Ссылки для упрощенного доступа

Памятная церемония в Государственном музее Аушвиц-Биркенау


Программу ведет Андрей Шарый. Принимает участие корреспондент Радио Свобода Алексей Дзиковицкий.

Андрей Шарый: Гудок паровоза возвестил сегодня о церемонии памяти узников фашистского концлагеря в Освенциме, Аушвиц-Биркенау, освобожденного 60 лет назад советской армией. Памятная церемония прошла в Государственном музее Аушвиц-Биркенау, у монумента жертвам фашизма. На церемонии присутствовали правительственные делегации более чем из 40 стран мира. На железнодорожных путях, куда привозили заключенных, горели поминальные свечи. Упамятника замученным узникам выставлен был почетный караул войска Польского. Развалины крематория, где сжигали трупы заключенных, высвечивали прожекторами. В Освенциме мела метель, температура воздуха - минус 8 градусов, тем не менее, церемония прошла. И прошла она в обстановке скорбного торжества.

Сейчас на линии прямого эфира специальный корреспондент Радио Свобода в Освенциме Алексей Дзиковицкий. Алексей, пожалуйста, расскажите подробнее, что происходило сегодня в Освенциме.

Алексей Дзиковицкий: И сегодня, и в дни, предшествующие 60-ой годовщине освобождения Аушвиц-Биркенау, много говорилось о политике, о возможном напряжении на линии Варшава - Москва или Киев - Москва и так далее. Но, вы знаете, сейчас, в конце дня, когда все уже закончилось, мне показалось, что это было не таким важным сегодня.

Когда во время церемонии свое выступление закончил президент Израиля, к микрофону каким-то образом прорвалась бывшая узница лагеря Аушвиц, ныне гражданка Израиля, и сквозь слезы сказал, даже прокричала: "Мне было 19 лет, когда меня обнаженной заставили стоять на таком вот морозе! За что?! За что сожгли моих всех близких?! За что?!" Мне кажется, что в этот момент многие из присутствующих, особенно молодые, поняли, что за всеми этими цифрами - сколько сожжены, расстреляны, умерли от голода, - которые мы получили в пресс-центре, страдания и горе конкретных людей, которые живут с этим уже 60 лет.

Еще Владислав Барташевский, бывший узник Освенцима, а потом дважды министр иностранных дел свободной Польши, сказал сегодня, что если к полякам и русским узникам нацисты в Аушвице относились как к наполовину-людям, то к евреям и цыганам они относились как к насекомым. И при этом, как сказал Барташевский, союзники ничего не сделали, чтобы остановить зверства нацистов в концлагерях, хотя хорошо знали, что там происходит. "До сих пор невозможно поверить, что все это сделали люди с людьми", - сказал Барташевский.

Андрей Шарый: Спасибо, Алексей.

Альфонс Валькевич стал узником концлагеря Аушвиц-Биркенау в 1942 году в возрасте 18 лет. Незадолго до окончания войны его перевели на работу в другой лагерь - Дахау, где заключенные занимались изготовлением деталей для "Мессершмитов". Это спасло Валькевичу жизнь. С бывшим узником концлагеря Аушвиц-Биркенау мой коллега Алексей Дзиковицкий говорил незадолго перед своим отъездом в командировку в Освенцим.

Алексей Дзиковицкий: Поначалу мы договорились, что наш разговор с Альфонсом Валькевичем не будет долгим: не то здоровье. У 80-летнего Валькевича нет 9 ребер и всего одно легкое. "Подарки Освенцима", - говорит он. Однако на такие темы разговаривать коротко, наверное, невозможно.

Альфонс Валькевич: В лагерь нас везли со связанными руками в товарных вагонах, посыпанных хлором. Вагоны были переполнены. Женщины, дети... Из-за связанных рук нельзя было оправиться. Уже на месте мы ужаснулись от одного вида лагеря. Там нас, периодически избивая палками, разделили: отдельно - молодежь, сильных и здоровых, отдельно - женщин, стариков. Рудольф Хесс нас встречал. Сказал, что отсюда нет дороги, кроме одной - через трубу крематория. Работоспособных и здоровых погнали через ворота, а стариков и слабых детей заставили раздеться и повели как будто мыться, но, как мы узнали позже, это были газовые камеры. Охранники потом на наших глазах рылись в их одежде - искали ценные монеты, золотые украшения. Те, кого признавали годными к работе, проходили дезинфекцию: поливали нас холодной и горячей водой, какими-то химическими средствами. Дали мыло из глины и одно маленькое полотенце на 5 человек, стригли везде, хотя это правильнее было называть вырыванием волос. И босиком, по острой гальке, на холоде погнали в бараки. Получили полосатую форму, деревянные ботинки, и каждый - свой номер.

Из блока 10А, куда меня направили, через забитые досками окна была видна стена смерти, возле которой немцы ежедневно расстреливали людей. Знаете, я после войны много возил немцев на экскурсии в Освенцим, работал с ними как переводчик, - и всегда приводил их к этой огромной бетонной стене. Они плакали.

Алексей Дзиковицкий: Альфонс Валькевич вспоминает о рабском труде в Аушвице. Узники всячески старались попасть на более легкую работу. Вызвались зачастую делать вещи, которых делать не умели, для того чтобы хотя бы на несколько дней сменить один ад на другой.

Альфонс Валькевич: Однажды эсесовец пришел и спросил, есть ли среди нас портные, - так я сразу вызвался. Говорю: "Умею шить все, что угодно, - дамское платье, мужские костюмы", лишь бы только вырваться. Таких, как я, оказалось несколько десятков, но выбрали только двоих. В результате оказалось, что нас направили пришивать номерки к униформе.

Алексей Дзиковицкий: Как известно, многие узники не выдерживали ужасов жизни в лагере и заканчивали жизнь самоубийством. Пробовал это сделать и Альфонс Валькевич. Доведенный до отчаяния, истощенный, он раздобыл бутылку бензина и выпил ее. К жизни юношу вернули соседи по бараку. Один из товарищей Валькевича пробовал бежать.

Альфонс Валькевич: Попыток бегства было много, но с беглецами очень жестоко расправлялись. Один мой знакомый убежал в 1942 году, но его нашли. Заставили нас тогда, тысяч 160 узников, стоять несколько часов подряд не шелохнувшись. Это было ужасно! У всех ведь больные желудки, от голода падали многие, и надо было их держать, иначе расстреливали эсесовцы. Ввели тогда моего знакомого, который хотел убежать, окровавленного, с табличкой на шее, на которой была надпись на немецком: "Ура! Я снова здесь!" Его заставляли ходить по периметру с этой табличкой и бить в барабан. А рядом доделывали виселицу, где беглеца через пару часов повесили. При этом каждый должен был на казнь смотреть. Такое не забывается!

Алексей Дзиковицкий: В Аушвиц-Биркенау вес Альфонса Валькевича опустился ниже отметки 40 килограммов. Одно из наиболее живучих лагерных воспоминаний - это постоянное чувство голода.

Альфонс Валькевич: Однажды меня взяли чинить железнодорожные пути, по которым узников везли в лагерь. Я был так слаб, что не мог поднять молот как следует, еле стучал по этим шпалам. Зима еще была, холодно. И вдруг вижу - между шпалами лежит здоровенная красная свекла. Боже, я не поверил своим глазам, схватил ее сразу же - и за пазуху. Потом, во время перерыва, нам разрешили разжечь костер. Когда все прогрелись, я так, чтобы никто не видел, разогрел свою находку и в сторонке съел. Как это было вкусно и сладко! Тогда я сказал себе: если когда-нибудь мне удастся вырваться, так первое, что я сделаю, это куплю килограмма три сахарной свеклы и сразу же все съем.

А еще однажды в барак зашел эсесовец и спросил: "Кто из вас не ест мяса?" Вопрос, конечно, в тех условиях был какой-то сюрреалистичный. Но я вызвался - как чувствовал, что, может быть, перепадет что-нибудь. Оказалось, что нас забрали кормить эсесовских собак, а им давали жидкую кашицу с большими кусками мяса. Как только немец вышел из псарни, я сразу же нырнул в корыто лицом и стал вылавливать куски мяса. А рядом - собачья морда. Я тогда подумал, что пусть даже этот волкодав мне голову отгрызет - не оторвусь от этого корыта. Так мне удалось проглотить несколько кусков мяса и немного каши.

Алексей Дзиковицкий: Говоря о лагере, Альфонс Валькевич, несмотря на то, что рассказывал он все это наверняка не одну сотню раз, все равно не мог сдержать слез.

Альфонс Валькевич: Уже прошло 60 лет со дня освобождения лагеря, а мне мои знакомые так и говорят: "Ты, наверное, навсегда так и останешься за той колючей проволокой".

Алексей Дзиковицкий: В последние годы много говорится о польско-немецком примирении. Я спросил у Альфонса Валькевича, мог ли бы он простить своим палачам все то, что с ним произошло в лагере?

Альфонс Валькевич: Знаете, еще в 1956 году польский епископат выступил с посланием к немцам, под которым я подписываюсь. Там говорилось: "Мы вас прощаем, но забыть не можем".

XS
SM
MD
LG