Программу ведет Андрей Шарый. Принимает участие американский музыковед Соломон Волков.
Андрей Шарый: Первого октября исполняется сто лет со дня рождения знаменитого американского пианиста российского происхождения Владимира Горовитца. С ним был хорошо знаком постоянный эксперт Радио Свобода, американский музыковед Соломон Волков.
Андрей Шароградский: Я, готовясь к этому интервью, стал все-таки сомневаться в точности даты. Многие источники дают 1904 год как год рождения Горовитца, и московских афиш, посвященных Горовитцу концертов классической музыки, сегодня я не увидел. Все-таки, в каком году родился этот пианист?
Соломон Волков: Все-таки он родился в 1903-го году. И об этом я услышал впервые от самого Владимира Соломоновича Горовитца. А с тех пор эта дата принята и большинством энциклопедий. Например, самое авторитетное новейшее издание музыкальной энциклопедии "Гроуф" многотомное дает дату рождение Горовитца как первое октября именно 1903-го года. А все произошло потому, что когда Горовитц вместе со своим приятелем Мильштейном собрали уезжать из советской России в 25-м году, они бы подлежали воинской повинности, и для того, чтобы ее избежать, они оба подчистили свои паспорта и оказались таким образом на год моложе, чем были на самом деле.
Андрей Шароградский: Вы упомянули о том, что знали Горовитца лично. Скажите, он не рассказывал вам о знаменитой гамбургской истории, когда в последний момент попросили заменить заболевшего пианиста, присутствовал ли в ней знаменитый стакан молока или полстакана, которые он успел выпить. Рассказывал ли он что-то по этому поводу?
Соломон Волков: Это была его одна из любимых историй. И он рассказывал и другим, и мне не раз. Про стакан молока, что-то сейчас мне не припоминается. А суть этой гамбургской истории заключается в том, что, когда они переехали на Запад то оказались в Германии сначала. В 26-м году были запланированы гастроли Горовитца в Гамбурге, и там после того, как он сыграл сольный вечер, вдруг его попросили заменить заболевшую пианистку немецкую. Нужно было играть фортепианный концерт Чайковского № 1. Эта музыка была у него, что называется, в крови, он согласился играть, хотя нельзя было ни прорепетировать, ни попробовать инструмент, ничего. И перед самым началом дирижер, очень помпезный немецкий, капельмейстер сказал: "Вы будете играть так, так и так. Никаких разговоров, идем на эстраду". Но с первых знаменитых аккордов, а у Горовитца все это, как я сказал, все было в руках, у него были сильные лапы, железные, и когда он врубил начальные аккорды, рассказывал Горовитц, этот капельмейстер с полным изумлением прекратил дирижировать,. подошел к нему и некоторое время с изумлением слушал. А послушав и поняв, что перед с ним стихийное явление (как любил говорить мне приятель Горовитца Натан Мильштейн, что Горовитц - это Ниагара), этот дирижер вернулся к пульту и уже следовал покорно как овечка за пианистом. Успех выступления Горовитца был таков, что его на руках толпа поклонников донесла до отеля в Гамбурге, где они остановились. И тут любимая концовка Горовитца. Он сказал: "Там стояло еще несколько сот человек в этом отеле. Я думал, что они встречают меня. Но оказалось, что они пришли поприветствовать лектора, который выступал в этот же день в Гамбурге". Имя лектора было Адольф Гитлер.
Андрей Шароградский: Соломон, итак, все-таки, чем Горовитц заслужил такое признание? Это необыкновенная виртуозная игра или какая-то особая интерпретация произведений? Расскажите об этом.
Соломон Волков: Виртуозность Горовитца понятна из того фрагмента, который мы сейчас нашим слушателям показали. Но все-таки главным в его облике, то, почему Горовитц стал легендой второй половины 20-го века музыкальной - это была не виртуозность. Пианистов с такой техникой в конце концов можно еще найти. А главное то, что он стал символом и олицетворением облика романтического музыканта во второй половине 20-го века. Потому что ведь вообще, что привлекает нас в музыканте? В первую очередь его такой романтический, ни на что не похожий облик. Это артист, это художник. Мы как бы проецируем свои какие-то мечты о возможном романтическом идеале на фигуру часто музыканта. И такой фигурой во второй половине 20-го века стал Горовитц.
Андрей Шарый: Первого октября исполняется сто лет со дня рождения знаменитого американского пианиста российского происхождения Владимира Горовитца. С ним был хорошо знаком постоянный эксперт Радио Свобода, американский музыковед Соломон Волков.
Андрей Шароградский: Я, готовясь к этому интервью, стал все-таки сомневаться в точности даты. Многие источники дают 1904 год как год рождения Горовитца, и московских афиш, посвященных Горовитцу концертов классической музыки, сегодня я не увидел. Все-таки, в каком году родился этот пианист?
Соломон Волков: Все-таки он родился в 1903-го году. И об этом я услышал впервые от самого Владимира Соломоновича Горовитца. А с тех пор эта дата принята и большинством энциклопедий. Например, самое авторитетное новейшее издание музыкальной энциклопедии "Гроуф" многотомное дает дату рождение Горовитца как первое октября именно 1903-го года. А все произошло потому, что когда Горовитц вместе со своим приятелем Мильштейном собрали уезжать из советской России в 25-м году, они бы подлежали воинской повинности, и для того, чтобы ее избежать, они оба подчистили свои паспорта и оказались таким образом на год моложе, чем были на самом деле.
Андрей Шароградский: Вы упомянули о том, что знали Горовитца лично. Скажите, он не рассказывал вам о знаменитой гамбургской истории, когда в последний момент попросили заменить заболевшего пианиста, присутствовал ли в ней знаменитый стакан молока или полстакана, которые он успел выпить. Рассказывал ли он что-то по этому поводу?
Соломон Волков: Это была его одна из любимых историй. И он рассказывал и другим, и мне не раз. Про стакан молока, что-то сейчас мне не припоминается. А суть этой гамбургской истории заключается в том, что, когда они переехали на Запад то оказались в Германии сначала. В 26-м году были запланированы гастроли Горовитца в Гамбурге, и там после того, как он сыграл сольный вечер, вдруг его попросили заменить заболевшую пианистку немецкую. Нужно было играть фортепианный концерт Чайковского № 1. Эта музыка была у него, что называется, в крови, он согласился играть, хотя нельзя было ни прорепетировать, ни попробовать инструмент, ничего. И перед самым началом дирижер, очень помпезный немецкий, капельмейстер сказал: "Вы будете играть так, так и так. Никаких разговоров, идем на эстраду". Но с первых знаменитых аккордов, а у Горовитца все это, как я сказал, все было в руках, у него были сильные лапы, железные, и когда он врубил начальные аккорды, рассказывал Горовитц, этот капельмейстер с полным изумлением прекратил дирижировать,. подошел к нему и некоторое время с изумлением слушал. А послушав и поняв, что перед с ним стихийное явление (как любил говорить мне приятель Горовитца Натан Мильштейн, что Горовитц - это Ниагара), этот дирижер вернулся к пульту и уже следовал покорно как овечка за пианистом. Успех выступления Горовитца был таков, что его на руках толпа поклонников донесла до отеля в Гамбурге, где они остановились. И тут любимая концовка Горовитца. Он сказал: "Там стояло еще несколько сот человек в этом отеле. Я думал, что они встречают меня. Но оказалось, что они пришли поприветствовать лектора, который выступал в этот же день в Гамбурге". Имя лектора было Адольф Гитлер.
Андрей Шароградский: Соломон, итак, все-таки, чем Горовитц заслужил такое признание? Это необыкновенная виртуозная игра или какая-то особая интерпретация произведений? Расскажите об этом.
Соломон Волков: Виртуозность Горовитца понятна из того фрагмента, который мы сейчас нашим слушателям показали. Но все-таки главным в его облике, то, почему Горовитц стал легендой второй половины 20-го века музыкальной - это была не виртуозность. Пианистов с такой техникой в конце концов можно еще найти. А главное то, что он стал символом и олицетворением облика романтического музыканта во второй половине 20-го века. Потому что ведь вообще, что привлекает нас в музыканте? В первую очередь его такой романтический, ни на что не похожий облик. Это артист, это художник. Мы как бы проецируем свои какие-то мечты о возможном романтическом идеале на фигуру часто музыканта. И такой фигурой во второй половине 20-го века стал Горовитц.
