Ссылки для упрощенного доступа

Григорий и Юлия Красько


Автор и ведущий: Илмар Лапиньш

Сергей Юрьенен: Продолжаем серию передач, которые подготовил и ведет Илмар Лапиньш. Он Вены до Москвы, от Вероны до Петропавловска-Камчатского - география творческой активности Лапиньша. Известный дирижер, заслуженный деятель искусств России Илмар Лапиньш принимает в нашем "Концертном зале" деятелей российской и зарубежной музыкальной культуры. В беседе и за инструментами.

Юлия Красько: Я сама по себе выбрала поначалу другую профессию. Это, да, такая интересная история: я хотела рисовать всегда, чем и занималась абсолютно самозабвенно сколько помню себя, с рождения. И как бы родители тоже уже смирились, показывали меня художнику профессиональному, он сказал что, да, надо учиться. И вдруг я не знаю, что произошло, но в какой-то момент они решили попробовать - вдруг что-то получится. Как видите, остановиться они уже не смогли, а я была обречена.

Сергей Юрьенен: Сегодня гости Лапиньша - Григорий и Юлия Красько. Дочь и отец. Скрипачи.

Илмар Лапиньш: Каждый из нас встречал на улице мальчика или девочку со скрипкой в футляре. Когда они встретятся вам снова, вглядитесь в их лица: убежден, что вы отметите некоторую бледность и не совсем детскую серьезность. Скрипач - одна из самых трудных профессий. Чтобы из ребенка получился по-настоящему профессиональный музыкант, обучение надо начинать самое позднее с пяти-шести лет. Дело в том, что левая рука скрипача при игре должна принять не совсем естественный изгиб, придать естественность которому можно только, пока косточки у ребенка не окончательно окрепли. Но тогда автоматически с началом скрипичной карьеры навсегда заканчиваются такие игры, как волейбол и баскетбол, не дай Бог вывихнуть, а, тем более, сломать палец. Не может быть речи ни о футболе, ни о том, чтобы просто поиграть со сверстниками во дворе - а вдруг подеретесь. Зато на скрипочке, чаще всего ненавистной, надо играть два часа каждый божий день, включая выходные и лето, когда все нормальные дети отдыхают до сентября. После скрипичного экзамена в конце мая учитель говорит: "Хорошо сыграл, молодец, заслужил отдых". Это значит - можно играть примерно неделю, а потом начнешь разбирать новую программу, и поскольку летом школы нет, будешь посвящать скрипке не два часа, а три. Но и этого мало. С каждым годом увеличивается число музыкальных дисциплин, наряду с математикой, языками, географией и прочее-прочее, юный наш скрипач осваивает теорию музыки, сольфеджио, гармонию, анализ формы. Ни один раз ты готов бросать все ко всем чертям, но потом, слегка остыв, начинаешь понимать, что кроме скрипки ничего ты больше не умеешь. Начинать что-нибудь другое? Нет уж, пусть все остается, как пошло. И вот скрипач состоялся, он уже работает, заводит семью, у скрипача рождается ребенок. Естественно, возникает вопрос - повторится ли все сначала? Обречет ли родитель, сам прошедший все круги скрипичного ада, на вечные муки свое любимое дитя?

Вопрос Григорию - истоки? Были ли музыканты в роду?

Григорий Красько: Родители - и оба скрипачи. Я родился в городе Харькове, мои родители тоже харьковчане коренные, они работали там. Отец играл в театре много лет, потом преподавал долгие-долгие годы в той школе, в которой я учился, это такой харьковский вариант ЦМШ. Мама тоже была педагогом, стаж очень большой, около сорока лет и у мамы, и у отца. Так что они достаточно известные были в городе педагоги и музыканты, их знали.

Илмар Лапиньш: Юлия, теперь к вам вопрос: была ли скрипка у вас в колыбели или вы пришли к ней как-то осознанно?

Юлия Красько: Нет, с колыбели скрипка не была. Более того, я сама по себе выбрала поначалу другую профессию. Это интересная история: я хотела рисовать всегда, чем и занималась абсолютно самозабвенно, сколько помню себя, с рождения. И как бы родители тоже смирились с тем, что быть мне художником, показывали меня художнику профессиональному, он сказал, что да, надо учиться. И вдруг: я не знаю, что произошло, но в какой-то момент они решили попробовать - вдруг что-то получится. Как видите, остановиться они уже не смогли, а я была обречена.

Илмар Лапиньш: А рисованием вы как-то еще занимаетесь?

Юлия Красько: Вы знаете, нет, потому что этому тоже надо учиться. Просто результат меня так не удовлетворяет, что смысла даже нет никакого.

Илмар Лапиньш: В каком возрасте вы впервые играли в оркестре, Григорий?

Григорий Красько: Я был школьником, у нас был в школе оркестр. Вот тогда это и случилось, примерно в классе пятом.

Илмар Лапиньш: Юлия, а вы?

Юлия Красько: Я только в школьном оркестре играла, пока училась в школе.

Илмар Лапиньш: А когда первый раз с оркестром, Григорий, в качестве солиста?

Григорий Красько: Это были уже годы студенческие, первый курс, Воронеж. Помню "Испанскую симфонию" с воронежской филармонией, дирижер Николаевский. Тогда замечательные музыканты работали, я помню их концертмейстера, чудный скрипач, прекрасно ко мне отнесся, терпимо, потому что я себя вел вызывающе, по-моему, тогда, как все молодые. Что-то мне не нравилось, я поворачивался к оркестру и дирижировал скрипкой, я помню, что-то невообразимое вытворял совершенно. Николаевский очень терпим был ко мне, и оркестр тоже.

Илмар Лапиньш: Бывает нередко, что отцы и дети учатся у одних и тех же педагогов, - как было в вашем случае?



Григорий Красько: У разных педагогов. Это просто не могло технически произойти, потому что моих педагогов уже не было в живых, когда дочь начала учиться. Я очень этому рад, потому что что-то новое, что-то свежее прибыло в нашу семью.

Юлия Красько: Хотя мой дедушка, папин отец, когда-то он занимался с ним, потом он занимался со мной. В общем-то можно сказать, что что-то было общее. Он очень много занимался со мной.

Илмар Лапиньш: Григорий, теперь вопрос к тебе: ты в каком-то смысле очень уникальный случай в музыке, потому что ты сейчас концертмейстер Московской филармонии. Это значит, что ты оркестрант, в то же время и солист, в то же время камерный музыкант, и в то же время дирижер, я знаю, что ты часто дирижируешь. Я хочу вернуться к тому времени, когда ты работал в Большом театре концертмейстером, это был довольно большой отрезок времени.

Григорий Красько: 18 лет.

Илмар Лапиньш: Сегодня ты работаешь в Московской филармонии. Какой климат тебе ближе, именно климат оркестровый, я нарочно выбираю это слово?

Григорий Красько: Надо сказать, что в то время, когда я работал в Большом театре, в оркестре Большого театра, было очень много первоклассных музыкантов, первоклассных инструменталистов в разных группах, и в струнных, и в духовых. Каждый из них была жемчужина, каждый из них мог бы составить гордость другому коллективу любому. Это и в области деревянных духовых, и медных, и струнных, великолепные струнники были, особенно скрипачи всегда. Замечательные инструменты были, что немаловажно в оркестре. И вот они определяли климат, вот эту высококлассность во всем. Тогда было три состава оркестра, то есть оркестр был триста человек, группа первых скрипок была 48 человек. Конечно, 18-20 человек просто были экстраклассными музыкантами. Вот это определяло климат, меру ответственности, и можно было годиться тем, что ты участвуешь в таком ансамбле. Хотя, конечно, чем выше музыкант, тем больше с ним проблем - это нормальное явление. Сегодня иная ситуация совсем - и вообще в стране, и в музыке, в частности. Потому что в оркестре это в сублимированном виде все, что происходит в стране, ничего здесь не может произойти иного. Конечно, есть дефицит профессионалов, профессиональных людей, музыкантов, дефицит опыта, потому что очень много молодежи, что, с одной стороны хорошо. Но квалификация - это не только умение играть, это еще и опыт.

Илмар Лапиньш: Большой отток молодежи за пределы России?

Григорий Красько: К сожалению, да. Молодежь сейчас больше смотрит на Запад, и если кто-то одарен, то ищет счастья там, к сожалению.

Илмар Лапиньш: Будем надеяться, что только пока.

Григорий Красько: Надо надеяться. Я уверен, что придет время, все стабилизируется. Но пока такое время.

Илмар Лапиньш: Каждый родитель, определяя жизнь ребенку под знаком скрипки, естественно видит его будущим Менухиным или Ойстрахом. К моменту окончания учебного заведения, в данном случае консерватории, юный скрипач обычно уже знает свою дальнейшую судьбу. Если вместе с дипломом у него есть и парочка лауреатских званий, международных конкурсов, то при удачном стечении обстоятельств он начинает работать солистом в какой-нибудь концертной организации. Очень хорошей работой может стать участие в камерном ансамбле, чаще всего это струнный квартет или фортепианное трио. Но есть и настоящие фанаты оркестровой игры, не зря ведь на Западе работа в хорошем оркестре приравнивается к сольной карьере. Наконец, еще одна возможная грань применения музыкальных дарований - педагогическая. Все данные разновидности - сольную, ансамблевую, оркестровую и педагогическую, в одном лице объединяет только один скрипач - концертмейстер симфонического оркестра. По долгу службы ему часто приходится исполнять оркестровое соло, а то и вообще играть со своим оркестром, скажем, концерт Брамса. Оркестровая и ансамблевая игра - прямые его обязанности. А чтобы группа первых скрипок и все струнные играли в одной манере, концертмейстер должен обладать и педагогическим талантом. Он - царь и бог в одном лице. Как музыкант, как человек, он должен быть лидером коллектива, его слово должно быть законом не только в оркестре, но иногда и для дирижера.

Григорий Красько обладает всеми данными качествами в превосходной степени. Мало того, каждый сезон он дирижирует своим оркестром на открытых концертах.

Вопрос к Юлии: сегодня мы слушаем музыку Стравинского. Это осознанный выбор, что вы играете музыку Стравинского?

Юлия Красько: Конечно, неслучайный выбор. Я очень люблю эту музыку за ее красочность и такую изобразительность. Мне кажется, что она просто живописна, она осязаема:

Илмар Лапиньш: Григорий, тривиальный вопрос - твое хобби?

Григорий Красько: Я люблю фотографию, фотоаппараты, но вообще моя профессия - это и есть мое хобби. Так сложилась моя жизнь, что это требует столько времени, что ни на что другое ни времени, ни сил.



Юлия Красько: У меня хобби совсем другие. Они как бы родом из моего рисования несостоявшегося, это влечение нашло немножко другие выходы. Одно время я безумно увлекалась и моделировала одежду, мне страшно это нравилось, казалось, что это искусство не просто, потому, что это можно надеть на себя, а потому что это какой-то образ, даже музыкальный. Последние годы меня страшно увлекают цветы, я их развожу совершенно самозабвенно.

Илмар Лапиньш: Вы знаете, я на вас смотрю, и действительно, у музыкантов нет возраста - никогда не скажешь, что дочка и отец рядом. Это комплимент тебе я хотел сказать.

Григорий, если немножко опустимся на землю: ты концертмейстер московской консерватории. Это очень элитный оркестр, но ты ведь знаешь проблемы российских оркестрантов, ты знаешь, как нелегко живется им. Ты видишь какой-то выход из этого?

Григорий Красько: Я бы искал выход, если бы от меня зависел этот выход. Но дело в том, что в Москве сейчас сложилась ситуация аномальная. Городу не нужно такое количество оркестров, которое есть в Москве. И вместо того, чтобы плодить такое количество оркестров, не лучше ли помочь тем замечательным коллективам, которые составили славу нашей российской оркестровой школы. Средства могли быть направлены на то, чтобы поддержать эти коллективы, которые задыхаются в трудностях жизненных.

Илмар Лапиньш: Я знаю, что очень большая часть средств идет не в карманы музыкантов.

Григорий Красько: Это другая сторона медали, тут надо проводить расследование в каждом конкретном случае, это никому не под силу. Вопрос в том, что в начале 90-х годов речь шла о том, что нет средств у государства для того, чтобы платить оркестру, но, тем не менее, за этот период времени только в Москве появилось много оркестров государственных. Если нет средств, откуда же появляются эти коллективы?

Илмар Лапиньш: Григорий, но когда музыкант в день играет три-четыре репетиции - это нормально?

Григорий Красько: Конечно, нет. А что музыкант может делать в этой ситуации? Он может прожить на ту сумму денег, которую ему платят на основной работе? Нет, конечно. У него нет другого выхода.

Илмар Лапиньш: Ситуация не только в Москве, но и по всей России сегодня, это очень жаль. Потому что была масса замечательных оркестров.

Григорий Красько: Эти оркестры и нужно было субсидировать. Замечательные коллективы, которые известны не только у нас в России, но и за рубежом.

Илмар Лапиньш: Григорий, я знаю, что ты сравнительно часто как дирижер выступаешь с хорошими оркестрами. Вот я бы хотел спросить, имеет ли музыкант оркестра, в данном случае концертмейстер Московской филармонии, возможность участвовать в процессе интерпретации самостоятельно?

Григорий Красько: Это особый случай, и он решается отдельно каждый конкретный случай. Если речь идет о главном дирижере Юрии Ивановиче Симонове, который сегодня возглавляет оркестр Московской филармонии, моя задача помогать, но ни в коем случае не помешать этому процессу. Это задача концертмейстера любого в любой ситуации. Бывают случаи, когда за пультом стоит дирижер не очень наделенный опытом, так скажем, который, может быть, первый раз дирижирует какие-то сочинения и может быть, он нуждается в каком-нибудь совете со стороны, у них есть потребность иногда пообсуждать какие-то проблемы музыкантские, - таким образом я могу влиять. Но задача концертмейстера в любой ситуации все же помогать, а ни в коем случае не лишать инициативы. Тут очень деликатный вопрос. Потому что тот, кто стоит за пультом, всегда хотел бы быть полновластным хозяином положения, он любит свободу.

Илмар Лапиньш: Было ли та, Юлия, что вы играли, и ваш отец дирижировал?

Юлия Красько: Нет, к сожалению. Вот это то, что мы еще не сделали, но у нас все впереди.

Григорий Красько: Это было бы приятно, но для меня, я думаю, было бы очень серьезным испытанием, потому что, когда она играет, я очень волнуюсь.

Юлия Красько: Папа никогда не играл со мной. Когда я выступаю с оркестром филармонии, это бывает часто, он никогда не принимал участие в моих концертах. Но последнее время наметились серьезные сдвиги, теперь он уже играет со мной. И я счастлива безумно, потому что это помощь и такая поддержка в музыкальном отношении. То есть эту ступень мы уже преодолели.

Илмар Лапиньш: В заключение нашей беседы: Юлия, что бы вы пожелали молодым музыкантам?

Юлия Красько: Сейчас какая-то тенденция в исполнительстве, обусловленная тем, что вся наша жизнь в техническом плане оснащается, скорость набирает, весь этот технический прогресс уже до таких высот достиг, наверное, это и как-то в нашем искусстве тоже очень отражается. И все стремятся играть быстро, все стремятся играть громче всех, какой-то олимпизм появился, состязательность. И все чаще наше музыцирование какую-то соревновательность приобретает. На самом деле от этого так теряет часто музыка. Я хотела бы всем пожелать просто музицировать.

Илмар Лапиньш: Гриша, просто несколько слов своим коллегам, оркестровым музыкантам в России, которые каждый день сидят в оркестре, работают, не в таком оркестре, конечно, как ты, но которые тоже делают трудную нашу работу?

Григорий Красько: Это очень ответственно. Потому что очень много проблем, сложных проблем, которые надо каждому из музыкантов решать ежедневно плюс еще оставаться артистом. Это безумно трудно, настолько трудно, что это почти невозможно. Но, тем не менее, музыканты, несмотря на то, что им мало платят, остаются музыкантами, она работают в оркестрах. Тем не менее, оркестры существуют. Вот это загадка - как же так, как так происходит? Поэтому: терпения, конечно, прежде всего, потому должно образоваться. И веры в то, что все же как-то должен воцариться порядок и в нашей области когда-то.

XS
SM
MD
LG