Андрей Белый. История становления самосознающей души: в 2 кн. / Сост., подг. текста, вступ. ст. и коммент. М.П. Одесского, М.Л. Спивак, Х. Шталь, при участии коллектива авторов. – М.: ИМЛИ РАН, 2020. – Литературное наследство. Том 112

В позднем романе Торнтона Уайлдера "День восьмой" есть такой эпизод в прологе. Жители Коултауна, Иллинойс, празднуют наступление нового – двадцатого века. Один из них, доктор Гиллиз, произносит в баре торжественную речь: Жизнь никогда не останавливается. Сотворение мира не закончено. Человек – не завершение, а начало. Мы живём в начале второй недели творения. Появится Человек Дня Восьмого. Дух и разум станут главенствовать в человеческой жизни. Никто не останется в стороне от просвещения. Что есть просвещение? Это мост из узкого личного мирка в мир общечеловеческого сознания. Под утро празднующие расходятся, и русская политэмигрантка Ольга Дубкова говорит своей спутнице, что верит каждому слову доктора: Если бы не эта вера, я не видела бы пути перед собой.

Преображение человека – тема "Истории становления самосознающей души", невидимой до наших дней книги Андрея Белого, быть может, ставшей главной точкой линии его судьбы. В автобиографическом очерке марта 1927 года он писал так: Биография моя не богата событиями внешними; да и кому они интересны? С 1903 года до сих пор моей стихией остаются проблемы культуры и жизни; и внешнее выражение моей деятельности – звание литератора, т. е. участие в многообразных обществах, кружках, писание книг художественного или философского содержания, чтение лекций и т.д. Но проблема, в которой пересекаются для меня все полосы жизни, проблема, вечно стоящая, – проблема, от которой все с испугом разбегаются, – это проблема как жить; этой проблемой занимались Сократ, Толстой и многие другие; и за занятия этой проблемой ещё современники Сократа присудили ему выпить яд.

Перед читателями пространный и незавершённый ответ Белого на вопрос (проблему): как жить? В основе фундаментального двухтомного издания лежит черновой автограф "Истории становления самосознающей души" (Отдел рукописей РГБ), дополненный другими вариантами, списками, схемами и рисунками автора, иными материалами и статьями составителей. История создания труда вкратце такова. Пожалуй, первый импульс к написанию масштабного историко-культурологического очерка Белый почувствовал в 1906 году, при посещении Мюнхенской Пинакотеки. Позже, в мемуарах, он напишет о Пинакотеке – лаборатории его мыслей, о культуре как смене периодов; о том, что периоды эти сложены из компонентов, подверженных метаморфозам; пишет Белый и о мостах между наукой и живописью. Безусловно, этой книги бы не было без приверженности Белого учению антропософии. Андрей Белый был среди строителей первого Гетеанума, они были лично и довольно коротко знакомы со Штейнером, и поэт логикой событий стал негласным лидером советских антропософов. Негласность – слово важное, поскольку власти запретили подобные общества в 1923 году. Непосредственным поводом для начала углубленной работы стало сближение Белого с Михаилом Чеховым и труппой МХАТ-2 в 1925 году. Театр готовил инсценировку "Петербурга", Андрей Белый переделывал свой роман в пьесу; забегая вперёд, скажу, что спектакль вышел, был раскритикован, сыгран всего 12 раз и расстроил всех своих создателей. Одновременно с репетициями Чехов, тоже состоявший в антропософах, предложил Белому прочитать у себя курс лекций о духовном развитии. 12 лекций были прочитаны в октябре 1925 – апреле 1926 гг., их тезисы сохранились и также публикуются в настоящем издании, в мае 1926-го Белый прочел несколько лекций ленинградским соратникам, а главное, продолжал работу над текстом. О масштабах труда может сообщить хотя бы "Библиография по истории античной, новой и новейшей философии, а также библиография по буддизму, составленная Андреем Белым индивидуально, для нужной ему работы" (1926 год; 170 стр.+ цветные схемы). Изучение творческого процесса Белого сильно осложняется тем, что его дневники 1925–1931 гг., откуда он, в частности, переносил и фрагменты в свою будущую книгу, были конфискованы ОГПУ в мае 1931 г. Тогда советских антропософов разгромили советские же чекисты, Белый избежал ареста и смог даже защитить свою возлюбленную Клавдию Васильеву, на которой ему пришлось жениться, но дневники и часть "Истории…" карательные органы утяпали – судьба рукописей неизвестна. Летом 1931 года Белый по понятным причинам прекращает работу над трактатом, незавершённая книга ведёт подпольную жизнь – вдова поэта и ближний ее круг делают тайные списки.

Темой этого своеобразного "романа о душе", если использовать категорию средневековой аллегорической литературы, можно назвать превращение человеческого сознания в инструмент познания высшей мудрости. Иначе говоря, Белый писал историю развития интеллектуальной культуры с оглядкой на антропософию: Тема моего исследования есть характеристика становления самосознающей души; в этом томе исследуется главным образом история ее утробного сознания; в следующем даётся ее, так сказать, биография с момента рождения; даётся ее детство; и рисуется прохождение ей, так сказать, классов, в результате которого самосознающая душа вступает, собственно говоря, впервые в жизнь; она – созрела; и это – 20-й век. Любопытно, что предисловие Белый поставил в конец первого тома, подобно тому, как Стерн спрятал предисловие к биографии Тристрама Шенди примерно в середину написанного. Антропософское учение казалось его сторонникам новым заветом человека с Софией – премудростью Божьей, и Белый так описывал эту связь: Миф о падении Софии, о томлении пленной Софии и об освобождении ее в мировом процессе есть миф о всем будущем мировой истории; это, так сказать, песня без слов себясознающей души, пребывающей в утробном состоянии; в этой песне – сколько будущих песен о Вечно-Женственном Начале; о Прекрасной Даме – трубадуров, Данте, Гёте, Блока; и – скольких!

Следует упомянуть основные термины, которыми оперирует Белый. Триаду "ощущающая душа – рассуждающая душа – самосознающая душа" предложил Штейнер, на русский язык ее перевела Анна Минцлова, наперсница семьи Вяч. Иванова, возможно, канувшая в водопадах Иматры, а Белый уточнил ее перевод. О душе ощущающей – ранней стадии духовного развития будет сказано немного ниже. Душу рассуждающую Белый характеризует, когда описывает упадок античной культуры: Культура мысли, совершенно конкретная в блестящий период развития греческой философии, постепенно выродилась в логическую спекуляцию, в силлогистическое колесо. Белый называет ее засыхающим стрючком, из которого воскресла лишь мумия фараона, и этот ненормально воскрешенный фараон зажил тираном. Определение самосознающей души логичнее делать по частям: Самосознание и глубже мысли, и выше мысли; оно и до нее и после нее. В 14-м веке это самосознание в небывалом упоре воли раскрыть в себе человека во всем огромном, сложном целом, а не в частичном; не "права гражданина" волнуют теперь новых людей, не "права корпораций", а права человека, сверху до-низа человека: от духовных высот до его чисто физических выявлений… Самосознание есть внесение творческой воли в сознание и познание. Это свойство человеческой души Белый называет интеллектом: Он не есть мысль рассудка, а воля, впервые себя сознающая мыслью, впервые себя сознающая промыслом личности, внутри которой она родилась; до ХV столетия под черепною коробкою правила нами династия "универсалий", общейших понятий; а от ХV столетия до нашего времени переменяется взгляд на реал; это – воля. Таким образом, самосознающая душа для Белого – индивидуум, обладающий культурой мысли, интеллектом и памятью поколений. Самосознающую душу характеризует также причастность к трем категориям – терминам: композиции, теме с вариациями и символу. Композиция есть сочетания в "я" индивидуума круга личностей. Идею темы с вариациями Белый, по мнению К. Бугаевой, почерпнул в "Письмах об изучении природы" Герцена: Посмотрите, как каждый раз, едва достигнув какой-нибудь формы, род рассыпается во все стороны едва исчислимыми вариациями на основную тему, иные виды забегают, другие отлетают, третьи создают переходы и промежуточные звенья. Символ для Белого – это указатель на жизненном пути души, подчас зашифрованный, который она может и должна понять с помощью культуры и интеллекта.

Методология исследования Белого основана на рассмотрении метаморфоз души по концепциям Гегеля и Гёте: Я вижу, что данная мне личная жизнь, как Бориса Бугаева, отрезок другой жизни, открывающейся мне в ином измерении, где Бугаев, Белый, кто ещё – или друг друга оспаривающая толпа, или коллектив, общество, могущее сложить великолепную группу фигур, объединенных композицией. Преображение своей души посредством самосознания есть процесс глубоко гуманистический и необходимый: Мы открываем, что в квартире, в которой мы обитали ряд лет и которая принадлежала всецело нам, давно поселился весьма неприятный сожитель (подчас даже – многие); этот сожитель, пользуясь своим инкогнито, в наше отсутствие, т .е пока мы занимаемся мировоззрительными утопиями и голуборозовыми сантиментами в верхнем этаже своей жизни, устраивает далеко не мировоззрительные гадости в квартире наших чувств; если мы оставим его в покое, он отравит нам все самочувствие наше ужасною атмосферой своею; и, так поступив, он отправится в верхний этаж, чтоб при всех, в час воздушно розовых рассуждений нас с ближними об утопиях мыслей, предстать во всей грязи пред нами, чтоб нас осрамить до конца; словом, история "Портрета Дориана Грея" есть история любой личности, подошедшей к границе души самосознающей и отказывающейся снять маску.

Структура книги отличается сложностью, что объясняется как ее замыслом, так и незавершенностью труда: Сочинение в целом написано, но в нем есть недоработанные части; неразборчиво написанный текст со множеством вставок и вставок во вставки; во всем этом хаосе разберётся лишь автор. По мере написания Белый менял скелет книги, чему свидетельством стали несколько вариантов оглавлений. Составители-публикаторы резонно предлагают использовать читателю многочисленные схемы и рисунки, сделанные автором во время работы. Ряд из них Белый использовал в демонстрационных целях на лекциях. Он называл их историческими кривыми, схемами идейной преемственности, например: Девять схем-образов, сжимающих данные истории, философии и физиологии крепнущего человеческого организма в целое. Исторические кривые показывают смену культур и жесты ритма себя сознающей души. Эти поворотные моменты Белый называл импульсами и выделил в "Истории…" три таких импульса. Всякий раз импульс сообщает истории и культуре восходящее (к идеалу) и нисходящее (фактическое) направления.

Первый импульс – явление и деятельность Иисуса Христа, крест истории: соединение двух ипостасей мира, человеческой и божественной, тайное со-действие в нас двух сил: свободы и любви. Восходящее направление Христова импульса поддерживает апостол Павел, урок его жизни и посланий в том, что Иисус Христос был не только в Иисусе из Назарета, но он находим во всякой личности, которая исполнит трудный опыт перестроения себя, разрушения храма и сложения из развалин его нового храма. Белый считает опыт Павла о вере в веру и памяти о памяти необыкновенно важным для человечества, и мне приходит в голову мистическая близость между Белым и Пазолини. Они погружались в культуру и историю ранних веков и разных стран, оба поклонялись прекрасной даме – Богоматери/Софии, оба оказались несколько заворожены социализмом, прожили равное число лет. У Пазолини был интересный сюжет странствий и проповедей апостола Павла в 1967–1968 гг., где место античного Рима занимал Нью-Йорк, Иерусалима – Париж, древние Афины становились современным Римом, Антиохия – Лондоном, а рабовладельческая империя – современным буржуазным обществом.

Согласно Белому, восходящую линию импульса Христа продолжают зодчие – каменщики Града Божия. Среди них и Августин (придумавший Град), и Ансельм, считавший воображение силой, что превращает рассуждающую душу в самосознающую, и Абеляр, провозглашавший, что мировоззрение есть результат личного усилия человека и что неправда и грех есть грех против собственного сознания. Среди этих строителей просвещенные и талантливые папы Сильвестр и Григорий, императоры (Фридрих II Штауфен), поэты и художники (Данте, Франциск, Джотто), – созидатели возносящейся готики: Культура забрезжила из христианского храма, внутреннее пространство которого – полусумерки души ощущающей; источник света – самосознающая душа; а колонны, аркады, пёстро расцвеченные и орнаментированные, – видоизменения, происходящие в природе самой души рассуждающий. Но в целом путь христианской церкви, по мнению Белого, шел в нисходящем направлении импульса: история стала и "рабством" от Петра и "зловестием" от Иуды, сперва протащив в христианство дохристианское законничество в Иерусалиме, потом из Иерусалима перебравшись в Рим и там протолкнув законничество ствержением папского жезла и удил языка, чтобы он не вещал от свободной истины. Катастрофой христианского града Божия Белый считал крестовые походы: Подмена сошествия Христа завоёванным пустым гробом оказывается роковой, ибо пустой отвоеванный гроб наполняется не конкретом сверху на землю сошедшей благодати, а предметами восточной неги и роскоши, ересями, мифами… Так отвоеванный пустой гроб оказался гробом, в котором в скором времени возлегла церковь; инквизиция – первое трупное пятно на челе Западной церкви.

Говоря об интенсивных контактах Запада и Востока во времена крестовых походов, Белый размышляет о свойствах души ощущающей и даёт ее поэтичное описание, приводя в пример остроумный и дальновидный мир арабской культуры: Утонченная чувственность ощущений превращает в ней символическую глубину в поверхностную красоту сказки; в смешке сказок, в анекдотике религиозной арабески, в каламбуре, вошедшем в культ, в райской гурии, с лихвой утешающей аскетического марабу надеждой на чувственную ласку в духовном мире, – изживает себя в комфорте содержание внутреннего быта, подобно тому, как строгие белые стены домов в Западной Африке разблещены изразцом внутреннего дворика, подобно тому, как под белым бурнусом блещет цветная гондура; сказками эта культура амальгамировала свою мысль; мысль-зеркало, не прозирая глубины существа человека, рассудочно отражает ее; свет (Аполлонов ли, Аллахов ли) не становится импульсом к зачатию в ней души самосознающей.

Вторым импульсом исторической кривой души человека был Ренессанс: В гуманизме нас поражает прежде всего выпрыг за пределы души рассуждающей; человек ренессанса переживал вообще радость обретения свободы Я, казавшейся ему просто личностью, прыгнувшей с земли Средневековья на небо, и там, на небе, нашедшей Землю, ту самую, над которой вознёсся он, но небесно преображенной; о содержании этой Земли рассказывают нам фрески соборов, – события небесной жизни, но рассказанные в терминах личной жизни, где Мадонна – не то булочница Форнарина (а с ней и всякая женщина), а Христос или Креститель – личность художника (у Леонардо, у Дюрера); даётся – Мадонна, а узнается – женщина; наоборот: художник рисует автопортрет (Дюрер), а получается – Христос.

Восходящее направление импульса Ренессанса: и революционный дух третьего сословия, и немецкая философия, даже критикуемый Гегель (и кастрюля в известных условиях есть инструмент: и в рассудок вдуваема музыка); физиологичность музыки романтиков: Вагнер не эстетичен, как искусственно вызванная вспышка рвоты у дорогого больного, которого отравили; миг рвоты такой все же дорог, как знак утешающий, что дорогой нам больной, – не умрет. Идеальным примером ренессансной самосознающей души является Гёте: Удивительно что в том, что нет Гёте в Гёте: есть многие Гёте: Гёте-ученый и Гёте-художник; романтик и классик; физик, зоолог, ботаник, метеоролог, поэт, драматург, философ, во все открытый и вместе замкнутый, себя берущий в руки и безрассудно себя отдающий; Гёте на коне, встречающий себя самого на коне в более позднем периоде (смотри факт биографии); танцующий с крестьянками и измеривающий глазами явления воздушной атмосферы; Гёте, корыстно потворствующий страстям, и Гёте, бескорыстно рисующий последствия такого потворства в приговоре над эпизодом из жизни Фауста; Гёте скольких ещё противоречивейших ситуаций.

В то же время высота открытых ренессансом небес и скорость вознесения туда личности привели, по мысли Белого, к пагубному утолщению личности вместе с расширением Я, к утолщению аппетита личности, занявшейся пожиранием себе подобных. Символом падения импульса Ренессанса оказываются новые крестовые походы – открытие и эксплуатация Нового Света. Работу свою свободные личности поняли как работу ножом, порохом и водкой; работу кромсания этого тела (Нового Света) на части, работу его изъязвления; они вернулись в Европу, самоизъязвленные сифилисом.

Третьим историческим импульсом Белый считает русскую литературу реализма, и в этом они сошлись бы с Полем Валери. Открывателями новой земли – убитыми в первом поползновении Колумбами Белый называл Пушкина и Лермонтова, а Америго Веспуччи – Гоголя, Достоевского, Толстого, крестивших материк реализма. Подвиг реализма этих русских писателей заключён в их душевной истории: Гоголь уморил себя насмерть, Достоевский переродился после мертвого дома, Толстой занялся починкой своего сознания, перейдя от покорения вершин реализма в литературе к реалистическому созиданию жизни в себе. Интересно сравнить слова Белого с мнением Штейнера о русских писателях (в пересказе Аси Тургеневой): Россия уже достигла состояния живого организма. У нее есть своя нервная система – это Гоголь и Достоевский, есть и мышечная система – Толстой. Но костной системы пока нет. У других народов Европы эту систему формирует естествознание. На нем они могут упражнять свой ум. Но ум русских не стремится к подобным знаниям, у них такое чувство, что свой ум надо приберечь для чего-то другого.

Белый намечает в 1925–1931 гг. восходящую и нисходящую линии русского реалистического импульса. Направление вверх связано с символистами и их деятельным раздуванием опыта; со стремлением антропософов примирить человеческий опыт со стихией мудрости – Софии. Безусловно, нисходящее направление есть декаданс – кривое зеркало самосознания, все тот же обезображенный портрет Дориана, ужасы патологических переживаний героев Золя, Гюисманса и мир Крафта-Эбинга.

Крайне интересно мнение Белого о марксизме, его идеологии и практике, и связи его с созиданием самосознающей души. Белый пишет о том, что сама логика экономического порабощения способствует вызреванию в толще третьего сословия нового вида человека – пролетария, сословия четвертого. Белый упоминает Ленина, величайшего практика социальной революции: К учению Маркса о классовом расслоении человечества он присоединил учение о классовом расслоении народов. Движение Востока (России) на буржуазный Запад есть показатель именно социальной революции. Не нравится Белому в марксизме конечность его пути, совершенно противоположная бесконечности исторических кривых самосознающей души. Белый пишет о косности выхождения человечества к абсолютному пункту равновесия – социалистическому государству. Он предупреждает об атрофии самой способности к движению в этом случае: Раз достигнуто экономическое равновесие хозяйств, так и всякое движение сознания должно погаснуть, навеки приклеенное к абсолютно недвижному государственному печному горшку и печному пайку.

Очевидно, что в социалистической стране судьбой труда Белого о самосознающей душе могла быть только невидимость. Фрагменты "Истории…" расходились малыми кругами среди людей, близких репрессированным антропософам. Оставались ещё впечатления и воспоминания о лекциях самого поэта. Хозяин "круглой комнаты" в доме на Никитском бульваре (его уже нет), где впервые читаны были лекции об истории становления самосознающей души, – Михаил Чехов вспоминал: Белый указывал, что в наши дни ослабевают традиции, порывается связь родовая между людьми, угасает инстинкт принадлежности к расе, уродством становится переоценка достоинства отдельных народов, внушенная голосом крови. Границы надо разрушить. И их уже разрушают науки, искусства, тенденции демократической мысли, мировая торговля, пути сообщения, сокращение пространства и времени волнами радио. Народы стремятся к слиянию, хотят стать человечеством, а человек – превратиться в свободное "я", в гражданина Земли. К сожалению, интеллектуальная история, написанная Белым, была заживо погребена, и над ней возобладала альтернатива – "Краткий курс истории ВКП (б)". С тех пор прошло почти сто лет, и ошибочность выбора очевидна. Но вспомните исторические кривые Андрея Белого: есть не только нисходящие, но и восходящие линии. Теперь "История становления самосознающей души" опубликована, быть может, она станет необходимым человечеству для преображения импульсом.

Посвящается памяти Олега Коростелева, зав.отделом "Литературного наследства" и ответственного редактора двухтомника Андрея Белого.