Ирина Лагунина: Международная конференция по безопасности, которая в минувший уик-энд проходила в Мюнхене, привлекла к себе исключительно высокий интерес общественности. Причиной тому был не только высокий уровень участников, среди которых было немало министров обороны. Центральным событием Конференции стало, по общему мнению, выступление канцлера Германии Ангелы Меркель. Этому выступлению и посвятил свой материал Ефим Фиштейн:
Ефим Фиштейн: Выступление Ангелы Меркель ожидалось с понятным нетерпением – было ясно, что новый канцлер воспользуется случаем, чтобы представить собственный курс в области безопасности и главное, отмежеваться от антиамериканской риторики своего предшественника. В обширной речи Меркель затронула множество проблем, волнующих мировое сообщество, но ее лейтмотивом было прекращение спора между союзниками по НАТО и восстановление престижа этой организации. Следует отметить, что Конференция по безопасности в баварской столице Мюнхене всегда служила не только форумом для обмена мнениями по специальным вопросам, но и своего рода барометром в отношениях между странами-членами НАТО. В годы холодной войны ведущая роль в оборонительном альянсе неоспоримо принадлежала Соединенным Штатам. Однако после распада Организации Варшавского договора, объединения Германии и развала СССР - другими словами, после исчезновения непосредственной угрозы - Западная Европа отчасти перестала воспринимать США как гаранта собственной безопасности и демократических устоев. В некоторых европейских государствах, в частности в Германии, культивировалось представление о том, что Европа в состоянии сама обеспечить свою безопасность, не прибегая к помощи США. В силу этих обстоятельств климат на мюнхенской конференции в последнее время начал ухудшаться. В этом году, в частности, благодаря выступлению Ангелы Меркель, наступил перелом. Начнем с репортажа нашего мюнхенского коллеги Александра Манхайма, следившего за ходом конференции:
Александр Манхайм: Позиция прежнего красно-зеленого правительства Германии по отношению к НАТО иногда, мягко говоря, раздражала некоторых союзников, особенно американцев. Апогей недовольства вызвала ровно год назад, как видно, запущенная в роли «пробного камня», речь канцлера Шредера, зачитанная на этом же форуме тогдашним министром обороны Штруком, в которой под сомнение была поставлена руководящая роль НАТО и содержался намек на создание альтернативой, сугубо европейской оборонительной организации. После резкой реакции Соединенных Штатов и Генерального секретаря НАТО Схеффера, растерянный Штурк, а затем и сам канцлер долго и запутанно пытались объяснить, что их неправильно интерпретировали, однако настроение было окончательно испорчено. Похоже, что после нынешней Конференции по безопасности, благодаря выступлению на ней нового канцлера Ангелы Меркель, прежние диссонансы устранены и климат, царивший последние годы на этом форуме, однозначно потеплел.
Ангела Меркель: Германия готова в рамках трансатлантического партнерства и даже за пределами этого союза взять на себя большую ответственность в вопросе обеспечения свободы, демократии, стабильности и мира во всем мире.
Александр Манхайм: Все точки над i были окончательно расставлены, когда Ангела Меркель без обиняков заявила, что, по ее мнению, во всех важных политических и стратегических вопросах, а также в сложных решениях, касающихся Европы, первостепенная роль должна отводиться НАТО. Как сказал в беседе со мной один из американских политиков, Германия опять восстановила свое лицо. И тут он не одинок. В частности, многие считают, что Германия должна взять на себя лидерство во всех вопросах, касающихся Европы. По мнению обозревателей, определенную роль в укрепившемся престиже ФРГ играет также то обстоятельство, что в отличие от прежнего правительства Герхарда Шредера, нынешнее под руководством Ангелы Меркель теперь не стесняется высказывать при необходимости конструктивную критику как в адрес России, так и самого Владимира Путина.
Кстати говоря, о своего рода ренессансе НАТО Генеральный секретарь этой организации Схеффер счел нужным предостеречь от возложения слишком больших чаяний на роль этого трансатлантического союза или от превращения его в своеобразное агентство по экстренным ситуациям в мире. В частности, он сказал:
Яап де Хооп Схеффер: Я не думаю, что НАТО должна выполнять роль мирового жандарма и потому я не считаю, что НАТО превратится во всемирную организацию по проблемам безопасности.
Александр Манхайм: Эта взвешенная оценка будущего НАТО имеет кроме прочих соображений и финансовую подоплеку. Министр обороны Соединенных Штатов Рамсфелд уже неоднократно высказывал свое недовольство тем, что, по его мнению, союзники по НАТО выделают из национальных бюджетов слишком мало средств на модернизацию вооружений. Отвечая на этот упрек, Ангела Меркель сказала.
Ангела Меркель: Мы может быть не сможем оправдать всех ожиданий, что касается финансовых затрат на оборону, но хочу заверить вас в том, что взятые на себя обязательства мы выполняем эффективно и с большой отдачей.
Александр Манхайм: В своей речи Ангела Меркель также подчеркнула, что Европейский союз отнюдь не является конкурентом или противовесом ни Соединенным Штатам, ни НАТО.
Ангела Меркель: Значение партнерства между ЕС и НАТО постоянно возрастает. Европейская стратегия по вопросам безопасности, а также стратегическая концепция НАТО и национальная стратегия безопасности Соединенных Штатов представляют собой подходящую платформу для углубления диалога и выработки совместных действий по проблемам нашей общей безопасности.
Александр Манхайм: В этой связи положительный отклик участников конференции нашел также призыв Ангелы Меркель к странам НАТО разработать качественно новые стратегические концепции на смену прежним, принятым этой организацией в 1999 году.
Ефим Фиштейн: Александр Манхейм уже сказал, что в позиции нового немецкого канцлера, как она была сформулирована в Мюнхене, многие обозреватели усматривают перелом в отношениях между Европой и США. Почему. Адресуем этот вопрос одному из таких обозревателей – Александру Рару из Германского совета по внешней политике. Вот его ответ:
Александр Рар: Госпожа Меркель делает все, чтобы дистанцироваться от прежней политики ее предшественника Шредера. Шредер в прошлом году попросил своего министра обороны зачитать программную речь по поводу будущего НАТО, в котором он вообще поставил под вопрос эту военную организацию, считая, что Америка и так действует только в коалиции со странами, которые ее поддерживают, дескать, НАТО в прежней роли ни Америке, ни вообще миру не нужна и нужно подумать о том, чтобы преобразовать ее в более политическую организации типа ОБСЕ. Госпожа Меркель выступает с тех пор, как он пришла на пост канцлера, за усиление, укрепление трансатлантических отношений для того, чтобы исправить отношения с Бушем и встроить Германию крепко в структуры НАТО. Поэтому она будет выступать за другую НАТО, за прежнюю НАТО, за традиционную НАТО. Где-то, я думаю, будет поддерживать американскую политику и политику новых членов НАТО, расширения этой организации дальше на Восток.
Ефим Фиштейн: Другим выступлением, которое сразу же оказалось в центре внимания не только экспертного сообщества, но и широкой общественности, стала речь российского министра обороны Сергея Иванова, выдержанная в необычно резких выражениях. Так, в частности, Сергей Иванов заявил, что любое дальнейшее восточное расширение НАТО будет восприниматься Россией как угроза ее безопасности и повлечет за собой ответные меры. Чем объяснить такую бескомпромиссность в высказываниях российского министра обороны?
Александр Рар: Это не первое заявление Сергея Иванова такого рода. От выступает от российского руководства всегда с жесткими заявлениями, иногда с угрожающими заявлениями. Так было и пять-шесть лет назад, когда он вошел в должность секретаря Совета безопасности. Я бы не переоценивал его заявления, потому что во многом потом президент не поправляет, но где-то нейтрализует. Потому что для Путина отношения с Западом по-прежнему являются важными. И поэтому конфликта открытого из-за расширения НАТО, скажем, на кавказские страны, я думаю, не будет, так же как не было конфликта между Россией, Европейским союзом и Америкой после расширения НАТО на прибалтийские стран. Но есть одно большое «но»: я думаю, расширение НАТО на Украину, что преследуют некоторые американские политические круги, произведет эффект новой бомбы в отношениях России и Запада. Потому что если восточная Украина будет ощущать себя частью НАТО, а там население выступает открыто против такой интеграции страны в НАТО, я думаю, проблемы налицо.
Ефим Фиштейн: Любопытно, что многие «кремленологи», и в том числе сам Александр Рар, высказывали убежденность, что Сергей Иванов приехал на мюнхенскую конференцию не только как министр обороны, но и как весьма вероятный преемник Владимира Путина на посту президента России. Как согласуется это с тоном его выступления с трибуны Конференции?
Александр Рар: Я думаю, что это действительно программное заявление Иванова, но это к тому же сигнал Западу, что если придет к власти Иванов, то язык, во всяком случае, в отношениях будет более жестким. В то же самое время, еще раз подчеркиваю, Иванов выступал в свое время против вхождения вообще американских военных советников в ту же Грузию, против быстрого вывода российских баз из Грузии. Достаточно ультимативно говорил, что если вы сделаете это, то у нас будут обратные шаги. Нет, я думаю, что Россия согласилась и здесь на многие компромиссы.
В то же самое время я должен сказать, что Иванов должен рассматриваться вместе с Дмитрием Медведевым как наиболее вероятный кандидат на пост президента в 2008 году. Сегодня он во многом играет кремлевскую игру, он говорит более жесткие вещи, в то время как есть более либеральные политики, такие как Греф, Кудрин и сам Путин, который всегда выступает в конечном итоге за компромиссы и за более сближенные отношения с Западом. Я не могу исключить, что если ситуация будет так развиваться и такая страна как Украина станет членом НАТО, то в самом российском обществе, в элите потребность в более жестком политике по отношению к Западу появится, и тогда такой политик как Иванов будет избран на пост президента, я в этом почти уверен.
Металлургия Европы: лидер останется один.
Ирина Лагунина: Крупнейшая металлургическая компания мира – Mittal Steel , возглавляемая предпринимателем из Индии, – недавно предложила купить за 23 миллиарда долларов своего ближайшего конкурента – европейскую компанию Arcelor . На её заводах в нескольких европейских странах работают почти 80 тысяч человек, и потому сделка тут же стала предметом обширных дебатов не только на уровне правительств, которые высказались против, но и Европейской комиссии, которая пока – в принципе не возражает.
Состоится объединение или нет, сама его перспектива отражает главную тенденцию в мировой металлургии – одной из самых раздробленных отраслей мировой промышленности, которая затронет и Россию. Тему продолжит мой коллега Сергей Сенинский...
Сергей Сенинский: По резонансу, вызванному им в европейских столицах, предложение Mittal Steel уступает в последние дни разве что "скандалу с карикатурами"...
Arcelor была образована в 2002 году в результате объединения крупнейших металлургических производств четырех европейских стран – Франции, Люксембурга, Бельгии и Испании. И сегодня количество работающих на заводах компании во Франции, Испании и Бельгии исчисляется десятками тысяч человек, а в Люксембурге она – крупнейший в стране работодатель.
Но опасения, высказываемые в европейских столицах, касаются не только возможных сокращений персонала. Кстати, Mittal поспешила заверить, что их – не будет. Проблема, по мнению и руководства Arcelor , и европейских политиков еще и в том, что, в случае совершения сделки, самая крупная металлургическая компания и Европы, и всего мира будет, по сути, контролироваться одной-единственной семьей – индийского предпринимателя Лакшми Миттала, занимающего ныне третью строчку в рейтинге богатейших людей мира. Семье принадлежат примерно 88% акций компании, и лишь остальные 12% обращаются на рынке. А в руководстве компании, помимо самого 55-летнего Лакшми Миттала, совмещающего должности председателя совета директоров и исполнительного директора, - его 30-летний сын, занимающий должность главного финансиста.
Более того, Mittal Steel , производя стали больше всех в мире, тем не менее, уступает Arcelor по объемам выручки. И потому руководители европейской компании высказывались уже в том смысле, что Mittal Steel , объединяя менее технологичные заводы в странах Восточной Европы и Азии, производит и менее качественные сорта стали. А теперь, мол, стремится обрести более современные заводы Arcelor . Насколько это соответствует действительности? Наш первый собеседник – из Германии - руководитель отдела Рейнско-Вестфальского института мировой экономики в городе Эссен Роланд Дёрн, к которому обратился корреспондент Радио "Свобода" в Мюнхене Александр Манхайм:
Роланд Дёрн: Это так. Arcelor производит, в первую очередь, высококачественную листовую сталь для автомобильной индустрии, в то время как основа выпуска Mittal Steel - менее технологичная продукция – например, сталь для строительных конструкций. Таким образом на мировом рынке они друг друга как бы дополняют.
Правда, два года назад Mittal Steel купила американскую компанию International Steel Group и теперь стала ведущим поставщиком стали для американской автомобильной промышленности. На европейском рынке Mittal Steel почти не представлена, зато доминирующие позиции занимает компания Arcelor...
Сергей Сенинский: Mittal Steel и Arcelor , возможно, и дополняют друг друга – с точки зрения эффективности производства, но шумная кампания вокруг этой сделки инициируется, в первую очередь, политиками...
Роланд Дёрн: Не забывайте, что Arcelor – это корпорация, состоящая из национальных компаний трех стран, и уже из чисто политических соображений ни одна из них не готова к тому, чтобы Mittal Steel стала значимым игроком на европейском рынке. С другой стороны, для менеджмента Arcelor вся шумная компания вокруг этой сделки сегодня - прекрасная возможность повысить её цену.
Ну, а что касается слухов о закрытии европейских предприятий Arcelor , если сделка состоится, или переводе их производства в более дешевые страны, то я не думаю, что это произойдет. Ведь Mittal Steel заинтересована как раз в обратном - в сохранении европейских заводов, производящих высококачественную сталь, чтобы, в свою очередь, сохранить клиентов в Европе. Металлургические комбинаты в Восточной Европе - по крайней мере, на данном этапе - производить подобную продукцию просто не в состоянии...
Сергей Сенинский: Как только Arcelor заявила свое первое "нет!" предложению Mittal Steel , некоторые эксперты обрисовали ситуацию так: мол, в этой сделке "сошлись" две бизнес-стратегии современной металлургии. Первая – от Mittal Steel – направленная на сокращение любых возможных издержек. А вторая – от Arcelor – предусматривающая, как и раньше в Европе, значительно большую степень "социальной защищенности" работников.
Если говорить о России, то крупнейшие металлургические заводы страны почти без исключений - градообразующие предприятия, со всеми вытекающими из этого "социальными" последствиями, еще более чувствительными, чем в случае европейских заводов Arcelor . Значит ли это, что их – условно - следует относить к придерживающимся той же, "европейской" стратегии? Из Москвы – старший аналитик по металлургии из финансовой корпорации "Уралсиб" Вячеслав Смольянинов:
Вячеслав Смольянинов: Да, в целом такая аналогия справедлива... Что касается сокращений персонала на российских заводах, то они есть, и персонал постепенно сокращается. И это характерно для любых крупных компаний в любых регионах российских.
Но при этом, разумеется, нельзя говорить, что заводы Arcelor чем-то похожи на российские сталелитейные заводы, потому что и уровень производства у Arcelor совершенно другой, имея в виду, что продукты у них – гораздо более высокой добавленной стоимости и - для других потребителей. В то время как добрая половина того, что производят российские сталелитейные заводы – это, по сути, "сырьевая" сталь, и здесь они, скорее, похожи на многие заводы компании Mittal Steel ...
Сергей Сенинский: Производство стали в мире в 2005 году увеличилось почти на 6%, причем 80% этого роста пришлось на долю одного лишь Китая. Объем китайского производства стали составил 350 миллионов тонн – почти вдвое больше, чем в Европейском союзе; втрое больше, чем в Северной Америке или Японии, и почти в 6 раз больше, чем в России. Доля Китая в мировом производстве стали всего за один год увеличилась с 26-ти до 31-го процента.
При этом даже ведущая металлургическая компания Китая – Shanghai Baosteel – не входит в первую пятёрку крупнейших в мире, производя вдвое меньше стали, чем Mittal Steel , и в полтора раза меньше, чем Arcelor . Черная металлургия вообще – одна из наиболее фрагментированных, раздробленных отраслей мировой промышленности, и потому её консолидация – процесс неизбежный, говорит руководитель Союза металлургических предприятий Германии Дитер Амелинг, Дюссельдорф:
Дитер Амелинг: Сталелитейная промышленность мира находится лишь в начальной стадии консолидации. Судите сами.
На долю пяти самых крупных производителей стали в мире приходится 19% мирового её производства, в то время как на долю пяти крупнейших алюминиевых компаний приходится 47% мирового производства. В других отраслях концентрация еще значительнее. Пять самых крупных автомобильных компаний производят две трети всех автомобилей в мире. А всего три ведущих горнодобывающих компании поставляют мировой металлургии 70% всей необходимой ей железной руды!
Но в самой металлургии – все пока иначе. Даже если сделка Mittal Steel и Arcelor состоится, на долю объединенной компании придется не более 13% мирового производства стали. Как видите, по сравнению с другими отраслями, здесь все еще очень низкая концентрация производства.
Сергей Сенинский: Mittal Steel уже купила несколько крупных металлургических комбинатов в странах Восточной Европы. А последнее её крупное приобретение – покупка почти за 5 миллиардов долларов комбината "Криворожсталь" на Украине – осенью прошлого года. В конкурсе по его продаже Mittal Steel обошла всё ту же европейскую Arcelor , причем Лакшми Миттал признавался позже, что именно это противоборство "стоило" ему примерно двух миллиардов долларов...
Украинский завод и крупнейшие металлургические комбинаты России весьма похожи – ведь они создавались централизованным планированием в рамках единой страны. А посему – нетрудно предположить интерес Mittal Steel и к российской металлургии. Представим – очень условно, конечно, что она купила бы "Магнитку", "Северсталь" или Новолипецкий комбинат... Стала бы Mittal менять профиль и объемы его производства? Или в этом нет необходимости? Мнение Вячеслава Смольянинова, аналитика финансовой корпорации "Уралсиб", Москва:
Вячеслав Смольянинов: Я не думаю, что Mittal Steel пришлось бы менять профиль, если вдруг такое событие и произошло... Ведь главная отличительная черта и российских, и украинских производителей стали – низкозатратное производство, низкие экологические требования по выбросам в атмосферу. Другими словами - здесь можно дешево делать сталь! А перекатывать эту заготовку и производить из нее готовые продукты Mittal , естественно, стала бы, наверное, на главных своих рынках - европейских, американских, потенциально - на рынках в Азии. Но именно в этом они, на мой взгляд, были бы заинтересованы.
Более того, все, что поставляется российскими металлургическими компаниями на внутренний российский рынок – это все-таки продукция с более высокой добавленной стоимостью, чем та, что идет на экспорт. То есть нынешний профиль любого крупного российского металлургического завода абсолютно "вписался" бы в стратегию Mittal Steel.
Поэтому я думаю, что эта компания обращает внимание на российские заводы, и я не исключаю, что какие-то переговоры ведутся... Другой вопрос - как это все будет воспринято на уровне социальной защищенности, в плане политической составляющей, но это - уже детали...
Сергей Сенинский: Mittal Steel сегодня производит больше стали, чем все российские металлургические заводы, вместе взятые. Но даже если сделка с бельгийско-французско-испано-люксембургской Arcelor состоится, объединенная компания, хотя и будет производить стали втрое больше ближайшего конкурента – японской компании Nippon Steel , третьей в мире на сегодня, окажется небольшой в масштабах всей отрасли –
11-12% мирового производства. А сама сделка теперь будет обсуждаться в парламенте Европейского союза...
История диссидентского движения в Болгарии
Ирина Лагунина: «Пражская весна» и польская «Солидарность» - это те главы истории бывших социалистических стран Европы, которые практически не надо объяснять даже молодежи. Но что известно в России о диссидентском движении в Болгарии. Недавно в свет вышел сборник «Диссидентское движение и оппозиция в странах Восточной Европы в период коммунистического режима». О болгарской главе сборника рассказывает Людмила Алексеева.
Людмила Алексеева: Моя сегодняшняя собеседница - Димитрина Петрова, автор статьи о Болгарии в этом сборнике. Я читала ее статью с захватывающим интересом. Оказалось, что несмотря на отсутствие контактов между гражданами СССР и Болгарией, и диссидентское движение, и политическая оппозиция в наших странах развивались по очень похожим сценариям. Видимо, здесь сказалась схожесть режима. Димитрина так пишет об этом в своей статье:
Диктор: Диссидентская субкультура, подобная советской, стала развиваться в конце 60-х и особенно после 1968 года. Это была прежде всего внутрипартийная оппозиция против автократического режима Живкова, старая антикоммунистическая оппозиция и, наконец, обстоятельство, не последнее по важности, - сказалось влияние диссидентского движения в других социалистических странах. Альтернативное официальному общественное мнение, которое никогда не было полностью уничтожено, повсеместно усилилось в конце 70-х и 80-е годы. Это были передаваемые из уст в уста бесконечные анекдоты, высмеивавшие режим, распространение запрещенных книг, бардовские песни, споры в кафе и на кухнях, слухи, а в 80 годах даже семинары или что-то вроде этого.
Людмила Алексеева: В Болгарии, как и у нас, сначала возникали подпольные группы, затем началось диссидентское движение. Но массовые выступления в Болгарии произошли под прямым влиянием перестройки в Советском Союзе. Первые массовые демонстрации подготовила общественная организация «Эко Гласность», и они проходили под экологическими лозунгами. В СССР все началось с протестов против проекта поворота сибирских рек на юг. И первые демонстрации были направлены против загрязнения воздуха в больших городах вредными выбросами промышленных предприятий. Но давайте послушаем Димитрину Петрову, что происходило в Болгарии в 50-60-е годы.
Димитрина Петрова: Были у нас оппозиционные действия отдельно взятых людей, были даже оппозиционные группы, которые были разгромлены. Есть несколько ярких примеров диссидентов 60-х годов, которые погибли в тюрьмах, которые были убиты властями, о которых мало знают. Уже к 70 так же, как в остальных странах соцлагеря, были реакции на вторжение в Чехословакию.
Людмила Алексеева: А первые подпольные организации, где появились - в столице или в провинции?
Димитрина Петрова: Первые группы создались в провинции такими людьми, как Любомир Собеджев, который получил срок. В 70-е годы в подполье были группы, но мало знают об этом, потому что очень эффективно власти расправлялись с этими группами. А почему более эффективно, чем, скажем, в Польше или Венгрии? Потому что в Болгарии коммунизм был более легитимен.
Людмила Алексеева: Что вы имеете в виду?
Димитрина Петрова: Не было такой солидарности, как в Польше. В Болгарии оппозиционное настроение было явлением, ограниченным маленькой частью народа, а выражение оппозиционности, настоящего диссидентства было еще меньше. Это были очень смелые люди, потому что они как-то не радовались такой теплой поддержке окружающих, как в Польше, где оппозиционность коммунизму - это был дух времени.
Людмила Алексеева: Тем не менее, диссидентское движение в Болгарии появилось и его появление по времени совпало с развитием диссидентства в Советском Союзе.
Димитрина Петрова: Началось это примерно в то же время. Роль прав человека менялась. Можно сказать, что нет существенных отличий от диссидентства в Советском Союзе. Те же самые идеи, то же самое понимание общества, та же самая критика и те же самые варианты критики. В советском инакомыслии был вариант левый, марксистский, люди, которые из марксизма выходили, был варианты либеральные – сахаровский. Был вариант более религиозного свойства. То есть разные были идеи. Организованную оппозицию мы имеем в конце 80-х, когда уже существовали настоящие группы людей, они занимались такой типичной диссидентской деятельностью, подписанты были, говорили и по Свободной Европе и по Би-Би-Си и так далее.
Людмила Алексеева: В СССР массовые демонстрации начались в 89 году, и в Болгарии тоже?
Димитрина Петрова: Вот в чем отличие, это надо подчеркнуть: когда началась перестройка в Советском Союзе, в Болгарии началась самая мрачная эпоха. Потому что у нас как раз в 84-85 году состоялось, что цинически называют, возродительный процесс. Это была насильственная ассимиляция почти миллионного турецкого меньшинства. То есть имена турецкие были заменены болгарскими именами принудительным способом. Болгарский народ об этом почти не знал, потому что это было почти тайное дело, хотя была националистическая пропаганда. Болгарское диссидентство оформилось и выразилось именно вокруг отношения к этому процессу. Самые смелые хотели действовать. Менее смелые хотели говорить о другом, но не о турках. Это был водораздел смелости. Я помню, наши все дискуссии на кухнях, всегда стояла проблема: а как с турками, упомянуть турок или нет, насколько сильно критиковать? Вот это как-то структурировало болгарское диссидентство. Для нас это было в некотором отношении эпоха менее либеральная, более опасная, потому что это преступление только совершено, не как в Советском Союзе, где самые большие преступления были отодвинуты в прошлое. У нас это были только что, и мы должны были на это реагировать. Вот это особенность, которая отличает болгарское диссидентство от остальных.
Людмила Алексеева: Совсем юная тогда Димитрина активно участвовала в этих событиях, как и в последующих, организованных «Эко Гласностью».
Димитрина Петрова: «Эко Гласность» – это было то движение, которое объединило диссидентство и оппозицию. Оно воспользовалось стратегически умно обстоятельствами, особенно тем фактом, что в Софии в октябре 89 года проводился так называемый Эко-форум ОБСЕ, и мы ожидали, что там соберутся дипломаты, будут журналисты международные. Так что мы очень старательно готовились. Мы обсуждали, мы ссорились, мы подготавливали документы, у нас были стратегии, что делать. И когда мы были на собрания «Эко Гласности» - это не были практически собрания «Эко Гласности», это были собрания всей оппозиции, потому что там присутствовали из религиозного общества, из Комитета-273.
Людмила Алексеева: Что такое Комитет-273?
Димитрина Петрова: Это чисто правозащитная организация, которая защищала политических заключенных. Очень много организаций было, они собирались вместе с «Эко Гласность». Потому что около «Эко Гласности» оформлялась возможность выйти на улицу, то есть выйти из подвала и как-то уже мобилизовать массы. «Эко Гласность» была направлена на массовую мобилизацию.
Людмила Алексеева: Удалось?
Димитрина Петрова: Удалось и еще как. Это были самые счастливые дни, когда мы собирали подписи в центре Софии. Там маленький садик, «Кристалл» называется, мы там стояли. Полиция нам угрожала. В кульминации этих дней 26 октября нас всех избили и арестовали. После этого была массовая демонстрация 3 ноября, когда народ заполнил улицы Софии. Колокола церкви Александр Невский стали бить именно в момент, когда народ запел революционные песни и когда начались лозунги «демократия». Даже если повод демонстрации был вручить в парламент экологические требования, но на самом деле это была демократия и последний решающий удар режиму. Несколько дней позже Тодор Живков ушел.
Людмила Алексеева: То есть по времени это примерно совпало с массовыми демонстрациями в Москве, тоже 89-90-е годы.
Димитрина Петрова: Оттуда уже пошло, после 3 ноября чуть ли не каждый день массовые демонстрации, митинги. То есть уже была лавина, и уже к концу года ставился вопрос о радикальном изменении. В январе начался круглый стол, примерно как и в Польше. Там самый острый вопрос был о первой статье конституции, то есть руководящей роли коммунистической партии. Мы хотели, чтобы это отпало.
Людмила Алексеева: Тогда это удалось?
Димитрина Петрова: Да, удалось при давлении с улицы. Улица была как живое существо. Народ окружал парламент, демонстрировал и так далее. Это был политический театр, который длился и длился следующие два года.
Людмила Алексеева: А сейчас как вы оцениваете ситуацию с правами человека в Болгарии и правозащитное движение у вас?
Димитрина Петрова: Это сложная картина. Если считать с года на год, по сравнению с прошлым годом ухудшилось. Есть положительные моменты. Самое главное в Болгарии есть образцовый, который служит образцом для других, антидискриминационный закон, и первые дела же выиграны. Но в других отношениях процесс пошел вспять.
Роль продюсера в современном кино
Ирина Лагунина: Доходы кинокомпаний Голливуда, заработки их администраторов, гонорары кинозвёзд растут каждый год, но качество фильмов не повышается. Неужели стоимость производства фильма поднялась так высоко, что почти никто уже не смеет пойти на риск и создать что-то художественно новаторское? Куда исчезли персонажи с яркими и правдоподобными характерами? «Кто убил Голливуд?» С американскими экспертами беседует Марина Ефимова.
Марина Ефимова: В советское время в России был сделан замечательный мультфильм, который назывался «Фильм, фильм, фильм». В нем сжато, но красочно, показан процесс хождения киносценария по мукам, то есть, по бюрократическим инстанциям советской киностудии. В одном кабинете – штамп с надписью «Сократить», в другом – «Удлинить, конец изменить на противоположный», и так далее. И вот в новой книге известного американского кинокомментатора Питера Барта убедительно и тоже красочно показано, что процесс создания современного голливудского блокбастера неприятно похож на то, что высмеивал старый советский мультик. Барт назвал свою книгу «Кто убил Голливуд?».
Питер Барт: Можете не сомневаться в том, что Голливуд не только не умер, но что это процветающий бизнес. Голливудские фильмы имеют беспрецедентный успех во всем мире. Шоу-бизнес стал главным американским экспортом. Молодые люди слетаются туда в еще больших количествах, чем в банковский бизнес во время биржевого бума 80-х. Почему же я спрашиваю, кто убил Голливуд? Потому что из фабрики снов, которой он был в 30-40-х годах, из колыбели серьезного киноискусства, каким он был в 60-70-х, Голливуд в 80-90-х годах, превратился в конвейерное производство блокбастеров, сделанных по одному стандарту, с однотипными сценами драк, с молчаливыми мускулистыми героями, с предсказуемыми сюжетными ходами, с компьютерными спецэффектами и даже с шутками, созданными новейшими компьютерными программами.
Марина Ефимова: Результаты преображения Голливуда, о котором говорит Питер Барт, в общем, всем известны. Известно, даже, когда, в какой момент произошло это изменение. В конце 60-х годов, Голливуд, который растерял массовую аудиторию, пересевшую от киноэкранов к телевизорам, щедро пустил в свои студии талантливую молодежь. И урожай оказался абсолютно фантастическим. «Водитель такси», «Ростовщик», «Американские граффити», «Последний сеанс», «Крестный отец», «Бонни и Клайд», «Чайна-таун», «Полуночный ковбой», «Райские дни», «Незабвенные», «Пять легких пьес», «Мудрость плоти» – конца нет списку шедевров. Кончилось это в один прекрасный день, когда два тоже молодых, и тоже талантливых режиссера выпустили по новому приключенческому фильму. Стивен Спилберг - фильм «Челюсти», а Джордж Лукас - фильм «Звездные войны». Уставшая от серьезности и настоящей жестокости реального мира, показанного в шедеврах 70-х годов, массовая публика с воплем восторга рванулась в кинозалы.
Питер Барт: Наблюдая огромные очереди зрителей перед кинотеатрами всего мира во время премьер фильмов «Челюсти» и «Звездные войны», Руперт Мердок, Майкл Эйзнер и прочие магнаты и титаны бизнеса поняли, что кино это не просто выгодный бизнес, но золотые россыпи. Если один фильм может принести 500 миллионов в первый день проката, то почему не наладить массовое производство? Эта стратегия не учла того факта, что первые блокбастеры были произведениями мастеров, что это были персональные, штучные фильмы, и что поставленные на конвейер они, неминуемо, потеряют свою привлекательность. Но «Murdoch News Corporation», «Viacom», «Sigram», «Sony», и прочие не обращали внимания на такие тонкости. Началась эра товарного кино.
Марина Ефимова: Идея была такая: делать немного фильмов, но каждый – хит. С суперзвездами, с суперспецэффектами, с суперновейшей техникой, а, главное – каждый должен быть рассчитан на весь мир. Сюжет, идею, героев должны понять и полюбить не только в Нью-Йорке, но и в Токио, и в Хабаровске, и в Кейптауне. Гигантские деньги, которые вкладываются в эти фильмы, рождают и гигантскую ответственность. Поэтому решение, на каждом этапе создания фильма, принимают уже не творческие люди, а, так называемый, экзекютивз – студийные редакторы, а ниже - проводники студийной политики, а ниже – цензоры и чиновники.
Питер Барт: Чем руководствуются экзекютивз, которые решают, дать или не дать фильму зеленый свет, подойдут ли его персонажи для рисунков на кружках Макдоналдсов, укладывается ли текст и видеоряд в короткие телерекламы? Если цифра бюджета фильма находится к северу от 60 миллионов долларов, найдутся ли вкладчики? Кого интересуют такие анахронизмы, как убедительность образов? Фильм стал корпоративным товаром, а редакторы - корпоративными аппаратчиками.
Марина Ефимова: Аппаратчикам экзекютивз или экзекс, как их называют в Америке, даются жесткие формулы, которыми они должны руководствоваться. В том числе, и формулы художественные. И нигде процесс создания голливудского фильма не показан лучше, чем в замечательной киносатире Роберта Уолтмана «The Player» - «Игрок». В одной из двух сцен, которые я хочу привести, экзек объясняет девушке особенности своей работы.
Я слушаю истории и решаю, можно ли сделать из этого кино. Получаю примерно по 120 звонков в день. И каждый хочет только одного – чтобы я сказал: «Да». И чтобы они начали делать свой фильм. Но я могу сказать «да» только 12 раз в году. Так что выбирать тяжело, и я не всегда приятен в этой роли. У меня появляются враги, те, кому я отказываю, те, чьи истории не содержат элементов для успешной продажи фильма.
Какие элементы?
Страх, смех, насилие, надежда, душевность, обнаженное тело, секс, счастливый конец. Главное - счастливый конец.
Марина Ефимова: Другая сцена в том же фильме показывает, как экзекютивс реально отбирают сценарии. Сценарии они не читают, это подтверждается и в книге Барта. Они прослушивают идею и краткое содержание предполагаемого фильма. При этом, опытные сценаристы знают стандартные формулы Голливуда не хуже самих экзекютивс.
- О’кей, о чем ваш скрипт?
- Вас политика не пугает?
- Политика меня не пугает. Радикальная политика меня пугает.
- У меня есть некоторая радикальность, но смешная.
- Значит, это смешная политическая история.
- Смешная. Но это и триллер.
- О'кей. Смешной политический триллер. Что за сюжет?
- Главный герой – сенатор. Поначалу – bad guy. Разъезжает по стране на деньги налогоплательщиков.
- О'кей. Это циничный политический триллер-комедия.
- Да, но будет и душевность, в нужном месте. Сенатор попадает в автокатастрофу, но не погибает, а становится провидцем.
- Понимаю. Душевный психо-политико-комический триллер.
Марина Ефимова: В нашей передаче о Голливуде участвует киновед, профессор университета Brandeis Томас Доэрти. Профессор Доэрти, по Барту, американская киноиндустрия переживает сейчас гигантский коммерческий взлет и гигантский художественный спад по сравнению с 70-ми годами. Согласны ли Вы с этим?
Томас Доэрти: Люди, занятые в киноиндустрии, всегда смотрели на прошлое, как на золотой век, а на текущий период, как на конец света или, во всяком случае, как на грубый коммерциализм. Но я с уверенностью могу сказать, что не было в истории Голливуда такого времени, когда бы студии не были сосредоточены на деньгах. И как раз поразительная черта Голливуда в том, что несмотря на эту зависимость от коммерческого успеха там было создано столько замечательных фильмов. Действительно, в 80-х годах студии изменили стратегию, сделав упор на блокбастеры. Но напомню, что фильм «Унесенные ветром» в свое время тоже считался монстром-блокбастером. А теперь – американской киноклассикой. Стандартного барахла много, но у студий всегда были формулы и стандарты. В 30-х годах, например, устраивали массовые просмотры и, в соответствии с реакцией публики, меняли сцены, характеры персонажей, а чаще всего – конец фильма. Словом, оценка фильмов прошлого всегда сильно окрашивается ностальгией.
Марина Ефимова: Тем не менее, как Вы знаете, многие думают, что Голливуд портит вкусы подростков во всем мире и соблазняет взрослых своими ребячливыми сказками, как сентиментальными, так и жестокими.
Томас Доэрти: Это смешная ситуация. Все говорят: «Как ужасны голливудские фильмы», а потом глянешь на цифры проката и диву даешься – до какой степени они популярны! И, Вы знаете, Марина, может в них все же есть что-то положительное и привлекательное. Энергия, свобода, индивидуальность, которая не стесняется быть тем, что она есть. И те простые американские ценности, которые Голливуд так прямолинейно проповедует: твоя судьба в твоих руках, ищи и добивайся счастья.
Марина Ефимова: Одной из чрезвычайно заметных и часто возмутительных перемен в американском кинобизнесе являются непомерные деньги, которые стали там оборачиваться. По утверждению Питера Барта, голливудский режиссер Стивен Спилберг через несколько десятилетий станет самым богатым человеком в мире. Гигантские, как пишет Барт, «неприличные» гонорары, получают и кинозвезды. Настолько, что часто студия может себе позволить не больше одной звезды в фильме. Осыпанные долларами актеры ведут себя по-разному. Сталлоне, Шварценеггер, Деми Мур и еще несколько актеров-компаньонов создали сеть тематических ресторанов «Планета Голливуд», оцененных в три миллиарда долларов. Другие покупают многомиллионные особняки, яхты или самолеты, как Джон Траволта. Все это превращает актеров-звезд не просто в бизнесменов, но в мультимиллионные корпорации. «Поэтому, - пишет Питер Барт в книге «Кто убил Голливуд?», - теперь каждая звезда полотно окружена и даже иногда придушена армией адвокатов, агентов, менеджеров, бухгалтеров, финансовых и прочих консультантов. В таких обстоятельствах, конечно, могут потеряться несколько мелочей, вроде актерского мастерства». И именно в связи с этим обстоятельством, целая глава в книге Питера Барта посвящена актеру Брюсу Уиллису, суперзвезде и супергерою фильма «Крепкий орешек». Написана эта глава, как письмо. Привожу отрывки.
Диктор: «Несмотря на звездный статус и на несколько предложенных ролей по 20 миллионов долларов каждая, Вы постоянно играете низкооплачиваемые, но интересные роли. Жуликоватого бизнесмена в фильме «Nobody’s Fool», спивающегося вьетнамского ветерана в фильме «Кантри», журналиста в «Кострах амбиций». Ваш тур де форс в фильме Тарантино «Бульварное чтиво» заслужил восторг и знатоков, и публики. Несмотря на популярный у массового зрителя образ мачо мен с автоматом наперевес, Вы не поддались стереотипу. Даже голливудские студии относятся к Вам не как к типажу, но как к актеру. Возможно, Ваш пример кого-то научит? Не похоже. Николас Кейч после фильма «Покидая Лас-Вегас» удвоил свой гонорар за роль с 3-х до 6-ти миллионов, Роберт де Ниро потребовал вместо своих 14-ти миллионов – 16. Траволта сейчас запрашивает по 18 миллионов за роль. Деми Мур и Джулия Робертс получают по 12 миллионов. И, так далее. В Вы, Брюс, за три фильма - «Бульварное читво», «Четыре комнаты» и «Двенадцать обезьян» - получили вместе меньше одного миллиона. По масштабам вашего бизнеса это почти филантропия. Обычно я не снимаю шляпу перед звездами, но в Вашем случае, Брюс, я изменяю своему правилу».
Марина Ефимова: Замечу, что письмо написано в конце 90-х. И гонорары звезд с тех пор выросли раза в полтора. И, однако, вот что любопытно. Именно неприличные, вульгарные, незаслуженные деньги кинозвезд уже стали залогом нового возрождения американского кино. Кинозвезды Роберт Редфорд , Клинт Иствуд, Рон Хауер, Джоди Фостер, Джордж Клуни получили полную художественную независимость, потому что им не нужны деньги от студий. Результат – прекрасные яркие фильмы. Среди них «Река течет» Редфорда, «Мосты округа Медиссон» Клинта Иствуда, «Beautiful Mind» Хаурда, «Домой на праздники» Фостер, «Удачи и спокойной ночи» Клуни. Роберт Редфорд организовал кинофестиваль не голливудских фильмов «Sundance». А два кинолюбителя - братья Уайнстины - фирму «Miramax». И тем положили начало теперь уже знаменитому Independent movie – независимому кино. Но и тут американскую кинематографию подстерегает опасность, о которой пишет Питер Барт.
Диктор: «Несколько лет назад казалось, что независимые фильмы спасут американское кино. Вернут ему масштаб и разнообразие. Но недавно независимые продюсерские фирмы Miramax и New Line были куплены голливудскими конгломератами. Что теперь воскресит Голливуд?».
Марина Ефимова: Питер Барт считает, что Голливуд потянет независимое кино вниз, доведет его до своих примитивных стандартов. Профессор Доэрти более оптимистичен.
Томас Доэрти: Это очень типичный процесс для корпораций. Если появился новый продукт, новый талант, новый успех – немедленно его перекупить. Но все равно Голливуду трудно будет задушить свободу этих художников, потому что новые технологии уже позволяют им обходиться без студий. Поэтому, в принципе, они могут повернуться и уйти. Так что, я думаю, что в ближайшие годы это объединение пойдет на пользу и тем, и другим. Независимые студии воспользуются голливудским профессионализмом и ресурсами, а Голливуд очнется и взбодрится от притока новых талантов, решительно взломавших прежние стандарты.
