялом дворе, откуда они и не выходят. Все остальное — разговоры, во всяком случае первая половина фильма, о второй я не хочу говорить, чтобы не испортить ожидание. Вот тут-то начинается то, что меня приводит в полный восторг. Это фильм разговоров, фильм-пьеса, это фильм, в котором герои обмениваются монологами — это даже не реплики диалоги, это длинные монологи. И эти разговоры держат нас на краю сиденья. Я уже не первый раз это говорю, но повторю еще раз: на мой вкус Тарантино - лучший писатель сегодняшней Америки. Написанные им монологи обладают шекспировским звучанием.
Андрей Загданский: Вы знаете, каждый видит свое. Вы находите в Тарантино литературу, я - кинематограф. Начнем опять с начала. Фильм открывается эпически: снег, распятие, панорама через горы, и мы видим — едет экипаж. Это классический дилижанс, тот самый дилижанс, который присутствует в классическом американском вестерне. Он - точка отсчета. Тарантино говорит: мы возвращаемся к самому началу, мы делаем то, что всегда — вестерн. Как сказал замечательный американский актер и режиссер Клинт Иствуд, у Америки существуют два оригинальных жанра, эти два оригинальных изобретения — вестерн и джаз.
Александр Генис: Очень умно. Потому что вестерн — это единственный сугубо национальный вклад Америки в кино.
Андрей Загданский: Я не совсем согласен ни с Иствудом, ни с вами, но в этом утверждении известная доля истины есть. Что же происходит? Пока еще ничего, начинается музыка. С первыми тактами я подумал: “боже мой, я не слышал такой великолепной музыки к вестерну со времен Серджо Леоне. Интересно, надо посмотреть обязательно, кто же композитор”. И тут же появляется надпись, кто композитор — это Эннио Морриконе.
Александр Генис: 40 лет он не писал музыку к вестернам. Более того, Морриконе сказал, что никогда не будет работать с Тарантино, потому что режиссер старую его музыку использовал не по назначению, как посчитал композитор. Тем не менее, когда Тарантино попросил написать его музыку к “Восьмерке”, он согласился. Ему сейчас 87 лет. И он точно получит «Оскара» за эту музыку, ибо уже номинирован на все премии, какие только бывают, этот композитор уже номинирован. Так что эта музыка точно войдет в анналы американского кино.
Андрей Загданский: Я себе не могу представить, чтобы он не получил «Оскара» за эту музыку, так она богата и настолько прекрасна. Помимо того, что она подходит вестерну, у нее есть еще одно качество — она шекспировская, она полна страсти, она предсказывает кровавые сцены, она высокодраматична. С моей точки зрения, восхитительное музыкальное начало фильма. И очень важно, что она сделана так, как вы говорите: сначала увертюра, потом будет перерыв, фильм показан двумя порциями, и мы опять слышим музыку. Это восхитительно, я такого в кинотеатре по-настоящему не испытывал. Но я знаю, что «Спартак» Кубрика был так показан, когда он впервые выходил на экраны.
Александр Генис: При этом, фильм мне кажется театральным, что говорит о невероятных драматургических амбициях Тарантино. Для того, чтобы охарактеризовать своих персонажей, он использует речь. Конечно, мы, пришельцы, не воспринимаем на слух все бесконечные нюансы акцентов, потому что каждый из персонажей говорит по-другому. Например, человек, который выдает себя за палача, говорит с ярко выраженным английским акцентом, рафинировано, интеллигентно он объясняет, что такое - палач. Монолог этот дивный и сам по себе заслуживает отдельного внимания. Палач говорит так: “Если вы повесите вашу жертву на первом суку, то это будет ковбойская справедливость, это будет суд Линча, это будет варварство, а если ее повешу я, то это будет цивилизация. Потому что вы ей мстите, а я не знаю, кто она такая, я всего лишь выполняю свою работу. Я бесстрастный палач — я и есть цивилизация. Разница между варварством и цивилизацией только в присутствии палача”.
Это речь Яго! Это шекспировский злодей, который так перевирает все наше представление о морали, что мы уже не можем с ним не согласиться. И в этом, конечно, риторическая мощь тарантиновского письма.
Андрей Загданский: Вы видите в фильме театр, а я опять буду говорить о кино, потому, что все это никогда бы не работало на сцене театра. Ведь Тарантино наслаждается насилием, изображая его на экране так, как ни в каком театре его сделать невозможно, насилие тут о супернатуралистично.
И здесь очень интересное качество работы Тарантино вообще и этого фильма этого, в частности: фильм оставляет у вас ощущение радости, но радости, к которой примешано чувство вины. Так в детстве я смотрел «Великолепную семерку», которую мне нельзя было смотреть, лет 6 мне было. Почему? Из-за наслаждения насилием. Тарантино наслаждается насилием на экране.
Еще одна очень важная деталь. Я специально пересмотрел фильм «Резервуарные псы» Тарантино. В фильме полно крови, полно жестокости, смерти, убийств, но все эти сцены обладают неким пугающе натуралистическим качеством.
В следующей картине - «Бульварное чтиво» -Тарантино подвешивает насилие между страшным и смешным, оно настолько натуралистично, что уже немножко смешно. Никогда Тарантино не пропускает возможности показать насилие на экране. Обратите внимание, как с этим обстоит дело у великих кинематографистов, у того же, предположим, Брессона. Персонаж взял топор, вышел за пределы кадра, вернулся с кровавым топором. Сила ужаса заключается в воображении.
Александр Генис: Это традиция идет от театра: все преступления совершались за сценой, это еще от древних греков.
Андрей Загданский: Да и у Чехова герой кончает с собой за пределами сцены. Потому что автору нужно включить воображение зрителя. Тарантино не дает вам такой возможности: всю кровь, все убийства, все, что можно показать страшное и кровавое на экране, он обязательно покажет, он ничего не оставит вашему воображению.
Александр Генис: Знаете, у меня есть несколько соображений по этому поводу. Когда я впервые увидел «Бульварное чтиво», то сразу вспомнил Сорокина. Однажды я его спросил: «А вам не страшно такое писать?». Он говорит: «Буквам не больно». Это относится и к Тарантино, который показывает своих героев так, что не поймешь, то ли это люди, то ли это фигурки из комиксов.
Второе соображение заключается в ответе на вопрос, как нейтрализовать насилие, как эти страшные натуралистические сцены сделать не такими уж страшными. Когда-то я был в Индии. Там очень острая еда, когда ты пробуешь страшно перченый суп или карри, то хочется сразу залить огонь во рту водой. Но именно этого делать нельзя, вместо этого нужно съесть банан, говорят вам опытные индийцы. Если мы сцену насилия нейтрализуем при помощи сентиментальности, то выйдет мелодрама, а если мы сцену насилия нейтрализуем с помощью смеха, то это Тарантино.
И третье мое соображение о насилии - результат споров на эту тему, а у меня много знакомых есть, которые просто не смотрят фильмы Тарантино, потому что не хотят смотреть на “расчлененку и мочилово”. Мое соображение следующее: насилие, скажу я, перефразируя Маркса, - повивальная бабка драматического искусства. Настоящее искусство без насилия не обходится, будь то греческий театр, будь то Шекспир, будь то даже Чехов, у которого тоже ружье стреляет. Насилие — разрубает драматургический узел, которыя без насилия нельзя было бы разорвать. Это верно и для шекспировского театра, и для фильмов Тарантино, который устраивает на широком экране что-то вроде гладиаторских боев с оргией насилия. Благодаря этому Тарантино сумел сделать то, чего не смогли другие режиссеры — он сумел “засыпать границу”.
Считается, что манифестом постмодернизма была знаменитая статья Лесли Фидлера «Пересекайте рвы, засыпайте границы». Речь в ней шла о том, что элитарное и массовое искусство должно соединиться вновь, как это было во времена Шекспира. Я бы не сказал, что у кого-нибудь из великих это хорошо получалось. Например, Антониони, тонкий режиссер, который работал с жанрами массового кино, детективом, например. Но все равно его великие фильмы остались элитарным кино. «Профессия — репортер», «Крупным планом», “Забриски-пойнт” - все это фильмы для элиты. Тарантино снимает фильмы для всех. И в этом я вижу его, не побоюсь сказать, величие.
Андрей Загданский: Между прочим, «На последнем дыхании» Годара фильм для всех.
Александр Генис: Это, пожалуй, единственное исключение такого рода.
Андрей Загданский: «Бони и Клайд» фильм для всех. Таких примеров, вероятно, довольно много. Две мысли мелькнули у меня в голове, когда я слушал вас. Вы очень правильно сказали, что у Тарантино персонажи комиксов. Вы знаете, я подумал, что когда актеры произносят виртуозно написанные монологи и диалоги Тарантино, они все вместе играют одного главного персонажа — самого Тарантино. «Омерзительная восьмерка» - это и есть “восьмиразовое” воплощение Квентина Тарантино. Они на самом деле не полнокровные персонажи, а функции его замысла. Этот кроваво-смешной замысел очень серьезный. Это принципиальный комментарий о фундаменте американской жизни. Та самая реплика палача, на которую вы сослались, ведет через сложные перипетии, которые я пересказывать не собираюсь, к фундаменту, на котором построена Америка. Тарантино, кажется, разваливает все вокруг этого фундамента и сам фундамент встряхивает, но потом выясняется, что фундамент остается, та основа, на которой построена Америка, стоит.
Александр Генис: Знаете, мне очень понравился комментарий вашего сына, который первым посмотрел фильм и сказал, что это самый патриотический фильм, который он в своей жизни видел. Если учесть, что в живых там мало кто остается, то это довольно странный комментарий. Но он абсолютно прав, потому что это фильм о том, как гражданская война расколола американское общество, а потом оно склеилось, хотя и при помощи все того же насилия. Мы видим, как белое и черное сумели объединиться, несмотря на весь ужас и кошмар, который нам показали на экране, и таким образом страна опять срослась после Гражданской войны.
Характерно для зрелого Тарантино, что последние три его фильма имеют отношение к истории. Мне кажется, что Тарантино пытается вскрыть исторические корни нашего существования в уникальной, присущей единственно ему манере, и делает это так, что мы чувствуем себя некомфортабельно. Тарантино никогда не позволяет нам удовлетворить чувство справедливости и спокойно уйти домой. Ничего подобного, всегда остается ощущение эмоционального дискомфорта.
Например, замечательный фильм «Джанго освобожденный». Бравурный финал - зло наказано, добро победило, мы уходим из кинотеатра. И вдруг я вдруг слышу, идет сзади человек и говорит жене: «Хорошенькая справедливость, ни одного белого не уцелело на экране». То же самое с этим фильмом. Справедливость восторжествовала самым страшным, самым кровавым, самым диким образом, но она восторжествовала. Мне кажется, что Тарантино хочет сказать, что иначе и не бывает, справедливость — это тоже страшная штука. Почему «Омерзительная восьмерка»? Потому что они все негодяи, но их всех можно понять. В том числе совершенно потрясающий персонаж - женщина-убийца, которую везут, чтобы повесить, она играет просто потрясающе.
Андрей Загданский: Она получит «Оскара» тоже.
Александр Генис: Несомненно, потому что ее уже номинировали на все премии, которые только бывают, включая «Золотой глобус». Это - Дженифер Ли, актриса совсем не молодая, ей уже за 50, она решила, что карьера ее закончилась, играть она больше не будет.
Андрей Загданский: И тут подвернулось такое.
Александр Генис: Ее брат сказал несколько лет назад: «Все твои решения о том, что ты уходишь из кино, ничего не стоят, достаточно позвонить Тарантино, и ты передумаешь». И вдруг на самом деле позвонил Тарантино, она точно не ждала этого. Она в полном восторге от своей роли. В интервью ее спрашивали:
- Как вам может нравиться роль, в которой женщина все время в наручниках? Как современная женщина вы можете это терпеть?
- Тарантино, - отвечал она, - как раз делает феминистские фильмы, потому что она на экране не женщина, а убийца. И она не требует никакого специального обхождения, потому что она точно такая же, как и мужчины.
В конечном счете она тоже вызывает симпатию. У Тарантино нет чистых негодяев, которые были бы окончательными негодяями. То есть может быть такие и есть, но мы все равно испытываем к ним какую-то симпатию, как и к персонажам Шекспира. Как бы плох ни был шекспировский персонаж, мы все равно находим в нем что-то хорошее, или, хотя бы, соблазнительное, как в Ричарде Третьем.
Андрей Загданский: Они все артикулированные негодяи. Они негодяи с шармом, негодяи с индивидуальностью, которую им придал Квентин Тарантино.
Завершая нашу длинную беседу об этом фильме, я хочу обратить внимание на принципиальное разрешение — этот фильм катарсический, он заканчивается странным, смешным, диким, кровавым, по-своему нелепым, но все же катарсисом.
Александр Генис: Как и все фильмы Тарантино, потому что он заканчивает, как Шекспир: живых не остается, но тем не менее, мы уходим просветленными.
Андрей Загданский: Давайте так: почти никого не остается.
Александр Генис: Хорошо, но не будем выдавать секреты. Мне часто говорят:
- Как ты можешь смотреть Тарантино?, - спрашивают друзья, - Ты же не любишь чернуху. Например, фильм «Груз 200», который был довольно популярен в России, тебе же не понравился этот фильм, почему тебе нравится Тарантино?
Но разница между чернухой и трагедией: в том, что трагедия поднимает нас. К тому же, трагедия — это чернуха, которая сочетается с юмором. И опять-таки вспомним Шекспира, у которого появляется шут, что переводит трагическое в трагикомическое. Тарантино следует именно этим образцам.
Я бы сказал, что “Омерзительная восьмерка” - это фильм-опера, в котором всё преувеличено, в котором гипербола побеждает реальность. И это картина, которую нельзя не посмотреть. Если вы хотите понять жгуче современную культуру, если вы хотите понять, что такое кино XXI века — смотрите Тарантино.
